Прислушиваясь к непродолжительной беседе этой парочки, меня понемногу начал покидать страх. Столько заботы и неподдельного участия было в голосе Перка по отношению к незнакомой девочке, что невольно приходишь к выводу о том, что не может всё быть так уж неправильно на этом Изюме.

Не такие уж они и бездушные, как может показаться сначала. Вот только Раджу, кажется, не понравилось увиденное: я заметила, как он всё больше и больше хмурится, глядя на своего, как оказалось, родственника. А когда Перк, забрав у Ани все сумки и даже небольшой рюкзак, повёл детей заселяться, Радж посмотрел на меня и сказал:

— Я лишь надеюсь, что духи Изира благословили, а не прокляли нашу семью.

И, взяв меня за руку, повёл в сторону лифта.

Такой длинный день, наконец-то, подошёл к концу. Я всеми силами пыталась уговорить детей лечь спать, а не продолжать засыпать меня вопросами, о том, куда мы полетим, как мы там будем жить, и кому достанется Сашкин компьютер. В итоге просто объявила, что больше никому и слова не скажу до завтрашнего утра и ушла искать Раджа.

Пока мы ещё не покинули безвозвратно нашу планету, не помешало бы расставить по возможности все точки над i. Отчего Радж так расстроился из-за проявленной заботы Перком? Почему оставил нас самих обустраиваться, когда собирался помочь мне рассказать о перелёте Сашке с Аней.

И куда, интересно, он сейчас запропастился?

Я бродила как привидение по ночной станции. Перк, весьма довольный жизнью, привычно обнаружился за пультом. Поулыбался мне и сказал, что Радж, скорее всего, сидит в анализаторской. Но его нигде не было видно. Осталось только крышу проверить. И если его не обнаружится и там, то всё! Считай, сбежал.

Обнаружился.

Там, куда совсем недавно повыпрыгивали дети, возник как из-под земли какой-то необыкновенный турник, на котором выделывал разные штуки Радж: подтягивался, переворачивался, крутился. Я от восторга застыла на месте. Стремительные движения, порой непредсказуемые и капельку агрессивные буквально завораживали меня. Какая сила и энергия скрыта в этом человеке… ну пусть и не человеке.

— Света, иди внутрь, здесь холодно, — не прерывая своих кульбитов, вдруг выдал Радж.

— А ты? Хотя, как я понимаю, тебе не холодно, — пробормотала я, не в силах сдвинуться с места. — Но почему ты здесь?

— Думаю.

— О чём? — я подошла немного ближе, опасаясь ненароком получить массивным ботинком по голове. — Может, внутри подумаешь?

— Там я тоже подумаю, — и вновь эти сумасшедшие выкрутасы.

Чтобы не отвлекать Раджа от размышлений, отошла к невысокому парапету, от которого можно было даже попробовать дотянуться до наших окон. На кухне всё так же горел свет, а у меня непроизвольно в голове возник образ крутящегося счётчика, показания с которого нам придётся снимать через две недели.

Точнее, пришлось бы…

Совсем другими глазами я рассматривала нашу старенькую кухню, которую мне почему-то вдруг стало жаль покидать. Сколько всего обсуждалось за этим столом, сколько литров чая выпито, сколько тетрадей проверено… воспоминания кинолентой мелькали перед глазами, но самыми яркие кадры — Сашка и Аня. Когда-то просто диковатые внуки пожилой соседки, а теперь — два самых дорогих для меня человечка.

Но ещё я понимала, что улетая, они оставляют на этом острове родную мать. Даже не попрощавшись, они готовы улететь со мной неизвестно куда. Правильно ли это? Может, найти какой-нибудь способ хотя бы письмо Марине написать, чтобы она не гадала, живы её дети или нет.

— Шла бы ты отдыхать, моя землянка, — сзади тихо подошёл Радж и так же посмотрел в окно освещённой кухни. Было ужасно любопытно, какими он нас увидел, почему выделил среди других жителей острова?

— Я хотела с тобой поговорить, — нерешительно начала я.

— Передумала улетать? — вроде бы без особых интонаций в голосе спросил Радж, но мне почудилась скрытая горечь, которую он не успел от меня спрятать.

— Что? Нет, что ты. Я хотела спросить, почему ты сказал, что духи Изира прокляли вашу семью, — припомнила я его же слова.

— Ох, Света, иначе и не скажешь, — вздохнул Радж. Какое-то время он собирался с мыслями, но прежде чем заговорить он встал за моей спиной близко-близко, укутал в свои объятия, и спрятал мои ледяные ладошки в свои. А я и не заметила, что вновь замёрзла. Ну это я не заметила, а вот Радж очень тонко подмечал подобные изменения.

— На Изюме человек — высшее создание эволюции. Существо, способное улучшать мир вокруг себя и себя в этом мире. Как ты успела заметить, всё на Изюме направлено на развитие и улучшение нашего мира! Каждый гражданин Изюма, да и других планет нашего созвездия, ценит свою жизнь, как великий дар создателя. Он всеми силами будет стремиться сохранить свою жизнь, по возможности её улучшить и продлить. Ведь тогда он сможет принести гораздо больше пользы, сделать больше открытий, более глубоко изучать и анализировать выбранную сферу деятельности… И лишь те, кто перебрался в Отанари, живут по иным правилам. У них совершенно смещены приоритеты. Жизнь детей отанарийцев становится важнее своей. Благополучие таны — важнее собственного. Это противоречит заложенному в нас…

— Эгоцентризму, — не выдержав, продолжила я предложение. — Извини, Радж, я перебила тебя. Продолжай, пожалуйста.

— Ты знаешь, последние три года на Изюме я работал в Центре расселения Изира, находящемся на одном из крупнейших научных островов, про них я чуть позже тебе расскажу. И однажды я стал свидетелем, как сотрудники соседней с нами лаборатории провожали одного из сотрудников, который собирался уехать в Отеу (это ближайший отанари к тому острову). Они словно со смертельно больным с ним разговаривали, правда, он был весел и весьма доволен жизнью. Я не совсем понимаю почему, ведь они с супругой на долгие годы покидали мир науки для того, чтобы самим воспитывать своих детей.

— Что я могу сказать, Радж? — задумалась я. — Всей душой надеюсь на то, что однажды ты поймёшь того человека, оставившего свою карьеру ради семьи.

— Но это же противоречит стремлению всего нашего народа улучшить мир, в котором мы живём.

— Разве? А скажи, пожалуйста, сколько времени семейная пара проводит в Отанари?

— В зависимости от количества детей и темпов подготовки к самостоятельной жизни. Но обычно от пятнадцати до двадцати лет. Наш календарный год мало отличается от земного.

— Отлично. А сколько всего вы живёте?

— В среднем от ста двадцати до ста пятидесяти лет.

— Так, к этому вопросу мы вернёмся чуть позже. А пока посмотри процентное соотношение. Всего десять — пятнадцать процентов своей жизни уходит на создание следующему поколению устойчивого понимания нужности этому миру. В частности, своей семье. Возможно, я сейчас глубоко заблуждаюсь, это ты у нас крутой аналитик, но мне кажется, что люди, которые выросли в Отанари, более эмоционально устойчивы, более решительные и в то же время продуманные. Им не нужно доказывать обществу свою полезность, потому что они знают, что вне зависимости от результатов своей деятельности есть люди, которые от них никогда не отвернутся. Я думаю, что такие люди, должно быть, более рискованные, но они твёрдо знают пределы своих возможностей. Ты случайно вырос не в Отанари?

— Именно, — вздохнул Радж, зарываясь носом в мои волосы. — Но как ты догадалась?

— И я думаю, ты быстро оттуда слинял.

— Точно, — в его голосе сквозит улыбка, и мне дико жаль, что я не её не вижу. — Только-только шестнадцать исполнилось, как я сбежал поступать в медицинский колледж.

— Неожиданно, — я не выдержала и всё-таки повернулась к нему. — Тогда почему ты считаешь семейные привязанности проклятием?

— Потому что я видел, как отец едва смог справиться со смертью мамы, как старший брат ради своей таны отказался от места на единственном судне, отправившемся изучать отделённые уголки нашей галактики, хотя я, как никто, знаю, как он грезил этим полётом. Но разлука с таной стала неприемлемой платой. Я смотрю на себя… Как верно подметил Перк, ты стала для меня таной, ещё до нашего знакомства.Меня просто выкручивало наизнанку от того, какую жизнь ты вела. Да, я долго наблюдал за тобой. Так долго, что даже не заметил того момента, когда ты стала неотъемлемой частью моей жизни.