<На третий день, когда бесподобный край Самарканда стал местом расположения августейшего, обильная деяниями ханская душа пожелала прогуляться по кани-гильскому яйлаку и ранним утром выехала из Баг-и Нау. Их высочества великие султаны, удостоившись сопутствовать и сопровождать, направились в то радостное и счастливое место. Посередине западного айвана канигильского дворца воздвигли до зенита небес престол счастливой судьбы. По сторонам айванов постелили разноцветные ковры. Счастливая правая сторона украсилась сидением улемов, а на левой стороне расположились их высочества добронравные и могущественные, как судьба, султаны в совершенном великолепии, величии и достоинстве. Великие эмиры и почитаемые благородные мирзы в августейшем кругу удостоились занять места согласно своим степеням и чинам. Ханские амакчии и чухраи, построившись в ряды на местах славы и величия, имели честь встать для оказания почестей и величания...

на почетном месте укрепляющей небосвод правой стороны сидел я, несчастный бедняк. После того как собралось дарующее жизнь хаканское собрание, приступили к ученым спорам. Некоторые из этих полезных поучений, которые ныне остаются в моей бедной памяти, будут здесь вкратце изложены. А помощь исходит от Аллаха единого.

После того как обосновались <на том прекрасном месте сбора,> [ханское величество] изволил запросить мнение и совет насчет положения некоторой части имений, которые их хозяева в настоящее время, запустив [и] подняв знамя отхода в другие края, превратили из возделанных земель постоянного своего местожительства в пустоши [и] стали <сеять семена в других областях.> «У группы людей в этих краях имелись в распоряжении имения. Без притеснения со стороны какого-нибудь соперника и без препятствования какого-либо противника <они уже свыше тридцати лет>, как те имения оставили лежащими втуне и праздными <и в этой области нет никого, кто бы от их лица те имения возделывал и <их засевал повсюду, чтобы страна> не клонилась от благоустроенного состояния к разрухе, не лежала бы втуне, а также чтобы ливанские налоги оставались постоянными. Те имения в настоящее время приобрели значение старых пустошей и значение мертвых земель. Если кто-нибудь снова возьмется их оживить и будет так, что он мертвую землю оживит, то станут ли пребывающие в подобном состоянии имения после восстановления и по исполнении [всего] должного для их оживления имением того человека, который приступил к их благоустройству и возвел со ступени невозделанности на ступень цветущего состояния, или нет?»

Одним из присутствующих в том собрании был слава ученых мужей, Маулана 'Абдалгаффар[382], балхский казий. В ответ он сказал: «Вынести решение о недействительности прежнего права владения трудно; однако если отстранение владельца имения установлено, то дозволение на обработку той земли второму [лицу], которое возделало землю, дать можно». Ханское величество сказали: «Одной только дозволенности для дела, ставшего для нас причиной запроса, недостаточно, потому что вопрос в том, можно ли владельца обязать возделать втуне брошенную землю, чтобы страна процветала и поземельные подати были постоянными, ибо если податные земли возделать, то с них должно будет платить подать. Если же земледелие забросят, то правителю придется сумму подати переводить на владельца, почему-де пренебрег обязанностями [творить] пользу для мусульман. Затем, если у земли найдется владелец, которого можно обязать [исполнением] одного из двух предписаний или заниматься земледелием, или платить обязательную подать соответственно состоянию запустения, то станет явной и цель возделывания земли и установления суммы поземельной подати. В противном же случае, в силу предоставленности [земли] для общего пользования, обе эти цели не будут достигнуты на том основании, что неизбежным следствием дозволенности для всех обрабатывать пашню явится отпадение требования платы за пользование, то есть, когда владелец сделал [свою] землю дозволенной для обработки каждому, кто захочет, то требовать плату за пользование его землей отпадает. Однако падишаху не приходится его обязывать: либо обрабатывай землю, II либо плати установленную поземельную подать. Наша цель в этом вопросе /127б/ — изобразить картину так, чтобы он по существу последовал одному из двух предписаний, а о дозволенности земли [речи] нет, как ясно было сказано, потому что к тому, кто дозволенную для всех землю обработал [и] перестал [ее] обрабатывать, на следующий год никаких обязательств предъявлять нельзя» и область от запустения <все также не обеспечена.>

На сей <счет> говорили и <другие> муфтии и <рассуждения затянулись> надолго. В конце концов ханское величество назначил меня, бедняка, <выработать окончательный ответ.> Я, бедняк, доложил, что ось шариатских дел <покоится на договорах и если какой-нибудь договор требует> [исполнения] какого-нибудь дела, то обязательное исполнение договора <по какому-либо предмету не теряет силы только за давностью времени.> Например, одна из числа сделок есть купля-продажа, и если кто-нибудь посредством купли-продажи сделается владельцем имения, то если пройдет даже тысяча лет и он никакой деятельности по своему усмотрению в том имении не проявит, то его состояние владельцем того имения вследствие давности времени не потеряет силу. Непременным следствием купли является состояние владельцем и только вследствие того, что прошло много времени после [купли], оно от него, [владельца], не отвратится, и по одной только причине отстра-ления вследствие отъезда не возникает повода к тому, что земледелие на том имении дозволено всем. Вид дозволенности, о которой говорили в том собрании, улемы даже обрисовали на предметах ничтожных. Например, если кто-нибудь идет по дороге и находит финик или виноградную ягоду, упавшие на дорогу, то если известно отстранение их владельца — люди часто отстраняются от вещей ничтожных, — то [нашедший] может в таком незначительном деле поступить по своей воле, присвоить себе и употребить. Но если он, предположим, найдет кошелек с деньгами или предмет одеяния, то на том лишь основании, что он их увидел и нашел, он не становится [их] владельцем. Это находка, нужно сделать уведомление, и на тот предмет распространить предписания о находках. Итак, ясно, что вследствие одного лишь отстранения владельца от чего-либо оно не делается дозволенным для всех предметом и им нельзя распоряжаться, как владением. Если бы, предположим, некоторые законоведы не сделали ограничения для предметов ничтожных и отстранение владельца посчитали дозволением для присвоения [их] чужим лицом, то, конечно, для предметов не ничтожных тоже применили бы такую же меру, потому что владелец имения отстранился без какой-либо необходимости, а не потому, что причиной отстранения и бегства стали множество притеснений и обид, тягость поземельной подати, ливанской поставки продовольствия и султанских повинностей и он оттого принужден был отстраниться.

О Самаркандской же области известно, что часть людей, покинув свои имения, отстранились от них вынужденно и рассеялись по разным местностям. [Это] происходит вследствие того, что люди не могут /128а/ проживать в местах своего постоянного жительства и в своих имениях по причине большого количества ливанских поставок продовольствия, не имеют возможности распоряжаться [имениями] как владельцы. Следовательно, как же можно считать их отстранение причиной для дозволения на присвоение, как же можно распоряжаться на их имениях подобно владельцу? И какое касательство имеют длительность и краткость времени к состоянию владельцем и отсутствию его? Ведь в делах, подобных этому, никоим образом нельзя себе представить, чтобы время оказывало какое-либо влияние. Затем я упомянул рассказ об атабеке Абу Бакре ибн Са'де Занги[383], который был падишахом Шираза, и о Маулана Шамс 'Умаре[384].