После случившегося Инна больше никогда и никому не верила, любые намёки на более близкие отношения, чем простое «привет», отвергались ею сразу. Она боялась всех мужчин. И только в телефонных разговорах с Александром Францевичем, который ненавязчиво опекал её и давал строгие советы, она оттаивала и становилась собой. Когда Маша познакомила её с Павловым, она испугалась ещё больше. Потому что поняла, что он подавлял её страх перед мужчинами. Он не был груб, не вёл себя как начальник, не пытался ухаживать или взять что-то насильно, он был ей другом и партнёром по танцам. С ним она летала над землей и когда танцевала, и когда говорила о проектах и решала рабочие вопросы. И всё чаще задумываясь, что летать с ним она готова всю жизнь. Как угодно, где угодно, только бы с ним.

Инна ещё раз взглянула на себя и вышла из ванной комнаты. Она жила в этом доме уже несколько дней, работая с утра до позднего вечера. Её никто не беспокоил, иногда звонил Андрей, интересовался её делами. Рабочие утром привозили всё, что Инна заказывала, за ними закрывались тяжёлые ворота, и она опять оставалась одна. Она работала, создавая тот дом, в котором бы хотела жить сама. Со своей семьёй, мужем и детьми. Дом, который был бы полон шума и детских криков, звенел голосами гостей, лаем собаки, непременно большой и лохматой, как у Александра Францевича, шелестом листвы и ароматами трав и цветов, шёпотом и стонами, тихим скрипом половиц и колыханием лёгких шелковых занавесок. Она представляла себя у этой большой кухонной плиты, расставляющей тарелки на столе, собирающей детские вещи по комнатам и вдыхающей аромат дорогого одеколона с горчинкой, прижимая к себе рубашки мужа. Мечты...

Инна вздохнула, села в кресло, поджав под себя ноги, сжала ладошками чашку с горячим чаем, прикрыла глаза и позволила себе представить, что она сидит на широком крыльце и ждёт мужа, который заканчивает свои дела и скоро придёт за ней, чтобы нежно обнять и отнести в постель. А она обнимала бы его за шею и медленно поглаживала его темные волосы, поправляя чёлку и прижимаясь к Андрюшиному телу. Инна прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Так хорошо и спокойно... Вдруг она резко наклонилась вперёд и распахнула глаза. Андрюша? Инна обвела взглядом комнату, с тоской понимая, что находится в чужом доме, что поселила своё будущее несуществующее счастье в чужую гостиную, что работает в чужом саду, что отдыхает и спит в чужой спальной. И от понимания своей чуждости этому прекрасному дому, саду, речке за рощей ей вдруг стало так больно и обидно, что она разрыдалась отчаянно и громко, как не плакала со дня похорон мамы. Она плакала, наклонившись и обхватив руками коленки, содрогаясь всем телом и судорожно вздыхая. И когда почувствовала, как взлетела вверх и очутилась в мужских объятиях, зарыдала ещё громче, цепляясь за сильные широкие плечи, мотая головой и выплескивая со слезами всю горечь своего одиночества и накопившуюся усталость. Она слышала шёпот, умоляющий её успокоиться, ощущала руки, поглаживающие её по спинке и ногам, лёгкие поцелуи, постепенно спускающиеся с её волос по виску и щеке к губам. И когда почувствовала, как мужские мягкие, чуть влажные губы коснулись уголка её рта, она широко раскрыла глаза и ничуть не удивилась тому, что увидела перед собой так давно желанного мужчину. Она разомкнула губы, и Андрей поцеловал её. Сначала нежно, боясь напугать, постепенно всё сильнее прижимая её вздрагивающее тело к себе и лаская её нежный рот губами и языком. И она позволила себе лететь. Высоко и плавно, отдавшись этому мужчине и душой, и телом.

Он скучал. Скучал отчаянно, до крика. Ему не хватало отголосков её смеха в офисе, тихого голоса и весёлого визга, иногда доносящегося из мастерской. Он боролся со своим желанием звонить ей каждые пятнадцать-двадцать минут, чтобы просто спросить о делах и услышать её голос. Он с глупой улыбкой слушал её заказы и записывал их своим размашистым почерком, чтобы потом переписывать всё на чистовик, потому что первоначальная запись вся была в каких-то закорючках, цветочках и женских силуэтах. Он скучал. Он отвёз её в свой дом четыре дня назад и сходил с ума от желания поехать, посмотреть на неё, услышать её голос. И в четверг вечером ему вдруг стало как-то жутко, страшно, его преследовали дурацкие мысли о том, что ей угрожает опасность, что сегодня может свершиться нечто кошмарное, что он может потерять её. Он схватил куртку и поехал к ней.

Андрей осторожно въехал во двор, заглушил мотор и опустил стекло. Тихо, слегка шумит ветер и где-то далеко слышен плеск волн. Он вышел из машины и осмотрел дом. Везде темно и только на первом этаже виден неяркий огонек. Он медленно шёл к дому, оглядывая сквозь сгущающуюся темноту изменившийся двор, и вдруг услыхал женский плач. Андрей сорвался с места и влетел в дом, готовый защищать свою женщину. И увидел её в кресле, одинокую и беззащитную, громко рыдающую и обхватившую свои коленки. Он схватил её на руки, упал в то же кресло и сильно прижал плачущую Инну к себе, шепча что-то успокаивающее, поглаживая и укачивая её. Но она вцепилась пальцами в его плечи, уткнулась мокрым носом ему в шею и разрыдалась ещё громче. Он поднял голову вверх, сильнее прижимая её к себе и сгибая её коленки, чтобы она вся была в его руках, чтобы не замёрзла, чтобы почувствовала, что она не одинока, что её не обидят и защитят. Мягкий пушистый халатик сполз вниз, обнажая её ножки, Андрей сглотнул и легко погладил её узкие щиколотки, медленно поднимаясь ладонью вверх. Его губы целовали её макушку, пахнущую чем-то сладким, постепенно спускаясь по щеке к её губам, а его рука мягко обвела контур её бедра. Инна неосознанно выгнулась, открыла глаза и глянула затуманенным взглядом ему в лицо. Андрей медленно наклонился и наконец прикоснулся к её рту. Его мечты, его фантазии в один миг рассыпались подобно карточному домику. Реальность была в сто, тысячу, миллион раз чудеснее, поцелуй затягивал их в омут чувственности и страсти, и они таяли в огне сладостного желания. Инин халат вскоре оказался на полу, как он снял куртку и футболку, Андрей не помнил. Он только видел перед собой обнажённое Иннино тело, её запрокинутую назад голову и слышал её тихие вздохи. Он подхватил её на руки и быстрыми шагами пошёл на второй этаж, переступая через ступеньки и не отпуская её губы ни на миг. Туда, где он представлял их супружескую спальную.

Она ничего не понимала, не хотела понимать. Инна сквозь пелену слёз и непонятного ей головокружения видела лицо Андрея, склонившегося над ней, ощущая его руку на своей груди. Он делал что-то такое своими длинными нежными пальцами, что ей хотелось стонать, кричать, извиваться, одновременно отталкивая его и притягивая к груди его голову, чтобы то, что росло и наливалось жаром у неё внутри, взорвалось и освободило её; чтобы прекратилась эта непонятная дрожь, когда хочется очутиться под ним, отдаваясь на его милость; чтобы он прекратил её муки, чтобы она могла не сдерживать стоны, а свободно и громко закричать. Она почувствовала его руку, скользнувшую вниз, и его тело, накрывшее её. Она билась под ним в каком-то горячечном исступлении, желая и требуя чего-то большего, что помогло бы ей; но он не давал ей этого, целуя и покусывая её соски, и лаская её там, где зарождалось ещё большее наслаждение. Она выгнулась, проведя ноготками по мужской спине, услышала сдавленный стон и прошептала:

— Андрюш, пожалуйста... пожалуйста... я не могу больше, — и в следующий миг её ослепила такая яркая вспышка ощущений, что она опять заплакала, забилась в его руках, раскидывая руки и сжимая коленками его напряженное дрожащее тело. Она слышала его почему-то виноватый шёпот, чувствовала его губы на лице, закрытых глазах, его руки сжимали её плечи, но он не двигался, а ей хотелось рваться ему навстречу, кричать, кусаться и царапаться, отдаваясь его силе и нежности, и она закричала, умоляя о помощи, освобождении и наслаждении. И взлетела над землей, отдавая окружающему миру свет своей любви, горя в жарком огне, слыша своё имя, как биение его сердца. Она почувствовала, как Андрей крупно задрожал, сильно сжимая её плечи, и громко застонал сквозь стиснутые зубы, потом опустился на неё и уткнулся лицом ей в шею. Они были опустошены, обессилены и счастливы. И никто в мире в этот миг не мог быть счастливее, чем они. А вокруг всё также шумели деревья, текла неспешная река, сияли звезды и стрекотали кузнечики...