Различные цветики-лютики заставляют останавливаться на каждом шагу и любоваться невиданной красотой, созданной затейницей природой. Даже Сашка, через пару часов после высадки из машины не берёт в руки фотоаппарат, а лишь молча бродит, щурится от яркого солнца и думает о чём-то своём.

А вот молчаливая мышка Анюта, которая может за вечер и пары слов не произнести, в одночасье превращается в весёлую щебетунью. Горным козлёнком скачет по склонам Буревестника, умиляется, восхищается, радуется, хохочет, дёргает нас с Сашкой за руки, чтобы мы скорее бежали к очередной находке и оценили её по достоинству, и бежит всё дальше, всё выше, пока ножки не устают окончательно, и мы не делаем привал, чтобы уже сидя слушать болтовню нашей Ани.

Порой мне кажется, что этот суровый великан-вулкан, наш дорогой Буревестник, меняет всех. Гуляя по его склонам я тоже меняюсь — собираю цветы в букет, пою старые песни, которые частенько слышала ещё от мамы, и с тревогой ожидаю встречи с «плитой директора», как обозвали когда-то ученики отца то место, где его видели в последний раз.

Я была ровесницей Ани, когда отец в последний раз повёл выпускников в поход. Как потом рассказывала мама, желающих набралось человек тридцать, и папа всем пообещал, что это великое восхождение обязательно состоится. Сколько было сборов! Палатки, компасы, котлы, спальники, спички, тушенка, макароны, одеяла, аптечка, фонарики, костровое снаряжение и ещё целая гора того, что ни к коем случае нельзя забыть.

Даже сейчас я хорошо помню, как папа всегда любил всё проверять и перепроверять. В доме всегда должен был быть идеальный порядок: лампочки все горят, электрические приборы исправно функционируют, планы все выполняются и перевыполняются. Слово «форс-мажор» считалось ругательным и во многих жизненных ситуациях — несуществующим.

Вот только одного папа явно не смог предугадать — того, что выйдя однажды из дома, он просто не вернётся обратно. Что тогда произошло с отцом, так никто и не выяснил. Спустя два дня после выхода из посёлка к школе прибежал один из учеников, отправившихся в поход, и сказал, что Андрей Станиславович пропал, и дети сами пытаются добраться до дома.

После всех поисков, которые были приняты односельчанами, ответа, куда делся директор школы так и не нашли. А ровно через год после пропажи отца, в результате очередного землетрясения здание школы, которой руководил отец, рухнуло, не погубив при этом ни одной души.

Не знаю, сколько я бы просидела такой расслабленной кашей, если бы не обнаружила свет в окнах Ефросиньи Александровны. Вот это новости! И чего это опять не спит наша бабушка?

Сбегав в комнату за телефоном, вернулась на балкон, с нетерпением ожидая, когда абонент наконец-то ответит на вызов.

— Ну и чего тебе, горемычная? — раздался весёлый голос противной старушки.

— Ефросинья Александровна, вы чего не спите? Болит что-нибудь? Может Тимофеевичу позвонить?

Раскатистый смех Тимофеевича был мне ответом на все вопросы.

— Иди спать, Светланка, — прокричал в трубку Пётр Тимофеевич, словно ему пятнадцать лет, а не семьдесят. И тут же добавил. — Я уж пригляжу за вашей бабушкой.

— Ну ладно, развлекайтесь, молодёжь, — прокряхтела я, вновь сползая по спинке стула, и щёлкнув зажигалкой, прикурила следующую сигарету.

— Светка, — вдруг раздался крик в телефоне, — ты что, курить там удумала?

— Да я так, чуть-чуть, — промямлила я. — Не спится.

— А я что говорила? Мужик тебе нужен! — блин, только не это. Неужели лекцию сейчас закатит? — Костиков от тебя слинял лет пять назад. А ты всё одна кукуешь. Ведь есть ещё нормальные мужики на острове, ты бы присмотрелась. И потом, Сашке ведь нужно и мужское влияние, а Анька твоя…

— Пш-пш… алло… Ефросинья Александровна… алло, что-то со связью, не слышу вас.

И повесила трубку. Ещё не хватало слушать ночью россказни о том, что не перевелись нынче мужики. Вам надо, вы их и ищите. А у меня на них времени нет, до начала учебного года неделя осталась, а там уж и вздохнуть будет некогда.

И потом я уже не верила, что мужчина может быть опорой. В нашей семьей мужиком была я, а обзаводиться грелкой в кровать просто для того, чтобы он по ночам храпел мне на ухо — так это лучше кота завести. Пользы больше. Я терпеть не могла все эти рассуждения о моей неустроенной личной жизни и старалась пресекать их на корню. Жаль это не всегда возможно.

Да и было ещё кое-что.

Я панически боялась вновь привязаться к острову. Просто зациклилась на том, чтобы слинять отсюда — Итуруп все больше и больше напоминал росянку, в изобилии растущую на южном побережье: такой же красивый и обманчивый. Туристы прут на остров, будто им тут мёдом намазано, но стоит одному незадачливому бедолаге зазеваться и он решится поселиться здесь, как можно ставить таймер и гадать, как быстро его сожрёт и отрыгнёт наш красавец.

Руки сами потянулись к сигаретам, брошенным на подоконник, но вместо того, чтобы закурить, титаническим усилием воли пришлось закрыть пачку и положить её на место.

До следующей бессонной ночи. Нет, ну какая я всё-таки молодец!

Нашу семейную вылазку на вулкан решила не откладывать и с самого утра принялась за сборы и поиски машины для поездки. Вариантов у меня было немного, но, думаю, Дядька Мох не откажет.

Не зря же я его собаку чуть ли не каждые выходные дважды в день вывожу гулять. Пора бы и напомнить соседу о корыстной стороне моей души.

А еще нужно не забыть предупредить Ефросинью Петровну, куда я её внуков повезу. Связи на вулкане нет — позвонить оттуда не удастся.

Поездка к Буревестнику, как правило, занимает неполный день с учётом дороги, поэтому с собой брали только вкусняшки, Сашкин фотик, и хорошее настроение. Всё же лишний раз уехать подальше от наших развалин — это уже многое.

Водительских прав у меня отродясь не было, как, впрочем, и гаишников на Итурупе, но водила я неплохо. Асфальтированная дорога появилась на острове лет десять назад, и то не в Горном. А вот на нашем бездорожье учиться очень удобно: ни тебе встречки, ни правил дорожного движения, ни светофоров, ни пешеходов. Главное — следи, чтобы какой-нибудь любознательный мишка не выглянул из ближайших кустов поглядеть, кто тут такой смелый сунулся в его владения.

Едем медленно, всё же я редко за руль сажусь, порой останавливаемся просто полюбоваться красотой родных мест.

Дальневосточная природа — это особая красота, таких растений, как здесь порой нет нигде, но больше всего меня всегда поражала их удивительная сила. На любой скале, в песке, прямо на дороге — везде находила свою дорогу жизнь.

А вот дальний залив проезжаем десятой дорогой — совсем не хочется в такой день смотреть на брошенные корабли и буксиры. Каждый раз, когда я оказываюсь на этом берегу, наблюдаю одну и ту же картину: огромные стаи крикливых чаек носятся по чёрному побережью, а волны с тихим шелестом накатывают на оставленные здесь суда. Как будто хотят забрать их с собой.

Зато туристам особенно по нраву это место, хотя за столько лет я так и не смогла понять, чем именно. Их даже тяжёлый серный запах не останавливает, так хочется пофотографироваться на фоне очередного выброшенного на берег корабля.

Когда побережье океана остаётся далеко позади, нас укутывает благодатная тишина. Шум прибоя и крики сумасшедших чаек до нас больше не долетают, и со временем остаётся лишь нетерпеливое ожидание конца дороги, когда можно будет нацепить рюкзаки и начать восхождение на вулкан.

Буревестник встречает нас прохладой и небывалой тишиной. Местные пичужки затаились в кронах деревьев и помалкивают, наблюдая за диковинной шайтан-машиной, одолженной на день у директора, на минуточку, моей школы! До соседа даже дозвониться не получилось, не то что машину одолжить.

Так что не гадить тут! Мне её ещё возвращать её в первозданном виде нужно.