Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, куда они все уже делись. Извлекатель не ждёт смерти от старости.

— У всего есть цена, — заметил мне Шут, и помолчал. — Помнишь, как я спрашивал у тебя, что люди получают, жертвуя свои жизни? Возможно, на этой детской площадке мы и увидели, что. Жизнь других. И жизнь всех. Ресурсы на продолжение жизни тоже не берутся из ниоткуда.

— Ты сам-то не горел желанием идти в Извлекатель, как я помню, — огрызнулся я, пытаясь унять бьющееся в груди сердце.

— Это конфликт личных интересов с интересами общества, парень. Все это уже было много раз, и описано везде, — лениво отметил мне Шут. — Но случается так, что необходимо поступить определенным образом, чтобы общество продолжало жить дальше. Не хочешь жертвовать собой — заставь жертвовать собою других. Вообще неважно, нравится происходящее кому-то или нет — оно могло не нравиться даже тем, кто нашёл в себе силу принудить всех к такому образу жизни. Они сделали то, что должно. Или ты думаешь, что кислород, которым ты дышишь, берется из ниоткуда? Из ниоткуда берется свет, который на нас льется? Еда, которую вы с Белкой ели в походе? Разве это хуже всеобщей смерти?

— Уж свет они могли бы и сберегать больше, — проворчал я неодобрительно, оглядываясь вокруг. — Проклятье, если бы я только знал, из чего делается эта еда, у меня кусок бы в горло не лез.

— Так недолго и стать аскетом, Антон, — рассмеялся мне Шут. — Чем меньше человеку нужно потреблять ресурсов для счастья — тем лучше?

— Теперь я готов подписаться под каждым словом. Но ещё раньше это говорили, упирая на исчерпаемость ресурсов.

— Так люди же — возобновляемый ресурс, разве нет?

— Типун тебе на язык, Шут. Они потребляют ресурсы, между прочим.

— В данном случае — ещё и производят их своей жизнью. Помнишь, Белка сказала, что воспитатели следят, чтобы «соблюдался баланс»? Производства эссенции — и её потребления на протяжении жизни. Очевидно, именно чтобы его соблюсти, здесь и введен возраст дожития. И довольно милосердный, если ты меня спросишь. Генетически неполноценных, бесперспективных индивидов вроде некоего Антона Захарова, я бы вообще давил ещё в колыбели, а не давал дожить им до двадцати лет. Тьфу.

— Иди к черту, — я огрызнулся, и дальше шёл, кипя внутри от злости.

***

Это однажды должно было случиться — оживленные перекрестки снова сменили трущобы, изношенные стены, и сумрачный свет сбитых светильников на потолке. Ещё загодя я смог прочитать название этой «улицы», так что знал — я пришел. Сердце охватила тревога, ведь я не знал, как начать с Белкой беседу. Не знал, как объяснить, что я одолел в схватке сразу троих умелых пси-пользователей, и сбросил след. Не знал, как объясниться, что теперь я подставил её под удар.

Но когда я повернул в «подъезд» — узкий тоннель, который вел к множеству клетушек внутри каменных стен, то вдруг понял — все это неважно. Здесь кто-то побывал уже до меня.

Дверь болталась, сбитая, на серебряных петлях. По ней словно долго били чем-то тяжелым — обильные вмятины, борозды длинных царапин по всей двери, и выбоина прямо посередине, после которой дверь и сдалась чужому напору. Ощущая стужу в своём сердце, я ступил внутрь.

Здесь был разгром. Крохотную каморку Белки перевернули вверх дном, небрежно раскидывая по полу предметы одежды — словно задались целью даже не выяснить что-то, а просто из любви к разрушению. На низенькую двуспальную кровать, которая занимала большую часть места в единственной комнате, обрушился сверху платяной шкаф. От тумбочки и кофейного столика осталась лишь груда обломков.

Я прошел в середину комнаты, закрыл и открыл в раздумьях глаза. Странно, думал я, что воспитатели никак не огородили комнату, если Белку забрали они. Странно, что они вообще пытались выбить к ней дверь, ведь она — даже не псионик! Что могло им помешать проникнуть вглубь её сознания, чтобы подчинить её и заставить открыть дверь добровольно? Да ничего!

И поэтому здесь было что-то не так.

Вдруг, моих ушей коснулся неслышный шелест чьих-то шагов по полу коридора. Я насторожился, подозревая, что он по мою душу, и не ошибся. Спустя половину минуты, в комнату Белки вошел молодой парень среднего роста и сложения, светловолосый и светлоглазый. На вид ему было лет шестнадцать, и он явно струхнул, обнаружив внутри меня.

Но и я не позволил себе расслабиться, и жестко встретил его взглядом в глаза. Что-то напряглось внутри меня, как сжатая и готовая распрямиться пружина. Мое сознание сгустилось плотным туманом вокруг незваного гостя, словно ладонь, готовая сомкнуться в кулак. Напряжение висело в воздухе, как запахи дымных благовоний ладана и сандала. Тяжелый запах тревоги, который висел у меня на губах.

— А ты ещё кто такой? — задиристо спросил у меня парень, зло уставившись мне в глаза. — Вали отсюда! Это не твоя комната!

— И не твоя, — медленно заметил я, продолжая разглядывать его в упор. Что-то мне казалось в его облике странным. Некая неуловимая схожесть, будто я его уже где-то видел.

— Что, утащить что-то хотел?! — рявкнул он, и резко пошел на меня, замахиваясь кулаком. — Пшел вон отсюда!

Я рефлекторно сдвинулся туловищем назад, убирая голову от удара кулака, а затем выпрямился ему навстречу, с боковым ударом правой рукой. И зарычал, двигаясь вперед, и осыпая градом ударов опешившего противника. Наконец, я зашел ему в ноги и уронил на спину, прижал к полу и замер, с занесенным в бешенстве кулаком.

Парень испуганно кричал, беспорядочно закрываясь от меня руками. И я выдохнул, поняв, что угрозы этот тип представлять никакой мне не может. Даже ударить у него толком не получалось.

— Кто ты такой? — жестко спросил, схватив его за грудки. — Отвечай!

— Я... э-э-э, я — её брат! — тонким голосом воскликнул парень. — Не бей!

Я тяжело вздохнул, рассматривая остроносую физиономию младшего брата Белки. Теперь, когда он об этом сказал, семейное сходство стало для меня очевидно. Я чуть ослабил хватку, а затем отодвинулся от своей жертвы. Парень начал вставать, опасливо оглядываясь на меня.

— Брат Белки? — не знаю зачем, уточнил я.

— Ты — один из этих, что ли? — хмуро, исподлобья зыркнул на меня парень. В его глазах сверкнула злость. — Да, я брат Ани. Зовут Артём.

— Один из кого? — я смерил его тяжелым взглядом. Мне не понравилось, как он быстро в себя поверил, стоило только его отпустить. Ох уж это семейное сходство! Как бы не пришлось заново начинать его бить.

— Кто её забрал? Воспитатели? — потребовал я ответ.

— Кто?! — изумленно вылупился на меня Артем, и по выражению его лица я понял, что сморозил несусветную глупость. — Да с какой стати они будут её забирать? Ей ещё жить да жить. Нет!

— Тогда кто!?

— Так ваши же и забрали, — выдохнул парень, с потерянным выражением лица опуская взгляд. — Ваши же и забрали.

— Кто это — «наши»? — я безотчетно напрягся, и сердце у меня бешено заколотилось в груди. Если Белку забрали не воспитатели — если её забрали из-за каких-то мелких местных разборок, то её всё ещё можно спасти! Я, сам того не замечая, перекрыл парню выход из комнаты, а потом потребовал. — Отвечай, кто её забрал! Кто это — «наши»?!

— Так ведь... — непонимающе залепетал брат Белки, когда я с откровенной угрозой подошёл к нему ближе. Словно что-то поняв, Артём раскрыл рот, как рыба, выброшенная на сушу. Он все ещё недоверчиво на меня смотрел, но постепенно взгляд его светлел.

— Я — её друг. Мы только что вдвоем вернулись из похода. В живых остались лишь мы с ней, — словно чтобы подкрепить его рассуждения, добавил я. Парень тяжело вздохнул.

— Это были другие люди — не воспитатели, — наконец, обронил он. — Опасные люди, с которыми Аня якшалась, вместе со своими старшими братьями.

— Дерзкий и Древ? — что-то заподозрив, я тяжело произнес. Закрыл на миг глаза, и вздохнул. Белка никогда не говорила мне, кем они ей приходятся. Выходит, в тот день она потеряла сразу двух братьев. И это отчасти объясняло, почему она оказалась тогда в походе с ними вместе. Вряд ли иначе кто-то стал брать в опасный поход с собой девушку.