— Что же в этом хорошего? — ухмыльнулся Вегержинов.

— Не, ну точно дурак! — в сердцах бросил Николай Александрович. — Да потому что ей не придётся тебе луковые котлеты готовить, чтобы хоть как-то прокормить! А самой жрать один чай, да и тот вчерашний, потому что в магазине не может себе позволить кусок дрянной колбасы купить. И в очереди на морозе стоять с коляской не придётся, чтобы чудом десяток яиц приобрести. А потом все их делить по одному на день. И не для себя, заметь.

— Это ты сейчас, Николай Александрович, о своей жизни рассказываешь? — Алексей даже не заметил, как он перешёл на «ты» в разговоре с Валиным отцом, но сегодняшний разговор вдруг открыл ему глаза. Он никогда не думал, что этот простой с виду мужик может так мыслить, так убеждать, а главное, не скрывать своих прошлых ошибок.

— Да, — прошептал Баланчин и потёр ладонью грудь. Валентин тут же встал и протянул тестю пузырёк с таблетками. — Дима вот знает, как мы выживали ещё совсем недавно. Но у них с Людочкой семья, мама, хоть какая-то видимость зарплаты была. А моя Валюша… Почти в нищете, одна, беременная… Ещё и меня потом тянула… А ты говоришь, что хорошего в том, что Лена с сынишкой в нормальных условиях живут. Ты вот что, Алексей, послезавтра Крещение. У нас как-то не принято этот праздник отмечать, всё больше Новый год и Рождество, забыли мы о традициях, о купели и об искуплении своих грехов. Но говорят, что именно в Рождество и на Крещение чудеса происходят. Вот и почуди немного.

— Зачем же каких-то праздников ждать? — Вегержинов поднялся и посмотрел на друзей. — Прав ты, Николай Александрович. Во всём прав.

И он вышел, быстро обулся, схватил куртку и уже из дверей крикнул:

— Всё, мужики, пошёл я. Надеюсь, что не сразу пошлют меня к чертям собачьим.

Николай Александрович поднялся, проследил в окно за отъехавшей машиной и тихо заметил:

— Тебя ещё удивит, Алёшка, как ты потом будешь домой рваться. Хороший ты мужик, но дурак!

— Трудно ему придётся, — задумчиво протянул Кучеров.

— Это его, Валентин, счастье. Пусть трудное, но его.

***

Лена стояла в проёме двери и молча смотрела на Алёшу. Похудел, вид какой-то уставший, опять, наверное, спал всего несколько часов.

— Ты бы лучше послала меня, чем так смотреть, — тихо проговорил Вегержинов.

— Куда ж тебя пошлёшь? Скоро полночь. Заходи. Только не топай и не ори, как ты умеешь.

— Ты когда спала нормально? А на свежем воздухе когда была?

— Не помню, — пожала плечами Лена. — Да и не до гулек сейчас. Хотя прогулка у меня каждый день, сначала с Пашей возле дома в парке, а потом внутри себя. Ушла в себя. Вышла из себя. Пришла в себя. Всё, больше никуда не хочу, нагулялась уже.

— Лен… — Алексей медленно шёл за женщиной, внимательно осматривая её фигуру. Затем резко остановился и тихо попросил: — Покажи сына. Пожалуйста…

Лена замерла, чуть запрокинув голову вверх, и пожала плечами:

— Как хочешь, только руки помой.

Алексей быстро шагнул в кухню, послышался шум воды и тихий голос:

— Я готов.

— Сомневаюсь, конечно, но пошли.

А через несколько минут Вегержинов сидел на полу, положив голову на руку и опираясь локтем в детскую кроватку. Маленький такой, как гномик. Как же так-то? Прав был Баланчин, дурак, какой же дурак! Всё пропустил, прогулял, лелея свою обиду и эго. Обманули его, понимаешь! А ты же врач! А Лена тем временем всё сама. И токсикоз, и отёки, и роды, а ещё этот дебил Резников рядом. И ведь не выгнала тебя, стоит вот рядом и слёзы глотает. По твоей милости, между прочим.

— Лен, ты только не плачь, ладно? Я всё понял, Лен, но поздно, а потому я приму любое твоё решение. Но я тебя очень прошу — разреши мне видеть тебя и Павлика. Я очень тебя прошу.

— Ты голоден? — вдруг раздался тихий шёпот.

Алексей поднялся и подошёл к стоящей в дверях спальни женщине. Рыжая, худая, этот нос с конопушками, губы идеальные и глаза невозможного зелёного цвета.

— Я голоден, Лен, да только не тем голодом…

— Мне ещё нельзя, — тихо продолжила Лена и опустила голову.

— Я знаю, моя девочка, всё-таки хирург. Лен, я знаю, что мои слова могут показаться тебе ложью, но поверь, это правда.

— Да, — как-то испуганно прошептала Лена, и Алексей поймал себя на мысли, что перед ним стоит совершенно незнакомая ему женщина. Не уверенная в себе дама в шикарном авто, не коммерсантка, не острая на язык бестия, а тихая домашняя девочка, нуждающаяся в тепле, силе и нежности.

Алёша прижал её к себе, крепко обнял и быстро заговорил:

— Я завтра улетаю в Германию, Лен. Не знаю точно, сколько займёт у меня эта поездка. Мне надо встретиться с представителями «Сименса», будем у них аппаратуру покупать. А тебя я прошу на некоторое время переехать к родителям, Лен. Я не хочу, чтобы ты теряла сознание от усталости и недосыпания. Чтобы тебе, не дай бог, пришлось неотложку вызывать. Чтобы ты ела регулярно и спала, хотя бы днём. И ещё. Ты пока все дела сбрось на своих замов, дай себе возможность немного побыть мамой, а не круглосуточно работающей машиной. А потом, когда я вернусь, — а я вернусь! — мы с тобой уже конкретно поговорим и решим, как нам быть дальше.

— Ты сильно сердишься? — куда-то ему в шею прошептала Лена.

— Да, сильно. Но не на тебя, а на себя. Потому что… дурак. Но я так и не смог забыть… и разлюбить, Лен. Не смог… Прости, если сможешь. Прости, любимая… если сможешь…

Лена уснула сразу же, как только её голова опустилась на подушку. Алексей снял тёплый свитер, с улыбкой посмотрел на спящего сына и лёг рядом с любимой, вытянув усталое тело, и забросил руки за голову. Затем обнял Лену и уткнулся носом в огненные пряди. Завтра утром самолёт, опять поездка, переговоры, договора, банки, деньги, обещания… а пока он тут, с любимыми. И это было такое счастье! Пусть пока хрупкое, пусть трудное, но его. Алексей прижал Лену к себе и провалился в сон.

___________________________

*«Голубая луна» — песня дуэта российских поп-исполнителей Бориса Моисеева и Николая Трубача. Музыку написал российский композитор Ким Брейтбург, слова — Николай Трубач. Благодаря своему гомосексуальному подтексту и сопряжённой с этим эпатажностью и скандальностью песня получила широкую популярность как среди гомосексуальной, так и среди гетеросексуальной аудитории. «Голубая луна» часто называется неофициальным российским гей-гимном.

Лена открыла дверь и приложила палец к губам:

— Я уложила Павлика, что-то он с утра не в духе.

Валя переступила порог и тихо прошептала:

— А мы с Людой сегодня выходные! Наших малых родители забрали. Какое счастье, что есть такие всё понимающие бабушки и дедушки.

— Согласна, моя мама так ругает папу, когда он громко разговаривает. Папа жалуется, что с появлением Павлика его, беднягу, задвинули на второй план. «Никогда бы не подумал, что можно ревновать к мужчине», хотя тут же добавляет, что их теперь двое, так что в семье наступил некий паритет сил.

В прихожей появилась женщина в брючном костюме и приглашающим жестом позвала гостей за собой.

— Это моя мама Рената Дмитриевна. Мам, это Валя, я тебе уже все уши про неё прожужжала, а это Люда. Она тоже будущий педиатр.

— Мне очень приятно видеть вас, девочки. А ещё приятнее убедиться, что у моей Лены появились подруги. А вы давно дружите?

Валя и Люда переглянулись и одновременно пожали плечами:

— Мы работали вместе ещё медсёстрами, а потом все шесть лет учились в одной группе. Сейчас вместе на интернатуре. Да и работать, даст бог, будем в одной больнице.

— Это здорово, поэтому мы идём пить чай! — торжественно заявила Рената Дмитриевна и тихо добавила: — И вы мне всё-всё расскажите!

Молодые женщины быстро переглянулись и бодро пошли за строгой рыжеволосой женщиной.

— Теперь понятно, в кого ты такая огненная, Ленка! — тихо пошутила Люда.

— Ага, цветом в маму, а кучеряшками в папу.