— Почему ты думаешь, что это может чем-нибудь нам грозить?

— Потому что ты — аномалия. И особенности твоего пси-зрения, как и перекос в способностях только подкрепляют мою эту мысль. Помнишь, как ты ловко нашел Белку по капле крови? Думаешь, на такое способен любой псионик? Или, все же, мало кто?

— К чему ты ведёшь?

— То, что похоронено в твоей памяти поколений, пробуждается. И это — твоя основная пси-склонность, которая, как ни прискорбно, неблаготворно сказывается на рассудке. Если я правильно понимаю, то у нас немного времени, прежде чем наше раздвоение личности покажется нам цветочками. По мере роста силы, время это приближается ближе.

— Почему ты так в этом уверен?

— Мы оба с тобой — уникальны, в своем роде. Ты — закрытая на все ключи раковина. Я же — я. Есть множество причин к тому, чтобы первыми из всех стали мы. И даже множество причин к тому, чтобы в нашей паре ведущим стал именно ты, пусть ты и не понимаешь всех этих нюансов. Но нет ни одной причины к тому, чтобы мы оставались вдвоем и дальше. Жди прихода других. Их памяти. Знаний.

— И что с этим делать? — я тяжело вздохнул, поверив, наконец, словам собеседника. Но у меня все равно не было ни малейшей идеи, как я буду выкарабкиваться из такого.

— Есть два пути. Первый: нам нужен специалист-телепат. И не «воспитатель-телепат четвертого класса», коих я раскидал, как щенят. А кто-то, способный перепрошить нам сознание и создать заново нашу личность. Как ты понимаешь, мы этого с тобой не хотим.

— Да черт подери, — выругался я. — Ты специально подводишь к единственному верному пути по твоему мнению, верно?!

— Да. Найди Пыль. Много Пыли. До черта много Пыли. Только она нам с тобой поможет.

— Только что ты сказал, что все наши проблемы — оттого что нас усилила Пыль. Теперь ты говоришь, что спасет нас только она!?

— Клин клином вышибают, я тебе уже говорил. Похоже, она — изначально благотворный элемент мироздания. Слышал, что говорил тот воспитатель, который забрал приятелей Белки? «Умственно неполноценных Пыль псиониками не делает, но заметно им помогает?». Выходит, она изначально и не предназначена, чтобы плодить пси-пользователей. Уж скорее, она просто исправляет и делает нас лучше.

— Она ничего не делает с женщинами, — я вспомнил.

— Ты хочешь сказать, что Пыль просто пропала в никуда, когда Белка её проглотила? — усмехнулся Шут. — Ничего не уходит в ничего — запомни этот фундаментальный закон природы, Антон. Если мы что-то не заметили, то это не значит, что этого нет. Кроме того, то, что она действует по-разному в разных случаях, намекает на то, что и на нас второй раз она может подействовать по-другому. Вряд ли местные проводили опыты и замеры. Пыль — слишком редкий ресурс, чтобы проверять последствия второго, третьего приёма, и так далее.

— Пыль — это прямо какой-то Святой Грааль, который исполняет всем их мечты, и исцеляет всем их недуги, — проворчал почему-то я. Даже не знаю, откуда это сравнение пришло в мою голову.

— Может быть. Мы проверим, можно ли из него испить дважды и трижды, спустя какое-то время. А пока ступай. Ищи Белку. Тебе ещё выяснять, где нам найти ещё Пыль. Я так понимаю, те хрусталики в тараканьем биоме просто так не разбить, да и без последствий это не обойдется. Так что оставим это на крайний случай.

— Хорошо, — кивнул я.

***

По мере движения по тенистому туннелю, я все чаще слышал, как из ответвлений и коридоров доносится шум. А когда, несмотря на оборванные ленты проводов, среди коридоров загорелся яркий солнечный свет, то я понял, что «ночь» прошла. Подземный город пробуждался ото сна, словно задремавшая на шесте птица.

Я слышал голоса детей. Капризные, чем-то недовольные, или совсем беззаботные. И у меня бешено заколотилось в груди сердце, когда в одном из ответвлений тоннелей открылась дверь, и мой псионический взор провалился прямо в прихожую огромного дома. В этом коридоре разруху я уже не заметил. Стены сверкали здесь белизной, под которой стелился мохнатый ковёр, в котором мои телекинетические ладони утопали, словно в постели. Чуть дальше за поворотом открылась комната со столиками и креслами. Обеденный стол, стул среди других стульев — и струящийся с небесного цвета потолка, свет.

Внезапно мои незримые кисти коснулись текущей влаги, которая как дождь, лилась с потолка комнаты, одной из многих. Приятное тепло, как горячем душе, передалось мне так, словно я стоял сейчас прямо под ним. И вдруг, мои невидимые ладони ласково коснулись чего-то неуловимо нежного, словно шёлк. Непроизвольно скользнули вниз, и задержались ненадолго, на нежной упругой поверхности, что будила приятные чувства.

Вдруг я понял, что ласкаю ладонями полную, упругую женскую грудь.

— А! — я издал слабый вскрик, от стыда чуть не сползая по стеночке. Поспешно отдернул телекинетические ладони от прелестницы, которую нащупал сквозь стены и переборки, и выдохнул, протирая испарину на переносице.

«Боже мой!» — панически подумал я. Хоть бы меня никто не заметил!

— И такие люди, как ты, ещё запрещают мне ковыряться в носу, — осудил меня Шут. — Облапал бедную девушку прямо сквозь дверь, пока она была в душе, и даже не спросил её, дуру. Моя школа!

— Отстань, — прошипел я, ускоряя свой шаг. У меня со стыда горело лицо, и мне пришлось подавлять себя, чтобы хотя бы, не хвататься за голову поминутно. И как меня только что угораздило!?

***

— Сто четырнадцать, пять, сорок восемь, — я лихорадочно повторял адрес, пока шел по тоннелю. Некоторые ответвления вели в сторону других улиц, а другие были всего лишь входом в подземные «подъезды» домов. Из-за этого, дороги города под землей все больше напоминали мне причудливый лабиринт — с бесчисленными петлями поворотов и изгибов коварных улиц. А ведь где-то были ещё переходы с этажа на этаж.

Чистые улицы перемежались грязными, замусоренными трущобами, где стены исписывали грубой наскальной грамотой, а по полу текли реки из нечистот. Но все же, здесь иногда встречались также укромные уголки, обширные дворики и оживленные подземные перекрестки. И на первом же из них я встретил столько сооружений для детских игр, сколько не встречал ни разу ещё в своей жизни.

Множество паучков — перпендикулярных лестниц в виде куполов; песочниц, детских горок и барабанов, как для беговых хомячков. А также качелей, каруселей, и качалок на пружинах в виде лошадок, которые уже облюбовали себе малыши. Когда я впервые услышал перед собой их веселый беспечный шум, то на миг я ощутил себе настороженным диким тигром, который приблизился, первый раз в его жизни, к мегаполису людей.

С суматошно бьющимся в груди сердцем, на ватных ногах я прошелся вдоль оживленной площадки, и задержался возле зеленого коврика газона. Мои ладони скользнули вдоль искусственной травы, и ощутили на коже мягкий шелест шелковистых волокон, неотличимых от живых. Я бросил взгляд вверх, и увидел на небе... «Солнце»?

Оптическая иллюзия имитировала голубое безоблачное небо, и над площадкой в зените стояло светило, которое освещало её ярко, как днем. Искусственное, конечно, но все же. И... здесь оказалось столько беззаботных детей, которые игрались и нисколько не были озабочены моим присутствием, что я просто не мог больше звать это место — Ад.

В этом странном месте, спустя шесть сотен лет от моего рождения, жизнь била ключом. Жизнь людей, какими мы стали. Даже если вспомнить, что всех здесь рано или поздно ждет Извлекатель — для меня это было чудо из чудес. Самое прекрасное, дивное чудо из всех, что я видел с момента своего пробуждения. Ведь здесь были дети, а значит — здесь было кому продолжить путь за тех, кто неизбежно уйдёт.

Я тяжело выдохнул воздух из дрожащей груди, встал и пошел вперед. И пока я шел вдаль, то часто ловил на себе пытливые взоры. Большинство из тех, кого я встретил в этих переходах, конечно, были ребятишки или юные создания. Прелестные создания — сказал я себе откровенно. Но мужчин возраста меня самого на Земле я не встретил даже на горизонте, и это меня тревожило.