Пауза затягивалась, пока я терпеливо ждал. Наконец, она раскрыла веки и взглянула на меня своими небесными глазами, почему-то, даже с некоторым облегчением.

— Это далеко не худшее, что могло с тобой здесь случиться, — усмехнулась она. — Может так статься, что даже лучше, что ты ничего не помнишь. Переведи немного дух, и пойдем — оставаться здесь нам опасно.

— Как эта штука работает? Ваши версии, господа?

— Я потому и предложил назвать это «архотехнологией», что мы не понимаем, как она работает. И никогда не поймём. Это просто за пределами возможностей нашего вида. Всё это место сделано теми, до которых людям ползти, как до нас — улитке.

— Ну, короче, это магия. Она создаёт любые вещи из ничего. Главное, уметь их представить — и вот они, лежат прямо перед тобой. И всех всё устраивает?

— Слушайте, кислорода у нас осталось всего на два дня. Давайте сначала сделаем его с помощью этой штуки, а потом уже будем думать, чем её заряжать, когда кончится Пыль.

Тьма таилась и тонула в тесных коридорах, тенистых аллеях и галереях, где тишина воцарилась ещё от начала времен, и лишь эхо наших шагов нарушало теперь молчание. Здесь, среди сумрачных сводов, царило сонное царство: ни звука, ни шороха, ни шёпота слов не доносилось до наших ушей. И, все же, о сне среди этих стен я не мог и помыслить — здесь, где-то в глубине ночи, будто бродили души умерших. Их невесомые пальцы скользили по мрамору, царапались о стены ногтями. Их беззвучные стоны заполняли собою пространство.

— Бу! — шепнул мне Шут.

— Твой номер — шестнадцатый, — как опомнился после испуга, прошипел я Шуту. И тут, как по команде, рубиноволосая девушка громко вздохнула от усталости, скинула с плеч мешок и решила устроить привал.

Я последовал её примеру, и бессильно опустился по грубой стене спиной. Поначалу я взаправду планировал выпытать у неё по пути все тайны, но девушка устремилась вперёд с такой прытью, что я в любой момент отставал. С необъятным мешком за спиной, мне оставалось лишь безмолвно обливаться за ней мокрым потом, пытаясь угнаться.

— Ты действительно ничего не помнишь? — моя спутница уже в который раз вопросительно посмотрела в мои глаза, будто со временем что-то могло поменяться.

Я терпеливо мотнул в ответ головой, хотя бросаемые на меня взгляды уже начинали меня откровенно тревожить. Я подозревал, что моё положение чем-то девицу даже обрадовало, ведь она не умела скрывать выражение лица. Вот и сейчас, когда она задала вопрос, уголки её губ тронула улыбка. Торжествующая, но кажется, не слишком злорадная.

— Нет. Чему ты улыбаешься? Это что — хорошо? — я не выдержал.

— Как знать, — всерьёз задумалась девушка. — Но тут ничего помнить всё равно не нужно. Главное — выжить и вернуться домой. Всё.

— А «тут» — это где? — спросил я.

Девушка, тем временем, спокойно подошла к моему рюкзаку, и стала рыться в нем, как в своем собственном. Из необъятных глубин вскоре показался на свет длинный спальный мешок, белоснежный и даже на вид нежный, словно сплетённый из паутины. И ещё один, для меня. Расстелила свой первым, после чего на почтительном расстоянии расстелила другой, для меня.

«Д» — доверие, — подумал я. Как будто даже десяток метров стал бы для меня надёжной преградой, вздумай я что-нибудь учинить. Мы были с нею наедине!

Но помимо принципов и простой порядочности, был и еще один повод не пугать её почём зря — эта девушка была для меня поводырём, ведь куда идти, я не знал. Из огромного зала с зеркальными серебристыми стенами мы быстро ушли, после чего попали в причудливый лабиринт из множества коридоров. Там бы я заблудился в считанные минуты. Зайти только за поворот — и все, ты пропал! Каким образом девушка умудрялась с такой уверенностью следовать вперед и не потеряться, оставалось для меня тайной.

— Как тебя зовут? — я не дождался ответа на первый вопрос, и от нетерпения уже задал второй. Девушка вскинула тонкие черные брови, будто бы в удивлении, а затем вспомнила, что я «ничего не помню».

— Белка, — коротко представилась девушка с рубиновым пожаром на голове вместо волос.

Я тяжело выдохнул сквозь сжатые зубы.

«Белка она. Ещё не хватало наедине нам назвать друг друга дурацкими кличками» — подумал я про себя.

— А по имени как тебя звать?

— А тебе какое дело?

— Антон. Очень приятно.

— Ты — Псих. Никакого Антона я знать не знаю, и знать не желаю. Понятно?

— Слушай, — я вздохнул, но меня перебили.

— Нет, это ты слушай! — твердо сказала мне эта «белка». — Мы сейчас в глубинах под Вентилятором, и люди долго здесь не живут. Здесь где-то поблизости есть биомы...

— Чего? Какие ещё «биомы»?! — я не понял последнего слова.

— Это огромные пещеры, которые не обойти и за несколько суток. С потолка там льется свет из больших ламп, которые называются «Солнце». Изредка они орошаются с потолка водой. Ещё там растёт мох и всяческие растения.

— Что-то прямо знакомое, — задумчиво прошептал Шут, а затем засмеялся в моей голове. Я скривился от звона в ушах, и продолжил слушать всё дальше.

— И поскольку там всегда есть, что сожрать, среди биомов всегда гнездится всякая живность, — хмуро подытожила «белка». — Обычно любой биом подгребает под себя один вид, и, судя по всему, это будут Жуки. Надо как-то просочиться между их патрулей, иначе нас просто сожрут.

— Понял, — я кивнул. Слово с заглавной буквы — «Жуки», глагол «сожрать» и «просочиться между патрулей» сделали картину в моей голове целостной. Я понял, что после смерти я попал в Ад.

— Да тут все хорошо! — не согласился Шут, только уверив меня в обратном.

— Нет, ты не понял! — не согласилась «белка», и подытожила. — Нам конец! Вот теперь, я надеюсь, тебе понятно?

— А те двое типов? Как они здесь оказались, и почему они нам не помогли? — я вспомнил о силуэтах, чьи лица скрывал от меня сумрак, и спросил безо всякой задней мысли. Лишь в последний момент я заметил лицо девушки, и осекся.

В полумраке, переносной светильник излучал свет, в котором её лицо казалось высеченной из алебастра скульптурой. Мягко закругленный подбородок переходил в линию скул, словно на картине. Она стала бы красивей любой виденной мной вблизи девушки, если бы только на её лице не отражалась такая досада.

— Помогли? Нам? — выплюнула Белка, пытаясь не рассердиться. — Ты, что ли, дурак? Морлоки — и чтобы хоть кому-нибудь, хотя бы раз помогли?

Она осеклась, когда я прищелкнул пальцами, услышав знакомое слово.

— Морлоки? Это что такое? — повторил я. Конечно, я знал, кем были «морлоки» из романа Герберта Уэллса, и знал даже, кого они разводили себе на прокорм — но вот какое значение вкладывала в свои слова Белка? Вот, в чем вопрос.

— Э-э-э. Это ругательство просто, я не понимаю, что оно означает, — смущённо призналась мне Белка. — Когда-то давно, вроде, за это ругательство полагалось телесное наказание. Вот с тех пор их так за глаза и зовут.

— Почему? — не унимался я, зацепившись за эту деталь, которая показалась мне слишком уж странной.

— Да не знаю я! — потеряла терпение девушка, и раздражённо прикрикнула на меня. — У нас в Вентиляторах историю девочкам не преподавали! Тем более, в таких деталях. Наше дело — делать детей, вообще-то, а не это вот, всё...

Я долго глядел на неё, удивлённый странной интонацией, с которой она бросила фразу. В ней не прозвучало вызова, который я ожидал бы в иных условиях, как и намёка на какую-то шутку. Словно констатация факта, который должен быть мне известен, как восход весеннего солнца, и расспросы на эту тему вызвали в ней законное раздражение.

Я пристально изучал её лицо, но она не шутила. Не иронизировала. И явно не кокетничала.

— Ну ладно, — сдался я. — Тогда что ты здесь забыла?

— Не твоё дело! — закономерно, я заставил её огрызнуться. На её бледном красивом лице выступила красная краска, и она порывисто ушла с места. Кажется, я слишком сильно на неё надавил.