Председатель вспылил:

— А ты заставь его лазить, ежели ты мастер своего дела! На ровной степи всякий осел, товарищ комбайнёр, жать может… А ты сумей орудовать на наших косогорах. К нашему сожалению, мы не можем перетащить сюда украинские степи…

— ещё раз предупреждаю, товарищ председатель, что на косогорах комбайн работать не может: он тут за моё почтение опрокинется… На косогорах надо жать серпами, а на ровном поле — комбайном. За результаты вашего приказа я отвечать не могу…

— Я за все отвечаю, — заявил председатель. — А ты, дорогой, валяй скорее, а рассуждай поменьше. Это не твоего ума дело. На это есть ответственные товарищи…

— Попробуем, товарищ начальник! — козырнул комбайнёр.

Поехал по косогору. Комбайн опрокинулся на первом заезде. И закувыркался вниз… Комбайнёра сильно помяло, а в машине многие части были поломаны.

Приехал начальник МТС. Осмотрел комбайн и заявил:

— Сломанные части комбайна заменить нечем: запасных частей нет. Машина сломана по вине председателя колхоза. Поэтому мы передаём её в собственность колхозу. А стоимость комбайна будем взимать с колхоза деньгами и натурой в пользу МТС: для покупки новой машины.

Свой рассказ о судьбе комбайна колхозники закончили так:

— Вот это поломанное чучело и валяется тут с прошлого года. А мы, колхозники, отдуваемся за самодурство глупого начальника: за сломанный комбайн долг выплачиваем…

— Ну, а как вы жали рожь? — спросил я.

— Известное дело, как всегда: серпами, или «бабушкиными комбайнами». Так мы их теперь называем, — засмеялись колхозники. — Благо ещё с нэповских времён серпы остались. А то за последние десять лет ни одного нового серпа колхоз купить не мог.

— Ну, не только «бабушкиными», — дополнили другие. — Много приходится теперь орудовать и «дедушкиными комбайнами»: косами. Урожай–то в колхозах, известно, сталинский: рожь дует до самого колена… Серпом–то до неё и не достанешь.

Прохожу по лугу. Весь огромный луг, лучший в селе, покрыт чёрными кучками прошлогоднего сгнившего сена. Все сено погнило, а сам луг испорчен.

Колхозники рассказали, как это получилось. Чтобы похвалиться перед районным начальством, что «луг уже скошен, сенокосная кампания закончена», председатель колхоза отдал распоряжение: скосить сразу весь этот огромный луг, а уже потом убирать сено. За два погожих дня сплошной косовицы, в которой принимало участие все взрослое население колхоза, луг скосили. А потом наступили дожди, и сено погнило…

— Больше всего наш колхозный «голова» занимается выпивкой, — заключили колхозники свой рассказ о луге. — Но, иногда, получив приказ, схватится за колхозные дела с такой ретивостью, что, Боже упаси!.. Усердие проявит не по разуму: усердие — неукротимое, а разумом Бог обидел… И вот результат: уничтожил горы сена за неделю, испортил луг на несколько лет…

Никогда такого случая в деревне единоличников не было. И быть не могло. Прежде крестьяне ранним утром косили траву, а днём: сушили её и спешили убрать сено. Даже в самое дождливое лето сено никогда не гнило: его собирали, увозили домой и сушили в сараях под крышей.

Раннее летнее утро ещё темно.

Бригадир–комсомолец подходит к избе каждого члена своей бригады, сильно стучит палкой по раме окна и кричит во весь голос:

— На ра–бо–ту!!!

Дребезжат окна. В хатах встают угрюмые колхозники. И сердито ворчат:

— Проклятая каторга!..

Собирается колхозная бригада у околицы села. Если одна колхозница запаздывает, её ждут все. Нередко та или другая баба изрядно запаздывает при выходе на работу. Но без неё бригада на работу не двинется. Старая пословица — «семеро одного не ждут» — в колхозе не действительна.

Бригадир встречает запоздавших руганью и угрожающе размахивает палкой. Эта палка — символ его власти и постоянное оружие, подобно тому, как револьвер у председателя колхоза и сельсовета.

Но запоздавшие не остаются в долгу и «огрызаются»:

— Твоей бабе хорошо: «толстая лепёха» дома осталась. Ты её к хорошему делу пристроил: она дома сидит, трактористам обед со свининой варит. Потом пожрёт с ними хорошо да на свой огород отправится. А я дома больного ребёнка одного оставила. Сама на колхозную работу идти должна… А что она мне даёт, эта проклятая, каторжная работа?!.

— Ах, так ты про–ти–во–кол–хоз–ну-ю агитацию ведёшь?!. Ха–ра–шо!.. Придётся доложить председателю, — угрожающе шипит бригадир.

Колхозница прикусывает язык, умолкает. Она хорошо знает, чем это «пахнет»: лагерь пострашнее бригадировой палки…

Когда вся бригада, наконец, в сборе, бригадир ведёт её в поле, на работу.

Колхозницы плетутся нехотя, голодные, угрюмые… За ними, с палкой на плече, выступает сердитый бригадир…

Осенний день. Бабы копают картофель на колхозном поле. Бригадир сидит на куче картофельной ботвы: наблюдает за бригадой, покрикивает.

Копают бабы колхозный картофель, а у самих беспокойные мысли в голове бродят: «…из этой колхозной картошки нам ничего не останется… Скоро ударят морозы. А свой картофель на усадьбе не убран: нет времени… Помёрзнет на усадьбе картошка — помирай семья с голоду»…

Бригадиру скучно: он зевает, дремлет. Потом встал, спустился в лощину, растянулся на пиджаке и блаженно захрапел…

Одна колхозница, усадьба которой находится поблизости от картофельного поля, подмигнула своим товаркам, показывая на бригадира:

— Подольше тебе, дьяволу, поспать–похрапеть...

На четвереньках она поползла по картофельным бороздам к своей усадьбе. Стоя на коленях, быстро стала копать лопатой картофель на своём участке. «Вечером, думает, после колхозной работы, приду, подберу свою картошку и отнесу её домой».

Работает колхозница украдкой на своей усадьбе, а сама тревожно посматривает на лощину: не проснулся ли погонялыцик?.. Но тот всхрапнул изрядно.

Через два–три часа, увидя проснувшегося бригадира, баба лукаво присела на корточки, а потом поспешила к колхозному полю… Бригадир, размахивая палкой, кричит бабе:

— Чего шатаешься по полю, как круговая овца?!.

Колхозница отвечает в тон ему:

— Оправляться ходила, то–ва–риш-ш-ш-бригадир!..

Девушки–колхозницы вернулись с поля, как только солнышко спустилось за холмом. Поужинали.

Сегодня суббота.

На улицу вышли парни–односельчане. Они работают в городе. В воскресенье имеют день отдыха и по субботам иногда приходят домой. Зовут девушек.

Собрались на улице девушки–колхозницы с парнями. Хоть изредка молодёжи побалясничать в своём кругу хочется, почувствовать биение онемевшего сердца в груди…

Но нагрянул неумолимый начальник колхоза и грозно заорал:

— Марш по домам! Спать надо: завтра к восходу солнца все в поле должны быть! Тут райком партии приказал: «Прополочную кампанию закончить стахановскими темпами!» А они телячьими нежностями в рабочую пору вздумали заниматься… Завтра, того и гляди, на работу опоздают и государственный план важнейшей политической кампании сорвут! А мне за вас отвечать?!.. Вы знаете, как нам райком голову намыливает?!. А потому: марш по домам — спать надо!..

Заворчали девушки:

— Что же это такое?!. Уж и вечером, после работы, посидеть с ребятами нельзя?!.

Они встали, глубоко обиженные, и поплелись домой…

Вслед уходящему председателю раздалась неистовая матерщина парней. Некоторые юноши предостерегающе унимали своих расходившихся товарищей:

— Придержите язык за зубами. А то «голова» обозлится и следующей раз не отпустит на заработки…

Бригадир доложил председателю, что один колхозник в воскресенье на колхозную работу не вышел, а весь день работал на своём огороде.