— Как думаешь, наши отцы-профессора сильно будут нас щемить с такими желаниями? — Воеводина сидела на подоконнике и беззаботно болтала ногами.

— Не знаю, — пожала плечами Валя, поглядывая на часы. — Но это же не хирургия, не гинекология, и даже не дерматология. Потом это предварительное заседание, окончательно всё будет решаться через год, ближе к выпуску. Тут главное не ошибиться. Потом уже поздно будет что-то менять.

— Покажите мне тех людей, которые учатся на чужих ошибках. Я перед ними сниму шляпу, — тут же ответила Люда и спрыгнула с подоконника, увидев идущего в их сторону профессора.

Мужчина подошёл ближе и остановился, пристально глядя на Валю.

— Добрый день, Игорь Станиславович, — произнесла Валя и коротко кивнула головой.

— Валя? Рад вас видеть. — Профессор Зубов улыбнулся и поинтересовался: — Как мама?

— Спасибо, хорошо, — отозвалась Валя, зная, что после перенесенной операции Галина Михайловна действительно больше не жаловалась на здоровье.

— А вы здесь по какой причине?

— Сегодня у нас первичное распределение. Ждём своей очереди, — усмехнулась Валя.

— А вы работаете всё там же? И выбрали, наверное, хирургию.

— Нет. Я не работаю, я сейчас в декретном отпуске. И о хирургии я никогда не думала. Я хочу стать педиатром.

Зубов удивлённо поднял брови, осмотрел стройное женское тело и как бы между прочим заметил:

— Это хорошо. А я могу вам помочь. Так сказать, предлагаю вам своё… покровительство.

Люда, внимательно слушавшая их разговор, внезапно закашлялась, постукивая себя по груди и вытирая слёзы. Валя же отступила на шаг назад и попыталась улыбнуться:

— Благодарю, но я попытаюсь обойтись без покровителей.

— Как знаете, как знаете, — как ни в чём ни бывало отозвался Зубов. — Но помните, вы всегда можете на меня рассчитывать. При определённых условиях.

Он так же неспешно пошёл дальше по коридору, а Воеводина тихо прошептала:

— Это что сейчас было, Валь? Он тебя откровенно снимал, что ли?

— Да, Люда, об этом меня Заславский ещё несколько лет назад предупреждал. Но каков, а? Даже не скрывает своё гнилое нутро.

— Попутного ветра в горбатую спину! — прошипела Люда и добавила: — А будет ещё гадости говорить, мой Димка ему рожу набьёт.

Валя улыбнулась и обняла подругу:

— Надеюсь, обойдёмся без мордобития. Во всяком случае пока. А теперь пошли, нашу группу вызывают. А потом домой, Надюшка что-то плохо спит, животик беспокоит.

— Укропную водичку в аптеке возьми, стоит копейки, а пользы много. Ну, будущий неонатолог, погнали!

Спустя полтора года…

— Баланчина, вы молодец.

Немолодая, но красивая профессор кафедры акушерства Екатерина Кирилловна Касаткина слегка растянула губы в улыбке. Она не так часто хвалила студентов-выпускников, но эта молодая мама её поразила. Во-первых, её знания. Во-вторых, её мышление. А в-третьих, и наверное, это было главное, её целеустремлённость. И это неизменное «спасибо, я сама». Когда стало известно, что эта девочка попала к ней в группу, Касаткина даже поморщилась, потому что когда-то ненароком стала свидетелем разговора ловеласа Зубова и этой Баланчиной. Правда, тогда она была не одна, а с подругой. И Екатерина Кирилловна только усмехнулась, когда услышала «обойдусь», но после второго распределения, когда один член комиссии, а по совместительству приятель Зубова вдруг стал на дыбы и возразил против выбранной Баланчиной специализации, Касаткина поняла, что такое почти прямое требование о покровительстве не было принято Валентиной. Ну что ж, значит, девочке надо помочь. Конечно, у неё в приятелях нет влиятельных членов комиссии, но уж госэкзамен она будет принимать у неё сама. И пусть Зубов подавится!

— Все свободны. Баланчина, задержитесь. — Екатерина Кирилловна обратила внимание на то, как Валя глянула на часы, но тут же повернулась и с лёгкой улыбкой, что так красила её милое лицо, остановилась рядом со столом преподавателя. — Присядьте, у меня к вам непростой и не совсем приличный разговор. — Валя молча опустилась на стул, но Касаткина успела заметить, как вопросительно поднялась одна бровь у её студентки. — Валентина, я попросила вас задержаться, потому что… простите, я в курсе ваших непростых отношений с профессором Зубовым.

— Вы ошибаетесь, Екатерина Кирилловна, у меня нет никаких отношений с этим… мужчиной. Собственно, как и с любым другим.

— Я догадалась, когда услышала ваш разговор с подругой после второго распределения. Вы, наверное, не в курсе, что мой личный кабинет расположен не на кафедре?

Валя свела брови в переносице, часто поморгала и вдруг вздёрнула голову:

— Вы слышали наш разговор?

Касаткина коротко кивнула и продолжила:

— Не в моих правилах вмешиваться в дела студентов и преподавателей, но наглость моего коллеги переходит все границы. Скажите, что вам предложили на последнем распределении?

— Гигиену, — с усмешкой ответила Валя. — Точнее, работу в санэпидстанции. А я хочу быть педиатром, понимаете? Я с этой мечтой и поступала в институт. Я никогда не хотела хирургию, в которой я отработала санитаркой и операционной сестрой почти семь лет. Простите, я знаю, что вы оперирующий хирург. Но в то же время я точно знаю, что это не моё. А вот маленькие детки — это я, понимаете? И тут санстанция. Я не говорю, что это не так важно или не имеет какого-то значения. Да только я сбегу оттуда! — угрюмо закончила Валя.

— Ну-ну, — со смехом отозвалась Касаткина. — А что знают наши бонзы о вашем малыше? Сколько ему?

— Ей, Екатерина Кирилловна, у меня растёт дочь. Наденька, Надюшка. Ей уже скоро исполнится два годика. А что до комиссии… Всем хорошо известно, что я мать-одиночка.

— Но тогда вам должны предоставить место в городе.

— Его и предоставили, но не утвердили мою специализацию.

— А юристы?

— Простите, но у нас давно действует другой закон, закон джунглей.

— Хорошо, я вас сейчас спрошу… — Касаткина замялась, но потом спокойно продолжила: — А фиктивный брак? Вы не рассматривали такую возможность решения данного вопроса? Вы же работали в военной организации, не так ли? Неужели там нет…

— Нет, — отрезала Валя и встала. — Извините, но я не хочу никаких браков. Ни фиктивных, ни настоящих. Я была замужем, — она усмехнулась, — нет там ничего хорошего.

— А дети?

— Мой бывший муж не знает о ребёнке. И не узнает никогда. Это моя дочь.

— И всё же подумайте, Валя. Я знаю, я просто уверена, что вы со всем справитесь, но всё же будет лучше, если ваша дочь всегда будет рядом с вами. А интернатура и работа где-то в области таит в себе сложности. И с жильём, и с питанием. Поверьте, я знаю, о чём говорю, я сама начинала в глубокой провинции.

— Спасибо вам. — Валя подхватила осенний плащ и тёплую шаль. — Но я буду бороться сама.

Екатерина Кирилловна вздохнула и откинулась на спинку кресла. Пусть у неё ничего пока не получилось, но она дала этой милой девочке подсказку. А вдруг она прислушается к ней? А пока надо подумать о подарках, скоро Новый год. И не абы какой, а начало нового столетия и нового тысячелетия. Как модно сейчас говорить — миллениум.

***

— Как хорошо, что ты согласилась с Димкой!

Люда крутилась перед зеркалом и искоса посматривала на подругу, которая играла с дочерью. Надюшка в отличие от Мишутки оказалась шустрой и любознательной девочкой, она и пошла в одиннадцать месяцев, это лентяй Воеводин-младший все преграды брал ползком и попой вперёд. И только к полутора годам своей жизни он решил, что пора исследовать мир чуть выше. Теперь все бьющиеся, колющие и режущие предметы хранились высоко и запирались на замок. Однако это никогда не останавливало юного мужичка. К примеру, вчера он запихнул кусочек пенопласта себе в ухо. Люда быстро его достала, и пока мыла руки, слушала диалог отца и сына. Мишутка в свои четыре года говорил довольно бегло, хоть и на своём «детском» языке. Когда Дима спросил сына: «Зачем же ты пенопласт в ухо засунул?», тот совершенно спокойно ответил, поглаживая пострадавшую попу: «Я засол в комнату, а там белые сарики. И сто мне есё оставалось делать?» И правда? Потом и папа по попе получил, потому что не надо было оставлять коробку с купленными новогодними игрушками открытой, но это было потом, после того как их дружная семья украсила ёлку.