Олег поднял голову и с облегчением вздохнул. Все. Всё закончилось. Он повернул голову к окну и увидел, как пролетают первые снежинки. Первый снег этой поздней осени. Как будто конечный аккорд в череде встреч с адвокатами, судами и ложью. Спасибо Сашке, помог советами и поддержал морально. Надо срочно начать ремонт в доме, чтобы ничего не напоминало ему о бывшей жене, о её измене и лжи. Во время процесса на свет божий выплыло столько грязи, оскорблений, гнусных подробностей, что сейчас, когда судья объявил, что он свободен, ему захотелось только одного — позвонить Машке и просто поговорить. Ни о чём, просто слушать её голос и кивать. Он встал, пожал руки адвокатам, вышел в коридор и набрал номер сестры. Она ответила сразу, будто ждала его звонка:

— Сашенька, любимый, связь почему-то прервалась. Я же говорила тебе, что ты даже не заметишь, как быстро пролетит время. Я прилетаю сегодня, я очень хочу к тебе, слышишь? — и она вдруг зашептала быстро-быстро: — Саша, я так часто вспоминаю нашу ночь, как ты любил меня, каким ты был тогда, Саша, я так хочу опять быть с тобой, я так хочу тебя, Саша, я по ночам перестала спать, я с ума схожу от воспоминаний, я хочу к тебе, я не знаю, как проживу этот последний день без тебя. Саша, я люблю тебя...

Олег услышал сигнал отбоя и уставился на темнеющий экран. Ночь? Каким ты был? Хочу быть с тобой? Саша? Он со всей силы ударил кулаком в стену. Елисеев… Скотина! Друг называется! Советами помогал, пил-ел, а сам мою сестру… Удавлю, собственными руками удавлю гада!

Он решительно зашагал по длинному коридору, с грохотом открыл дверь, поёжился от сильного северного ветра, запахнул пальто и сел в машину. Трясущимися руками с трудом завёл мотор и вырулил со стоянки.

Лена прислушалась к шуму в коридоре, затем встала и решительно направилась к двери. Она не успела сделать и двух шагов, как дверь с грохотом отворилась и в ординаторскую ввалился высокий молодой человек в распахнутом настежь пальто.

— Где он? — сквозь зубы прошипел незваный гость.

Лена сжала кулачки в карманах белоснежного халата и спокойно переспросила:

— Кто?

— Елисеев! — заорал молодой человек.

— Не кричите, вы в больнице, уважаемый, а не в зоопарке.

— Меня не интересует ваше мнение, меня интересует где Елисеев?

— Его нет.

Олег смотрел на эту пигалицу, осмелившуюся так спокойно, даже с пренебрежением говорить с ним, желая только одного — узнать где Елисеев, найти и набить ему морду! Да так, чтобы он до конца жизни запомнил!

— Если у вас всё, потрудитесь покинуть отделение, — услышал он спокойный, но решительный голос.

— Что? Вы кто такая, чтобы мне указывать, что я должен делать? Или вы тоже из числа тех, кого Елисеев успел затащить…

Он не успел даже моргнуть, как щека стала наливаться болью и пульсировать — у этой сердитой Белоснежки рука оказалась тяжёлой и очень! Он приложил ладонь к лицу, стараясь унять наливающуюся болезненную тяжесть и удивлённо прошептал:

— За что?

Крошка в белом халате сделала глубокий вдох и всё также спокойно заявила:

— Если вы ещё хотя бы раз посмеете заговорить со мной подобным тоном — я ударю вас по-другому.

Белов во все глаза уставился на свою обидчицу и только сейчас, когда её пощечина немного остудила его горячую голову, понял, что стоящая перед ним девушка была красива. К тому же, если судить по её поступку, смела и решительна. Такой просто так не покомандуешь. Личность!

Олег хмыкнул, ещё раз внимательно оглядел её с ног до головы, стараясь запомнить все мелочи и детали — от носочков её тапочек до одного непослушного локона, который выбился из светлой косы, закрученной в замысловатый жгут у неё на затылке.

— Чёрт… простите, а вы кто?

— Елена Евгеньевна Вяземская. Ещё вопросы будут?

— Елена? — удивлённо переспросил Олег, подняв брови и делая шаг ей навстречу. — Так вы и есть Лена Калинина?

И тут он увидел, как она смертельно испугалась, побледнела, судорожно сжала свои кулачки и шагнула назад.

— Вы кто? Что вам нужно? Откуда вы знаете…

Она не успела договорить, как Олег быстро шагнул к ней и мягко взял её стиснутые кулачки в свои горячие ладони.

— Не бойтесь, пожалуйста, не бойтесь меня. Лена, я Олег Белов, слышите? Успокойтесь, Лена. Я друг Сашки Елисеева и Андрюхи Павлова, я знаю вашу сестру Соню. Лена, я просто не думал, что вы такая…

— Какая? — судорожно выдохнула напуганная девушка. А Олег вдруг расплылся в улыбке и медленно поднес её кулачки к губам:

— Красивая… — и широко улыбнулся, прижимаясь щеками к её рукам. В пострадавшей щеке запульсировала боль, он охнул и выпустил один кулачок, чтобы опять прижать свою ладонь к лицу.

— Ой… простите, я сейчас.

Лена быстро прошла к шкафу, открыла одну дверцу, за которой оказался маленький холодильничек, схватила какой-то прозрачный пакет, на ходу сорвала полотенце со спинки стула и приложила его к лицу Олега, подталкивая его к дивану у стены.

— Подержите это у щеки, Олег, это лёд, он снимет отёк и уменьшит боль. Я не хотела, правда, но вы сами виноваты! — громко закончила она, гордо вздёрнув голову.

— Согласен и не сержусь, — улыбка вышла кривой, щека продолжала болеть, но она так старательно прижимала лёд, что он готов был сидеть так до скончания веков.

— Олег, а зачем вы искали Александра Николаевича?

— А… морду набить.

Лена испуганно оторвала руку от его лица, но Олег быстро перехватил её ладошку и опять прижал к своей щеке.

— Но почему?

— За сестру.

— Машу?

Белов взглянул на неё и вопросительно поднял бровь.

— А что вам известно о них?

— Ничего особенного. Я знаю, что Маша болела серьезно и Александр помог ей.

— Ну да, а заодно и…

— Знаете что, — она решительно вырвала свои пальцы из его ладони и потёрла ладошки друг о друга, согревая кожу. — Сами виноваты! Вы же совершенно не интересовались своей сестрой, её жизнью и здоровьем, а она была совсем одна, а Александр…

Олег резко встал и вдруг очутился к ней так близко, что рассмотрел карие крапинки в её светлых глазах. Она отшатнулась, но он не позволил отойти ни на шаг.

— Лена, простите меня, пожалуйста.

— За что?

— За Машку, за Саню, за вашу пощёчину. Лена, я так рад нашей встрече и нашему знакомству — вы себе даже не представляете!

— Вы шутите?

— Нет, — он держал её мягкие теплые ладошки и гладил их пальцами. — И я готов простить Сашке всё на свете, если вы простите меня.

— Вы несносны! Пустите меня! — она отошла на шаг, пряча улыбку и опуская глаза. — Как вы вообще могли подумать дурное о своей сестре и Елиееве? Если бы знали, как он переживал за неё, как скучает…

— Ле-е-ен, давайте не будем о них. Скажите, а вы ещё долго будете сегодня работать?

— Нет, а что?

— Я приглашаю вас на… что вы обычно пьёте за ужином?

— Чай, — прошептала улыбающаяся Лена.

— …на чай! — торжественно закончил Белов. — И давай на «ты»?

Лена согласно кивнула, а потом облегчённо рассмеялась:

— Давай! Вы… ты подождёшь меня? Я постараюсь не задерживаться.

— Подожду, — серьёзно проговорил Олег, — я подожду столько, сколько тебе надо будет.

Он наклонился и поцеловал её руки. Лена подняла глаза на него и улыбнулась, кивнув головой. Как здорово, что Мышка ошиблась номером! Очень здорово!

Маша выкатила тяжёлый чемодан на привокзальную площадь и поёжилась от холодного ветра с мелкими колючими снежинками. М-да, Белова, это тебе не солнечная Италия, где круглый год светит солнышко, звучит музыка и слышны песни о любви. Это северная красота, что блестит и переливается снегом на солнце, кусает морозцем за щёки и нос, синеет бездонным небом и радует глаз бескрайними просторами. Дом, родной край…

Шустрый таксист помог загрузить багаж, быстро устроил её в прогретом салоне машине, напоследок глянул на уставшую красавицу в зеркало и подмигнул. Маша улыбнулась и прикрыла глаза. Она назвала ему Сашин адрес. Даже не задумываясь. Она не стала слушать его по телефону, она сказала ему всё, что не решалась сказать ему все полгода разлуки, потом быстро выключила телефон и спрятала его подальше, чтобы не передумать и не позвонить ещё раз. Те часы, что она провела в аэропорту, потом в самолете, вымотали её полностью. Она устала от своих мыслей, она запуталась в своих воспоминаниях и мечтах, она уже не понимала и не помнила, что было наяву, а что она придумала. Она хотела домой, к Саше, в его загородный дом, ключи от которого она носила в своей сумочке и смотрела на них, когда тоска становилась невыносимой.