Мысленный стрёкот звучал так же беззвучно, как и мой голос. Смыслы, передаваемые словами жука, были недоступны моему разумению. Но я с удивлением понял одно — он действительно полагал обмен равноценным.
— Но... — я заколебался, ощутив удивление, которое поднималось из самой глубины моей души. И вдруг, тьма сгустилась ещё сильнее. Во мгле исчезли силуэты спутников, и фигура жука пропала в тумане. Шут стал звучать в моей голове всё громче.
— Теперь нас не услышат, — прошелестел Шут, и я отчаянно выдохнул воздух.
— Что происходит, Шут? Что ты сделал?! — я всё меньше понимал, что происходит. На миг мне даже почудилось, будто никакого жука-воина не было и в помине. А были лишь мы, с моим призрачным спутником.
— Это время и место, которое есть лишь внутри нас, Антон. Здесь мы можем говорить, пока не устанем от общества друг друга. Мы здесь по одной-единственной причине — я ненавижу, когда выбор делают за нас. Пусть даже его делает за нас время.
Я тяжело вздохнул, пытаясь осознать то, что происходит.
— Это действительно происходит, Шут? Белку держит разведчик Улья, и требует в обмен на неё Проектор? — я поддался соблазну поверить в то, что ничего не случилось. Ведь пропала же гусеница? Пропал же проход сквозь стену?
— Да, конечно! — не слишком довольно бросил мне Шут, без своего обычного ёрничанья. — Как я уже говорил, выбор придётся сделать, и он будет для тебя сложный. Я не буду делать его за тебя.
— Спасибо... наверное, — тихо вздохнул я.
Уж не знаю, за что я был ему благодарен. Даже если вдруг представить, что Аня была для меня дороже собственной жизни — была ли она при этом дороже жизней других? Дороже не мне лично, а... в общем? Если насекомые получат в свои лапы Проектор, то это будет стоить жизни многим и многим. Страшно себе представить, что они смогут с ним сотворить.
Но как много значило для меня чужое благо? Что мне было за дело, если умрут хоть даже тысячи других? Что мне было с того, будут они жить или нет? В моём сердце была только Белка, а все прочие... кто они мне? Почему я должен ради них жертвовать, хоть даже не своей жизнью — но жизнью дорогой для меня девушки?
Шут сказал правду — выбор действительно был непростой.
— Мы уже однажды отказались идти в Извлекатель, хоть даже в нём ничего с нами бы не случилось, как узнали мы позже, — напомнил он мне. — Выходит, если следование правилам означает для нас смерть — мы будем их нарушать.
— Значит ли это, что общество должно совсем перестать нас заботить? — спросил я.
— Есть некая ирония в том, что когда личный интерес полностью побеждает, общество погибает — и погребает личность с собою вместе. Можно спасти Белку лишь для того, чтобы однажды её убил яд, который распылят в тоннелях жуки — вместе с твоими будущими детьми, Антон, и множеством других людей, кто-то из которых иначе мог бы заменить для тебя... хоть даже её. Просто ни ты, ни она ещё друг о друге не знаете. В этом ирония, Антон. В этом ирония.
— Я... тоже склоняюсь к тому, чтобы попробовать её выручить без обмена... или попробовать перехитрить жука, — я признался.
— Не получится, — как мне показалось, покачал он головой. — Слишком быстрый. Слишком внимательный для нас враг. Его мозг устроен немного не так, как у людей. Он не отвлекается от задачи.
— Значит, ты тоже говоришь, что мы должны ему отказать, и будь, что будет? — удивился я.
— Разве?! Подумай ещё раз, Антон, с кем ты говоришь, — усмехнулся мне Шут.
— Может быть, мы сможем сначала согласиться, а потом отобрать у него Проектор? Раньше, чем случится что-то непоправимое? — я напряжённо стал ждать ответа.
— В этом прелесть выбора между личным и общим, Антон, что в нём зачастую остаётся чудесная гибкость. Иначе жизнь человека превратилась бы в ад. Но я бы не был столь оптимистичен. Скорее всего, после обмена нам придётся бежать тропами тьмы, а Проектор достанется Улью. И после этого придётся решать, как нам купировать последствия — и не в одиночку. Скорее всего, придётся отбивать Проектор с тяжёлыми потерями, и не тебе одному. Жуки не отдадут Проектор нам просто так.
— Я плохо понимаю тебя, Шут, — признался я. — Это именно то, чего мы хотели бы избежать, ценой одной жизни. Пусть и дорогой для нас жизни. А ты теперь звучишь так, словно предлагаешь согласиться на этот обмен?
— Все эти разговоры с тобой имеют одну цель, Антон, — заметил мне Шут. — Заставить тебя обратить внимание, что насекомые мыслят не так, как это делаем мы. Как ты думаешь, почему я спросил, считает ли жук равноценным обмен девушки на Проектор? Ты помнишь, что он нам на это ответил?
— Он сказал, что считает обмен равноценным, — вспомнил я, и задумался над этим всерьёз. — Он полагал, что Белка для меня столь же ценна, что и Проектор, а то и более? Не зря же мы сейчас с тобой спорим?! Будь на кону лишь мой личный интерес, я бы уже согласился на сделку.
Вместо ответа Шут легко рассмеялся, но в его голосе не звучала насмешка. Уже вскоре он поделился со мной своими мыслями.
— Насекомые мыслят иначе, Антон, — словно подозревая что-то, заметил Шут. — Даже если он теоретически знал, что ради личного интереса человек всегда готов предать общее благо, он никогда не способен это понять. Попытка представить себя на чужом месте всегда завершается именно так — ты представляешь на чужом месте... себя.
— Ты намекаешь, что с точки зрения жука, Белка может быть для людей столь же значимой, как и риск передать насекомым Проектор? — насторожился я, пока не понимая в этом смысла. — Но она же... простая девушка?!
— Может быть, — эхом откликнулся Шут. — Может быть, нет. Но одно известно совершенно точно — жук считал именно так. И я в этом уверен, поскольку он не знал о том, что Белка была именно твоей девушкой. И не мог этого прочитать в твоей голове.
— Ты... думаешь? — растерялся я. — Ты... предлагаешь пойти на такой обмен просто из-за смутных подозрений, что здесь что-то не так?
— Я полагаю, что мы пока просто не знаем чего-то, что знают Жуки, — ответил мне Шут. — То ли это из-за того, что она приняла Пыль, а жукам известно, что после этого происходит, в отличие от нас. То ли ещё по иной причине. Когда я вижу неизведанное, я всегда ему следую в надежде на то, что однажды поймаю за бороду ответ. Не так уж и часто Чужие выдают некие секреты, как они сделали это сейчас. И поэтому я выступаю за сделку, при условии, что мы постараемся после этого уничтожить их Улей, чтобы купировать последствия. Но выбор за тобой.
Некоторое время я беззвучно дышал, в безмолвной тьме пустоты. Рядом со мной не было ничего, кроме собственных мыслей. Но, всё же, изнутри поднималось смутное облегчение, радость. Я принял решение, и что-то внутри меня ликовало от всего сердца.
— Я... присоединяюсь к тебе, Шут, — сказал я. — Мы согласимся отдать твари Проектор, чтобы спасти Белку. Но после этого мы будем воевать с его Ульем, пока нам не настанет конец.
— Пока конец не настанет им, — мягко поправил меня Шут. Но уже после этого, его слова стали собирать с каждой секундою силу, и греметь в моей голове раскатами грома. — Этот противник слишком силён для тебя, Антон... но нам ли не наплевать? Пристёгивай ремни, парень. Я выхожу наружу опять!
И сквозь сумрак проступили силуэты моих спутников, и я посмотрел Лепестку Тьмы прямо в его алые, нечеловеческие глаза. Время всё так же существовало для нас лишь, двоих.
— Я согласен на сделку, и ты получишь Проектор, — изрекли мои губы, и маленький мячик покатился по ладони, прежде чем упасть под пристальным взглядом насекомого на пол. Лишь тогда жук отодвинул от Белки свой острый коготь. На его лице, похожем на голову муравья, щёлкнули жвала, и Проектор сам по себе полетел к нему...
