Молча воззрившись на его пальцы, обхватывающие мое запястье (длинные, мать его, пальцы, как говорят — музыкальные, чтоб ему пусто было), я замерла на месте. В голове билась только одна мысль: «Надеюсь, что тут достаточно темно, и он не видит мою позорную реакцию на прикосновение.»

А реакция была. И мне она не понравилась. Во-первых, меня бросило в жар. Казалось бы, с чего вдруг? Первый раз что ли меня мужики за руку хватают? Нет, не первый. И надеюсь, что не последний. Но было что-то в его уверенной хватке такое… Не знаю даже, как лучше описать… В общем, такое.

И, во-вторых, мой видимо уже успевший опьянеть от одного бокала мозг выдал очень яркую картинку, как эти самые пальцы держат уже не мое запястье, а грудь, слегка сжимая, до сладкой боли, отдающейся между ног. И уже от этой картинки та самая грудь, до которой никто, кроме меня, не дотрагивался очень давно, заныла в надежде, что и ей достанется толика внимания.

Выругавшись на предательское тело и мысленно приказав самой себе взять себя в руки, подняла глаза на начальника моей подруги.

— Вы что-то хотели?

Мне удалось это произнести максимально прохладным тоном. Хотя прохладным в данный момент у меня был только он. Щеки пылали, мозг проецировал жаркие картинки, а в том самом месте все пульсировало.

Надо бы почаще заводить романы. Уже готова раздвинуть ноги перед первым попавшимся на глаза индивидом мужского пола.

Но будем честными, Светлицкий индивид еще тот. Прямо ого-гошеньки какой! Сошедший со страниц журнала GQ или календаря с теми самыми австралийскими пожарными.

Широкие плечи, узкие бедра, мощные длинные ноги, классические черты лица, яркие голубые глаза, хитрый прищур и порочная улыбка. Уверена, что у него и кубики присутствуют, и между ног все в порядке с размером.

Короче, я готова была лужицей растечься у его ног, позволив делать со мной все, что его душеньке будет угодно. И это было нехорошо. Ой, как плохо. Любая героиня любого романа (да и просто здравомыслящая женщина) скажет, что подобные реакции на мужчину ни к чему хорошему не приводят.

— Потанцуем? — растянув губы (чуть более полные, чем нужны мужчине, но ничуть не портящие общую картину) в соблазнительной улыбке, спросил он.

Мне надо было сказать «нет». Вырвать, наконец, руку и сбежать от него без оглядки. Чтобы только мои пятки в туфельках с пятнадцатисантиметровым каблуком сверкали. Но, видимо, мой мозг окончательно отказался со мной сотрудничать (или вступил в сговор с оголодавшим либидо), поэтому я согласилась.

В ответ на мой кивок я была удостоена еще одной широченной улыбки. Не надо мне так улыбаться, мужчина, я и без этого всего готова перед тобой пластом лечь прям на этом полу.

Дальше было хуже. Весь мой сарказм, любовно взлелеянный за годы жизни и ежедневно пополняемый новыми острыми фразочками, выветрился без следа. Как и вообще весь словарный запас, стоило ему только притянуть меня к себе, прижавшись всем телом. Всем восхитительным телом.

Господи, за какие такие грехи ты создаешь этих совершенных мужчин? Это же не мужчина, а орудие массового поражения. И не только потому, что красив, как дьявол, но еще и потому, что любимым его времяпрепровождением являются танцы на разбитых женских сердцах.

Эта мысль, наконец, заставила меня очнуться. Но прежде, чем отодвинуться на более приличное расстояние от Светлицкого, я успела заметить, что не одна я осталась неравнодушной к нашей близости. Бугор в штанах моего партнера по танцу явно намекал на то, что он не прочь поставить еще одну зарубку на своей кровати.

Проблема в том, что я готова была ему это позволить. Надо только собраться в кучу и не начать мечтать о совместной жизни и куче детишек. А они у нас могли быть очень красивыми. С такими-то генами.

Потому что такие мечты имеют свойство не становиться реальностью. И причинять боль. Много, много боли.

— Вы самая красивая женщина в этом зале сегодня, Наталья, — выдохнуло мне на ухо это божество, вновь притягивая к себе вплотную, не давая и шанса отодвинуться и глотнуть свежего воздуха.

Приходилось дышать его одеколоном, от которого у меня слегка кружилась голова. Я даже всерьез начала подозревать, что мне в бокал что-то подмешали. Настолько нетипичной и острой была моя реакция на этого мужчину.

Вот только я точно знала, что ничего подобного не произошло. Я, как коршун, следила за барменом, а потом не выпускала бокал из рук ни на секунду. Из чего выходило, что я просто сошла с ума и превратилась в мартовскую кошку.

— Уверена, что вы говорите это каждой, кого приглашаете на танец, — я-таки нашла в себе силы фыркнуть.

— Не такой уж я и Казанова, как вам кажется, — мягко рассмеялся Андрей.

Даже мысленно не могла его уже называть по имени-отчеству. Странно это, когда ощущаешь бессловесное доказательство его желания, а саму в узел скручивает от мыслей о том, какового это, когда эти длинные пальцы оказываются внутри тебя (уверена, что он с легкостью может доставить ими неземное удовольствие).

— П-ф-ф, — был мой ответ.

Он прижал меня к себе еще крепче, одной рукой невесомо пройдясь по позвонкам и пробудив табун мурашек. Мне пришлось схватиться за его плечи, чтобы удержать равновесие. И когда вторая его рука опустилась на мое бедро (естественно, на то, где был этот дичайше пошлый вырез), сжав его чуть сильнее необходимого, я не смогла сдержать вырвавшийся из груди стон.

Черт возьми! Он же ничего такого не делает. Не ласкает меня, не возбуждает словами. Просто ведет в танце. А у меня такое чувство, словно мы уже занимаемся сексом.

— Не надо издавать подобных звуков, дорогая, если ты не хочешь, чтобы наш вечер закончился раньше времени.

Не успела я подумать, когда это мы успели перейти на «ты», как меня резко развернули спиной, а к моей попке прижались тем самым агрегатом, который до этого момента я чувствовала только животом. И немного потерлись. Бог ты мой…

Та же рука Андрея, что не была занята поглаживанием моего оголенного бедра (я все еще надеюсь, что в зале достаточно темно, и никто этого непотребства не видит), опустилась на мой живот. Большим пальцем мужчина начал выводить какие-то замысловатые узоры прямо под грудью, и все, чего мне в этот момент хотелось — снять опостылевшее платье и насладиться прикосновениями этих рук к моей голой коже.

Чуть нагнув голову, мужчина прошелся еле заметными поцелуями по шее. Подул в ушко. Поцеловал. Сильнее уперся в меня членом.

Я уже плохо соображала. Откинувшись ему на грудь, покачивалась в такт музыке с закрытыми глазами и чуть слышно стонала. Да простят меня те, кто считает такое поведение на танцполе неподобающим.

— Когда закончится песня, иди в сторону туалета, — прошептали мне на ухо, захватив зубами мочку уха.

Да, туалет — это вещь. Там есть раковина и холодная вода. Надо прийти в себя, пока я не наделала глупостей.

Ждать окончания песни не стала, мягко высвободившись из объятий, чуть покачиваясь, словно выжрала в одиночку пару литров вискаря, пошлепала в сторону спасительного уголка единения.

Наталья

Пока шла, думала — я одновременно и рада, и разочарована, что меня так легко отпустили. Мысль, что на одном единственном далеко не невинном танце все не закончится, и что не просто так Андрей сказал про туалет, мне в голову как-то не пришла. Я определенно где-то растеряла все свои мозги этим вечером.

Зайдя в туалет, который оказался один на весь ресторан (к моему счастью, в данный момент он пустовал), хотела было закрыть защелку, как дверь резко распахнулась, и вслед за мной в помещение втиснулся Светлицкий.

Ошалев от его наглости, я молча смотрела, как он запирает туалет на замок, поворачивается ко мне лицом и расстегивает ремень.

— Что за… — начала было я, но договорить мне не дали.

Бросив ремень на полпути, Андрей резко подался вперед и впился мне в губы каким-то отчаянным поцелуем. Что не делало его, конечно, менее прекрасным. Этот мужчина умеет целоваться. И еще как!