— Нет, — выплевывает он и крепко сжимает мое предплечье.

Я подавляю писк, когда ощущаю силу его болезненной хватки. И снова надежда толкает меня, ставит на колени перед осколками моих ожиданий, которые она разбила вдребезги. Клетка закрылась на ключ, так и не успев открыться. Теперь я окончательно осознала — никогда мне не быть свободной. В будущем я могу существовать лишь в бегах. Я вечная пленница, даже если буду скитаться по миру в одиночестве. Теперь я понимаю, каково птицам, которые жаждут летать, в клетке.

— Даже если ты не примешь меня, — продолжает Джексон у самого моего лица, на котором уже нет никаких эмоций, как и внутри меня: все сметает на пути разочарование в собственных ожиданиях, — все равно будешь принадлежать мне.

Я ухмыляюсь, отчего Джексон слегка теряется, задевая этим самоуверенность. Смотрю на него пустыми глазами и, позабыв о его больной реакции на мои отказы и протесты, выдаю:

— Отец когда-нибудь захочет выдать меня замуж.

Пусть не любимый муж из богатой семьи, но только не этот псих, которому требуется немедленное лечение. Моя жизнь из-за Джексона превратилась настолько в дерьмовую, что я за одно мгновение смирилась с тем, что у меня нет будущего с Уилом. Я бы могла возлагать проклятые для меня надежды, рискуя своим ментальным здоровьем, но теперь и их нет. В этой жизни мне не быть счастливой — страшный вердикт, который засасывает душу в бездну смерти. Я буду существовать, как призрак.

Джексон задумался над моими словами и наверняка уже начал выстраивать план в своей голове. Теперь ухмыляется он.

— Я с этим легко разберусь. Как ты сама всегда подчеркиваешь — мы сводные брат и сестра, а значит, можем и поменять статусы на муж и жена.

— Тогда я лучше умру, — процедила я сквозь зубы.

Лицо Джексона мрачнеет.

— Гордячка неприступная! — с презрением выплюнул он. — Я уничтожу все, что ты знаешь, все, что ты любишь, пока у тебя не останется другого пристанища, кроме меня. Вот увидишь, ты будешь лишь во мне видеть свое спасение и держаться за меня, как за спасательный круг. — Он сильнее сжимает мою руку, что я приподнимаюсь на носки и сжимаю челюсть. — Сделаю так, что без меня не сможешь представлять своей жизни, потому что она будет зависеть от меня.

— Я избавлюсь от такой жизни, — шепчу я, придерживаясь на своей позиции. Не позволю, чтобы его безумные слова подорвали мою уверенность и внутреннюю силу.

— Это вряд ли.

Его мрачная улыбка заставляет мое сердце пропустить удар, а в голове уже рой подозрений. Что задумал этот больной ублюдок и успею ли я дожить в относительной свободе до совершеннолетия, чтобы успеть сбежать?

Джексон выпускает меня из своей хватки. Я прижимаюсь спиной к стене, чтобы не упасть.

— Чтобы отбить у тебя желание гулять по ночам, я, пожалуй, запру тебя на пару дней в спальне.

— Что? — шепчу я онемевшими губами, не веря в услышанное.

Поворачиваю голову и вижу, как Джексон вытаскивает ключ из замочной скважины, открывает дверь и исчезает за ней. Захлопывает, а после я слышу щелчок замка. Все произошло будто за секунду, потому что я не успела среагировать и помешать ему. Я отрываюсь от стены и дергаю за ручку только тогда, когда дверь уже заперта и мне не выбраться.

— Джексон! — кричу я высоким голосом и бью ладонью о дерево. — Открой немедленно! Ты совсем из ума выжил!?

— Тебе же нравится сидеть в своей спальне. Там все удобства и там безопасно, ведь так?

Я сжимаю челюсть и на этот раз бью о дверь кулаком, затем ногой, а после, уже понимая, что мне не выбраться и мне не откроют, я сажусь на пол. Слышу лишь свое свирепое дыхание и удаляющиеся шаги за дверью.

— Будь проклят день, когда ты появился в моей семье, — процедила я сквозь зубы, вкладывая в это проклятие весь свой внутренний негатив.

Каждый член семьи в этом доме из меня сделал рабыню, которая должна выполнять их прихоти и желания. Эту несправедливость невыносимо уже терпеть. При таком отношении я точно перестану сдерживаться и буду «плохой дочерью», которая без зазрений совести начнет позорить родителей своим недопустимым поведением в обществе на каждом приеме и перестанет их слушаться. Пусть лучше отец посчитает меня за ненормальную и отправит в лечебницу, только бы избавиться от Джексона Коллинза! Черт возьми, из-за него мне приходится подставлять себя под удар и выживать в экстремальных условиях. Я уже готова забыть о собственном комфорте и благополучии, только бы находиться подальше от него и его безумных планов на меня.

Посмотрим, кто еще чью жизнь превратит в ад.

Негативные эмоции меня вымотали слишком быстро, учитывая то, что я еще не спала всю ночь. Поэтому вскоре мне удалось заснуть прямо на полу в грязном платье. Меня это не волновало, и я быстро сдалась сладостному и пленительному сну, не заставляя себя сначала принять душ, а после уже в комфорте принять сон.

Проснулась я от стука в дверь. Вскочив с пола как дикарка, которую поймали за непристойным делом, я протерла глаза пальцами, не переживая за макияж, от которого у меня уже начинают щипать глаза.

— Алиса?

Услышав приглушенный голос мамы за дверью, я прильнула к дереву. Настенные часы показывают одиннадцать утра. Я спала как младенец на жестком полу, не ощущая ни жары, ни холода. Даже забыла о своей участи пленницы. Злость перед сном дала свои плоды и, вместо того, чтобы переживать, я как обычно смогла вырубить отчаянный и молящий о спасении голос своего внутреннего ребенка.

— Мама? Выпусти меня. Джексон совсем рехнулся, — спокойно проговорила я, уверенная в том, что меня вот-вот освободят.

— Мои методы воспитания уже не помогают. Да и разбаловала я тебя, Лиса. Может, воспитание Джексона поможет вывести из тебя непонятную, ниоткуда взявшуюся дурь.

Ее слова меня ошарашили. Расширив глаза от неожиданных слов, я ударила по двери ладонью и выкрикнула:

— Мама, ты спятила!?

— Тебе правда стоит посидеть взаперти и подумать о своем поведении, — настаивала на своем мама, сохраняя в голосе безмятежность. Ей совсем плевать на то, что из ее дочери делают пленницу? Мало того, она еще и руку прикладывает к моему аресту.

— Если ты сейчас мне не откроешь, то считай, что у тебя больше нет дочери, — серьезно проговариваю я.

Я действительно перестану разговаривать с ней и называть своей матерью, если она позволит Джексону держать меня взаперти.

— Вот видишь! Раньше ты не позволяла так со мной разговаривать.

Она как маленький ребенок… Я уже успела забыть о ее гребаном диагнозе, поскольку в Майами провожу с ней времени намного меньше. Здесь я действительно постоянно сбегаю из дома и готова спать даже на песке. Мое терпение на исходе.

— Да пошли вы все!

Я отошла от двери, шагая в ванную комнату. Мама еще что-то кричала, возмущалась моим поведением и моим словам, но я уже не разбирала ее слов и не пыталась даже понять их смысла. Не желаю больше мириться с несправедливостью и подавлять себя настоящую — ту, которая отстаивает свои права.

Я приняла душ, переоделась в майку и шорты и легла на свою кровать, спрятавшись под одеялом. Надела наушники и включила аудиокнигу. Буду продолжать заниматься своими делами и не показывать этим психам, что их действия меня как-то задевают.

Единственный минус этой каторги — я не смогу увидеть Уильяма. Могу смотреть на него только на портрете и радовать душу этой мелочью. Кто знает, насколько запер меня Джексон в моей собственной комнате. Думаю, ему не надоест держать меня в четырех стенах, ведь я таким образом под его полным контролем. А больше ему ничего не нужно. Такая будущая жизнь меня ждет, если Джексону удастся изменить статус наших отношений на глазах общества — я не буду подчиняться и повиноваться ему, а он в свою очередь, чтобы приручить меня, будет запирать меня в четырёх стенах и держать до тех пор, пока я не сойду с ума.

Зря душевнобольных держат в одной комнате. От этого они еще сильнее теряют рассудок. От четырех стен им плохо, и они намеренно теряют всякую надежду на исцеление.