— Теперь вообще ничего не спрашивать мне, что ли?

— Желательно — да. Я боюсь помереть со стыда, наблюдая, как ты с плеском спускаешь свои вопросы в сельский нужник. Лучше оставь все свои глупости на потом — и помедитируй пока. Потом, как-нибудь, спросишь у меня что-нибудь по-настоящему дельное.

— Шут, ты вообще — кто? Или «что?» — я достаточно опрометчиво задал ему вопрос, ведь он мог запросто посчитать его в счет оплаты, и списать с моего «баланса».

Едва ли подобные сравнения были уместны, но Шут сам решил свести наши разговоры к товарно-денежному обмену, где знания были за товар. А деньги, хм, деньгами пока было всё, что ему в голову взбредёт. В этот раз меня били током. Что будет в следующий раз, я боялся себе даже представить.

— Ты уже признаёшься себе, что я — не галлюцинация или какая-то «белочка», и это отрадно, Антон, — серьезно заметил мне Шут. — «Белочка» у тебя одна. Береги её. Вот тебе мой совет.

По моей коже пробежался озноб, когда я это услышал. Неужели... все!? Я позволил ударить себя током чуть ли не насмерть — и всего лишь для того, чтобы мне посоветовали беречь Белку!? Да что за...

«Твою мать! У меня нет слов» — мысленно прошептал я, услышав раскатистый смех у себя в сознании. Меня надули.

— Сядь, Антон, и закрой глаза на минуту, — шелест чужого шепота заполнил мой мозг. — Помедитируй и сосредоточься, как я тебе предложил. Давай. Вспомни, ощути все свои надежды получить от меня совет, который мог бы перевернуть для тебя все правила игры. Вспомни, чего тебе стоило получить на него право. Вспомни всю ту боль, всю мощь того тока, которым я тебя бил. Переживи это ощущение вновь — вспомни боль! Искры и гром, гремящий в голове, и огонь, бегущий по венам... запах озона в воздухе. А теперь представь, до чего же довольная улыбка была у меня тогда на лице, хе-хе... да.

— Да ты издеваешься надо мной! — я взбесился.

До этого я всерьез пытался следовать его указаниям, и послушно представлял себе все, что он предлагал. И лишь с последней фразой мне стало понятно, что меня пытаются надуть вновь — и успешно! Я взорвался, и несдержанно ударил основанием кулака прямо в пол.

Всполох искр, и звуки грозового разряда, как от гремящего в воздухе грома, поразили меня до глубины души, и застали врасплох. Я подскочил с бешено бьющимся в груди сердцем, и ощутил в воздухе запах свежести, как от грозы.

Это была молния! Я своими глазами видел, как она промелькнула у меня между пальцев!

От громкого грома молнии, Белку с её спального места подбросило в воздух. В её руках уже был зажат игломёт, и она некоторое время сучила ногами на полу, панически отползая назад, прежде чем успокоилась. Оружие само по себе выпало у неё из рук, и она схватилась правой рукой за сердце, отчаянно выдыхая воздух. Она открывала и закрывала рот, но не могла извлечь из себя ни малейшего звука. Она уставилась на меня с бешеными бирюзовыми глазами, в которых напрочь отсутствовал разум.

— Белка, прости что напугал, — я пролепетал, не зная, куда девать от её взгляда руки.

Мысленный щелчок пальцами прозвучал в тишине моего сознания, как удар хлыста. Шута нисколько не заботило, что мы оба едва не получили сердечный приступ секунду назад.

— А теперь попробуй повторить, что я сделал, — сварливо сказал он мне. — Твоё сознание должно создавать такие пси-проявления простым усилием воли, но почему-то я этого не наблюдаю. Лишь когда у тебя накапливается нервная энергия внутри, и ты выбит мною из равновесия — вот тогда у тебя что-нибудь получается. Выходит, должен сработать резкий импульс в сознании. Основа, и спусковой крючок. В случае молнии, ты сначала должен представить грохот громовых раскатов на горизонте, и сверкающие синие всполохи. Затем ты должен как-то выпустить эту основу наружу, и для этого требуется яркий триггер. Вспомни, как я тебя так хитро обманул и рассердил, ах, какой же я негодяй. Тебе нужна эмоция! Толчок. Ну, или я продолжу расшатывать тебе нервы, пока это не станет у тебя получаться само собой, хе-хе.

***

— Псих, тебя не понять, — устало вздохнула девушка, устраиваясь в своем спальном мешке. С прошлой успешной попытки вызвать молнию, как показал мне Шут, прошло уже больше суток — или сколько требовалось времени, чтобы нам снова захотелось спать. — То у тебя с первой попытки получается поднять ветер, и ты два раза подряд бьёшься током — то у тебя не получается ничего, хоть ты тресни!

— Да, — я слабо пошевелил губами.

Сил у меня больше не было даже для того, чтобы поднять голос. Я приступил к работе, как Шут и сказал — сразу, как только он замолчал. Первоначальные попытки не увенчались успехом, хотя я представлял всё в точности. И у меня даже получалось взбеситься, как он мне сказал. Наверное.

Решив, что утро вечера мудренее, я продолжил биться об стену уже после того, как проснулся. И всё без малейшего толку.

— Завтра — последний день, Псих, — напомнила мне Белка, обернувшись и бросив на меня взгляд своих бирюзовых настороженных глаз. — После этого мы переночуем здесь ещё раз — и в путь, уж с чем есть. Иначе у нас кончится еда и вода.

— Я знаю, — вздохнул я, закрывая глаза.

Нужно было отвлечься. Я мог до изнеможения биться в бетонную стену, но только будь у меня твердая уверенность в том, что я смогу её продолбить. В последние часы уверенность изрядно поколебалась, а мое упрямство все же до бараньего не дотягивало. Чуть-чуть.

— А как другие псионики чему-то учатся? Как это происходит? — вдруг догадался я спросить Белку, и она с проснувшимся интересом высунула из спальника нос. Девушка поправила волосы — рассыпанные чистые рубины на голове, и уселась на спальник передо мной, с удивительной гибкостью скрестив ноги на бедрах. Как мне показалось, не будь у неё ботинки, она скрестила бы ноги в позе лотоса. Она явно часто в этом упражнялась.

— Какие-то вещи у многих получаются сами по себе. Другим приёмам приходится понемногу учиться, — обронила девушка, и расслабленно зажмурилась. — Я много раз пробовала упражняться вместе со всеми. Но у меня, правда, ничего не получилось.

Она легко рассмеялась, словно маленькие звонкие колокольчики, и закрыла глаза. Я невольно скользнул взглядом по гладким линиям её лица, и с усилием отвел глаза. Когда она могла перехватить мой взгляд и заподозрить, будто я на неё пялюсь, не смотреть на неё было проще.

— Надо принять такую позу, чтобы не уснуть — с прямой спиной и скрещенными ногами, — с закрытыми глазами заговорила она. — Потом внимательно, но немного отстраненно отслеживать каждую мысль, которая скользит по сознанию, пока их не останется ни одной. Это — нужное состояние! — заметила Белка. — В безмолвном сознании, звучание любой мысли обретает особую силу. Кто-то даже с первого раза научается двигать предметы.

Она замолчала, и по её гладкому лицу пробежала расслабленная волна. Я понял, что она начала медитировать, и отвлекать её больше не стал. Она сказала мне более чем достаточно — я даже пожалел, что сразу её не спросил. Это звучало куда проще и понятнее, что советы Шута.

Следуя чужому примеру, я скрестил ноги и сел на скалистый пол. Дыхание очень скоро стало легким, почти неслышным и невесомым. Ощущения тела незаметно стали пропадать, словно проходя по пути сквозь нежное покрывало. Мысли стали лопаться, как мыльные пузыри, а мой разум обратился острием иглы, направленным в звенящую пустоту. Она звучала в моем сознании, как голос безмолвия, и я почувствовал холод. Льдистое касание зимы.

И, все же, что-то было не так. Теперь, когда я не слышал своих мыслей — я услышал чужие.

— Как ты думаешь, почему у неё ничего не получилось? — тихо спросил меня Шут, и его голос пролетел в безмолвии моего разума, как неслышимый шелест. Меня всё так же не достигали ощущения тела, и спустя время, я решил удостоить Шута ответом.

— Подумай сам, — в некотором роде, я огрызнулся, а не ответил. Я был зол из-за того, что с его подачи убил почти сутки без всякого толку. Как ни странно, Шут не стал грубить мне в ответ.