[Далее следуют стихи, где описывается роль Шайбани-хана в восстановлении законности в вакфах. Затем, говоря о пире, автор пишет, что «тот, что во всей жизни своей не получал и ножки муравья, уносил на плече конскую спину, а тот, кто не имел возможности распорядиться ребром саранчи, бросал под ноги конскую ногу с лопаткой. Короче говоря, такое обилие житейских благ и такая дешевизна мяса редко когда наблюдалась ищущими благодеяния и просящими приглашения».]
/131б/ Когда прекратилось расстилание скатерти радости и веселья, [все] изъявили благодарность Аллаху, вознаградителю за дары и бесконечную милость. Кобчачи и казначеи его высочества прибежища державы Мухаммад-Тимур-султана начали подносить подарки и разного рода необыкновенные дары.
[Были преподнесены и показаны присутствующим золотые и серебряные блюда, наполненные золотыми и серебряными монетами, ткани, халаты, предметы военного снаряжения, лошади. Ибн Рузбихан пишет: «По милости высокостепенного ханского величества третья часть этих подарков сразу же была пожалована его высочеству прибежищу державы Хамзе-султану, чтобы он разделил ее между своими воинами и людьми, а другие две трети [хан] приказал разделить между своими гвардейцами, разными слугами из чухраев, амакчиями и между теми, кому принято делать подарки». Глава кончается на том, что было получено известие о смерти в Бухаре матери Шайбани-хана.]
/ 132а / ГЛАВА XLIX
ПАМЯТКА О КОНЧИНЕ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА БЛАГОРОДНОЙ ХАНСКОЙ РОДИТЕЛЬНИЦЫ, ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НЕЙ АЛЛАХ
/132б/ Суть этого хода речи — сжигающее душу, преисполненное печалью событие с ее величеством, Высокой Колыбелью, великой госпожой Кубра-бегим, да успокоит Аллах ее душу и рассыплет по царству небесному ее милостыню, ибо она, простившись с земной обителью, успокоилась в месте пребывания божественного милосердия. Покинув друзей на этом свете, она нашла покой под сенью вечной милости и в прибежище господнего благоволения. Она испила глоток из рук виночерпия смерти, так что предала забвению вкус к жизни и ухо сознания ее услышало от возглашающего приговор господний: Возвращайся — и она прервала мирские разговоры молчанием. И действительно, добродетели и нравственные достоинства, благородное происхождение и мусульманская доблесть ее величества, рассказы [о ней] и обстоятельства жизни [ее] упоминаются и известно, что она может быть полным перечнем прекрасных свойств добродетельных людей и тогрой[390] на царской грамоте достоинств целомудренных людей всего света. Происходила ее величество из рода знаменитых узбекских ханов и преславное естество ее было сотворено для совершенной благосклонности и заботливости ко всем созданиям человеческим. Она была всеобъемлюще милосердна, в совершенстве великодушна, полна сострадания и доброты ко всем. Она была словно Билькис [своего] времени и Кидафа[391] той эпохи. Несмотря на полную независимость и распространение ее власти на имение и достояние живущих на свете, она никогда не поступала несправедливо ни с кем из неотлучно состоящих при дворе ее величества и всегда стояла на страже подданных и подчиненных. Что касается необходимого сострадания [со стороны] высокопоставленных слуг к живущим на свете, то оно бывало проявлено, и предписания установить правосудие и оказывать благодеяния, которые могут быть [сделаны] по отношению к прочим разрядам людей, были изданы. В укреплении обязанностей мусульманства и упрочения всего необходимого для истинной веры было оказано много усердия и достаточное усилие. Драгоценное время ее величества было распределено[392] на разного рода богоугодные дела, и на стремление приблизиться [к Аллаху], и на изъявление послушания [ему]. В возвеличении улемов, бедных и чалмоносцев» ни одной минуты не было утеряно из того, что подобает такой величественной особе. Каждого из этого общества, кто исполнял обязательное приветствие и поклонение [ей], она сажала на подушку почести и уважения. /[XI]/ <Если при дворе ее величества кто-нибудь отводил от притеснителя его проступок, того притеснителя, хотя бы он был влиятелен, она сокрушала дланью отмщения. А если кто-нибудь выносил ногу неправосудия за пределы своего ковра, тому она связывала ноги насилия цепью [карательного] мероприятия. Вера и стремление ее величества к мазарам святых мужей, улемов, великих людей и искренних друзей [была высокой] в такой степени, что она постоянно изготовляла знамена и шелковые завесы, украшенные узорами надписей и отправляла в виде пожертвования и дара вместе с милостыней или каким-нибудь возмещением к их гробнице. Когда совершался приговор господний, или небесное правосудие сниспосылало какое-либо событие, или происходило какое-нибудь несчастье, у ее величества [всегда] оказывалось целительное терпение и достаточная сила перенести испытание.
[Вслед за этими строками следует рассказ о смерти Махмуд-султана, скончавшегося в Кундузе, о том, как тело его было привезено в Самарканд. Окружающие Шайбани-хана боялись сообщить об этом его матери, и за это дело взялся сам Шайбани-хан. Затем следуют стихи автора, посвященные хорошим, с его точки зрения, людям.]...>
/133а/ Кончина ее величества великой госпожи произошла в последние десять дней месяца зу-л-хиджжа девятьсот четырнадцатого года[393] за чертой славного города Бухары. Когда осведомители об этом печальном событии и мучительном несчастье довели до слуха его величества наместника всемилостивого, то, несмотря на полную привязанность и любовь, которую его величество питал к уважаемой родительнице, он соблюдал обязательную сдержанность и спокойствие, и благословенные уста [его] произнесли слова о возвращении[394]. Он проявил и то, что обязательно сопутствует терпению и спокойствию при сильном потрясении, что достойно получения награды и воздаяния. Следуя по пути воздаяния в надежде на божественное обещание, претерпевающим несчастье, он покорился божьему року и встретил то многопечальное событие благостью оплакивания. Вышло высочайшее указание, чтобы его высочество Убайдаллах-султан, который в этом событии принимал участие в общей печали и заботе, останки величественной госпожи положил на носилки почести и, накрыв покрывалом уважения, перевез в столицу Самарканд и выбрал бы место погребения рядом с его высочеством великодушным сыном[395] ее Махмуд-султаном, и чтобы улемы, вельможи и знатные жители Самарканда, выйдя навстречу, похоронили и скрыли бы благословенные останки в сокровище могилы, наподобие сундука с драгоценными камнями. Был издан августейший приказ, чтобы пригнали принадлежащих [хану] овец, пастбища для которых назначены в Самаркандском вилайете, и зарезали их ради приготовления похлебки и яств для бедных и нищих. И помянули бы благословенную душу ее величества молитвой и величанием да исполнили бы добрые обычаи оплакивания в таком виде, чтобы они соответствовали законам шариата и сунне. Приговор принадлежит Аллаху всевышнему, великому. Как хорошо сказал поэт Фирдоуси, да смилуется Аллах над ним:
Дверь склепа покрасили в багряное и голубое,
Ты сказал бы, что Джамшида никогда не бывало.
Когда все же нужно преставиться,
Все наши труды за ветер нужно признать.
Покончив с важными делами в Самарканде, его величество решил отправиться в город Насаф, который называют Карши. А помощь {исходит} от Аллаха, дарующего помощь.
