Ледяной взгляд Джексона на мне сейчас, словно камень на шее. Он тащит меня под воду, где невозможно дышать. Страх окутывает меня своим холодным дыханием и прибивает к полу. Я обездвижена.
Джексон окинул меня взглядом и снова посмотрел на мое наверняка бледное лицо.
— Где ты была? Почему в таком потрепанном виде? — Его голос сохраняет спокойствие, но в нем присутствуют стальные нотки, которые меня пугают. Хищник на моей безопасной территории, которая отныне тоже опасна. Куда бежать и где защититься в случае критического момента, я не имею понятия.
— Гуляла у моря, — тихо отвечаю я и сглатываю, пытаясь избавиться от кома в горле.
Сейчас самое главное не злить медленно просыпающегося зверя, сидящего в нем. Подавить свои гордость и презрение хотя бы на несколько минут, пока не выпровожу его из спальни. Своими спокойными, точными ответами я не подолью масла в огонь и сохраню свою относительную безопасность.
— Всю ночь? — продолжает пытать меня Джексон.
Я мысленно вздыхаю и выдыхаю, блокируя свою развязность.
— Да, всю ночь.
Джексон буравит меня внимательным изучающим взглядом, выделывая из меня статую античных времен — такую же бледную и неподвижную, затем переводить его на холст. От страха, что он может узнать его, меня бросает то в жар, то в холод. Я готова грохнуться в обморок.
— Кто это?
В груди зарождается небольшое облегчение. Его незаинтересованность людьми, которые намного ниже нашего социального статуса, сейчас играет довольно большую положительную роль. На этот раз я не презираю Джексона за предвзятость к простому люду, а наоборот, довольна этим качеством в нем. Конечно, тогда он не обратил никакого внимания на Уильяма, а был сосредоточен лишь на мне, поэтому Джексон не поймет, чей портрет на холсте. Я могу придумать любую отмазку, только бы он отстал от меня и покинул мою спальню, не сотворив при этом никакого кошмара, который будет преследовать меня до конца жизни, как кошмар, созданный им год назад.
Даже в такие страшные, тяготеющие, приносящие угрозу моей жизни мгновения я не в состоянии поверить в Бога.
— Модель, — наконец развязался мой язык. — Я нашла его в интернете, когда захотела потренироваться писать портреты. Писала с фотографии.
Сейчас главное убедить Джексона, что я никогда не встречалась с этим парнем, что мы никогда не проводили время вместе и что для меня он ничего не значит — всего лишь образ для тренировок. Хотя я не могу даже подозревать, в каких нездоровых масштабах в нем таится одержимость и чувство собственника. Может мне вообще, по его мнению, не разрешается даже на фотографии моделей смотреть.
С кем я проживаю под одной крышей… С безумным маньяком с манией преследования меня, с бесноватым контролем моей жизни.
Джексон снова смотрит на меня. В черных безднах купается сумасшествие.
— Модель значит, — повторяет он низким голосом и засовывает руки в передние карманы своих спортивных штанов. После вздоха Джексон продолжает: — Неужели ты гуляла одна?
— Да, а что в этом такого?
Я стараюсь сохранять непринужденный тон, когда внутри меня все дрожит.
Джексон поворачивается ко мне всем корпусом и начинает медленно приближаться. Каждый его шаг отдается эхом в моей голове. В ушах появляется противный звон, который мешает ясно мыслить. Но я способна была уловить один напрягающий момент — шаги Джексона угрожающие, как и сам его мрачный вид. Хищник недоволен жертвой, над которой только и делает, что издевается. Она для него ради темных развлечений, чем сводит с ума.
Джексон останавливается в метре от меня. Это расстояние уже выводит меня из без того хлипкого равновесия, что мне трудно продержаться естественной — без какого-либо напряжения. Дыхание прерывается.
— Мне не нравятся твои ночные прогулки. Ты в последнее время появляешься дома под утро и неизвестно где проводишь ночь. Немедленно прекрати это безобразие, Алиса.
Он кидает этот приказ мне в лицо уверенным и властным тоном. Внезапная потребность отстоять свои личные границы перерастает в вспыльчивость и взрывает мое шаткое повиновение. Я поднимаю подбородок выше, позволяя гордости вылезти наружу, а высвободившейся дерзости управлять мною. Я бы могла терпеть его бесконечные расспросы и придумывать ответы даже при том, что моя голова накрыта пеленой страха и все, о чем я думаю рядом с Джексоном — это о спасении и бегстве. Но я не способна проглатывать его стремление командовать мною и подчинять, дрессировать, как неспособную к самостоятельной жизнедеятельности инфузорию.
На смену страху пришла злость, которая наполнила весь мой организм в одно мгновение, и толкнула к той опасной черте, когда я отстаиваю свои личные границы перед тем, кому это не нравится, и кто в разы сильнее меня.
— А мне не нравится твой тон. Ты не в праве указывать мне, где быть и с кем быть. Во сколько и в каком виде! — не сдержавшись, выкрикнула я, сжав платье в тиски.
Джексон лишь вскидывает одну бровь, продолжая сохранять холодную невозмутимость на лице. Только такую реакцию он дал на мой защитный барьер и вызванные им негативные эмоции.
Он делает еще два небольших шага ко мне, останавливается в жалких сантиметрах от меня и наклоняется ближе к моему лицу. Я осознаю, что ничем не смогу защититься в случае нападения. Могу только закричать, но боюсь даже мой пронзительный крик о помощи не разбудит маму, которая крепко спит до десяти утра. А после приемов и до полудня. Эммы еще нет в доме. Папа…но после каждого приема он уходит с партнерами и появляется дома к вечеру следующего дня. Отчаяние захлестывает меня холодной волной, но я пытаюсь устоять на дрожащих ногах.
Я смотрю в черные глаза Джексона, когда он изучает каждую деталь моего лица и, словно зритель наслаждается зрелищем с первых рядов. В нем проснулся рехнувшийся-психопат-безумец, действия которого невозможно предугадать. Ну вот, истинный Джексон Коллинз, который подорвал мое доверие год назад, показав свою природную сущность. Он устал притворяться, когда жертва так и не поверила его иллюзорным представлениям, когда он пытался ослепить меня фальшивым чувством вины. Может Джексон и мастер манипулирования, но у меня иммунитет на его маневры.
— Ошибаешься, — хрипло отвечает он на мои возмущения на грани шепота, обдав мое лицо своим горячим дыханием. — Ты под моим полным контролем.
Я выгибаюсь в спине, стараясь хотя бы как-то найти способы держаться от него дальше.
— И что дальше? Будешь держать рядом насильно?
Джексон без труда толкает меня назад одной рукой, и я спиной ударяюсь в стену. Он блокирует мне два выхода, опираясь ладонями о стену по обе стороны от моей головы. Платье падает с моих рук, когда я непроизвольно разжимаю кулаки и чувствую, как по ним начинает циркулировать застывшая кровь. Мое учащенное дыхание говорит о моем беспокойстве и страхе перед этим безумцем. Страх снова доминирует над всеми моими эмоциями и подавляет злость. От этих скачков у меня кружится голова.
— Чем я для тебя плох, Алиса?
Я не сдерживаю нервного смешка.
— Ты серьезно меня об этом спрашиваешь? Год назад я готова была убить тебя, только бы спастись, а теперь ты задаешь мне такой вопрос? Ты всем отныне плох для меня, Джексон. Я… — я отсекаюсь, сомневаясь, признаваться ли мне в очевидном даже для него. Нет, если я произнесу вслух о том, что боюсь его, то утеряю часть силы, благодаря которой могу стойко держаться перед опасностью. — …Я ненавижу тебя.
Джексон поджимает губы в одну тонкую полоску. Я вздрагиваю, когда он неожиданно бьет ладонью по стене, выплескивая свой пробудившийся гнев. Ему до такой степени не по душе моя ненависть?
— Это была минутная слабость перед ревностью, Алиса. Что мне сделать, чтобы ты простила? — спрашивает он практически рыча.
— Просто оставь меня в покое. Если у тебя действительно ко мне настоящие чувства, то дай мне свободу. Я уже не смогу ни понять тебя, ни простить.
Когда озлобленный взгляд Джексона меняется на пораженный, в моей груди возрождается надежда несмотря на то, что я ей не доверяю свое потрепанное сердце. Увы, но она существует самостоятельно, и мы не властны над наполняющими нас чувствами и эмоциями. Я буквально задерживаю дыхание, улавливая на слух рванное биение своего сердца, когда ожидала вердикт Джексона на мои слова. Пусть он будет благоразумным. Пусть его чувства ко мне будут чистыми, и он укоротит свою одержимость. А с его неконтролируемой ревностью я смогу справиться — достаточно всего лишь не провоцировать.
