— Любопытно, да? — поинтересовался Кохэн и карман погладил. — У меня были образцы… сравню… возможно, конечно, ошибаюсь…

В том, что касалось отравы больничной, да и вовсе алхимии, масеуалле не ошибался. Дар ли это? Талант? Врожденное свойство?

Мэйнфорд не знал.

— Откуда?

— Решил не выяснять… девочка пока… нервная. Надавишь — правды не скажет, а во вранье запутается — всем будет хуже, — порой он бывал даже мудр.

И кое в чем прав.

— А ты как думаешь?

— А сам? — Кохэн предпочитал не касаться некоторых вещей. — Ты ведь все понимаешь, Мэйни… его не извлечь из воздуха. Оно не в каждой больничке имеется. На особом списке стоит. Подумай и просто открой, наконец, глаза… на правду. Признай ее.

Что признать?

Медипред.

Особый список… есть ли в нем клиники, которые матушка патронирует? Наверняка одна-две имеются. И взять медипред ей не составит труда… ей даже объяснять ничего не нужно. И так глаза закроют, как закрывали не раз и не два.

Деньги — хорошая плата за молчание.

…блокировка дара.

…или не это нужно? Миролюбивость? Внушаемость? Несколько дней приема и Мэйнфорд становится послушен… настолько послушен, что пишет правильное завещание.

…отсюда и интерес Гаррета… обед этот… и вчерашняя ночь…

Не стоило думать о таком.

Глухая ярость поднялась со дна. И сила, до того спокойная, послушная на диво — этакое с ней редко случалось — заворочалась, завихрилась, готовая выплеснуться и сжечь…

— Стой! — окрик Кохэна заставил ее отпрянуть, а Мэйнфорда стиснуть зубы. Не хватало еще комнату спалить… даром что ли он столько времени потратил, стены расписывая. — Погоди… если бы она и вправду хотела накормить тебя этой дрянью, то не пошла бы ко мне с вопросами.

Логично.

И сейчас эта логичность заставляет вздохнуть с облегчением.

— Не знаю, чего хотел добиться твой братец, но… я же говорил, не на ту напал. С тебя двадцатка.

— Это не доказано.

— Хочешь, прямо спросим?

Мэйнфорд покачал головой: не стоит пока. Масеуалле прав: лишние вопросы девчонка расстроят. И насторожат. И… просто нужно быть аккуратней.

— Я тебе чек выпишу, — проворчал он, сворачивая силу в тугой кокон.

Квартиру Джонни снимал в доме настолько приличном, что хозяева его расщедрились и на ковер, и на пару кадок с огромными фикусами. Впрочем, могло статься, что ковром этим они прикрывали слегка выщербленный гранит на ступеньках, а фикусами — трещины. Они, говорят, появлялись в кирпичных постройках лет через десять, знаменуя тем самым своеобразный юбилей существования дома.

— Лифт тут имеется, но он не всегда работает, — Джонни суетился, и от этого Тельма чувствовала себя еще более неуютно, нежели обычно. Она подняла воротник старого пальто, не потому, что в гулком холле сквозило, нет, здесь было почти тепло, но заслоняясь от взглядов.

Кохэн, казалось, смотрел с насмешкой.

Мэйнфорд вовсе не замечал. Как-то слишком уж старательно не замечал… и зачем он привязался? Ладно, дал добро на эту подработку… конечно, мог бы и приказать… третий параграф четвертого пункта.

…о ситуациях неопределенной значимости, кажется, так он звучал.

Нынешняя, если верить рассказам Джонни, как раз подпадала под определение этой самой неопределенной значимости.

То ли была сестра, то ли не было.

То ли произошло похищение, то ли…

…а денег пообещали. Сотку.

Сотка в ее положении много. Вот только усматривалась за этой начальственной добротою попытка откупиться. И Тельма твердила себе, что отныне она, вообще-то, в деньгах не нуждается, но…

…Лис взялся отстаивать ее интересы перед сородичами. Не бесплатно, конечно, так далеко его любезность не распространялась. Зато и вопрос с наследством он сумеет решить быстро. Быстрее любого человека, хотя люди обошлись бы дешевле.

…но эти деньги нельзя трогать. Как объяснить их появление? А вот сотню от Джонни Тельма сможет потратить, что и сделает с превеликим удовольствием.

— Мне надо заходить? — в пятый раз, кажется, поинтересовался Джонни, передавая связку ключей Мэйнфорду. — Или лучше здесь…

— Здесь, — ответил Кохэн. И взяв дока под локоток, сказал. — Ты лучше меня к этой своей… проводи… побеседуем. Вдруг да припомнит старушка еще что-нибудь интересное?

Он увел Джонни, который не подумал возражать.

А Мэйнфорд открыл дверь и отступил, пропуская Тельму вперед. И вновь ни слова, будто… будто он вообще не желает с ней говорить. Почему-то от этого было обидно.

Работа.

Лучшее средство от всех невзгод. И Тельма шагнула в квартиру.

Обыкновенную.

Пожалуй, не слишком большую, хотя явно побольше ее собственной. И комнат здесь несколько, и ванна, надо полагать, такова, что развернуться можно. И с водой перебои, если приключаются, то редко… у них, возможно, и колонки-то нет, а плата за горячую воду включена в арендную.

Роскошь, что и говорить.

Тельма вдохнула запах.

…женские духи… терпкие, стойкие… если верить Джонни, невеста уже вторые сутки здесь не появлялась, но запах держится, и довольно яркий.

Цветочный?

Нет. Что-то более крепкое… такое подошло бы зрелой женщине, а не девушке, которой недавно исполнилось двадцать.

Зависть, Тельма. Банальная зависть. Ты вот не в состоянии позволить себе духи, разве что самые дешевые, которые продают на разлив. Эти моментально выветреются, а если и оставят какой запах — то кетонов и эфиров…

…помимо духов, женского присутствия не ощущалось.

Прихожая. Стойка для обуви. Несколько пар туфель, исключительно мужских. Тапочки, вновь же мужские. Два зонта… черные и строгие. Такие Джонни подходят.

На вешалке — плащ.

В шкафу, куда Тельма не постеснялась заглянуть, пара пальто — осеннее и зимнее с пышным меховым воротником. На Джонни оно, должно быть, забавно смотрелось. Хотя нет. Пальто новое, вот и ценник срезать не стали.

С распродажи?

А Джонни при всей его любви к показному, стремиться быть экономным. Там же в шкафу отыскалась пара шляпных коробок, в которых лежали именно шляпы, что характерно, каждая была обернута сухой папиросной бумагой. И мешочки с шариками от моли положили.

Кто?

Джонни. Тельма сама не знала, откуда взялась в ней эта уверенность. Она ведь не была знакома с невестой Джонни, вдруг та хорошая хозяйка?

…гостиная. И вновь очень… безликая? Пожалуй. Комната чиста, просторна, но лишена женского присутствия, и это даже не видно, это скорее ощущается.

— Что ты ищешь? — не выдержал Мэйнфорд.

— Ее личные вещи.

— Зачем?

— Эмоции, — Тельме не хотелось объяснять. — Я могу попытаться снять слепок с прихожей, но он вряд ли будет сильным… или в гостиной. Чтобы все вышло, мне надо настроиться. И лучше через личные вещи, только…

— Их нет.

— Странно, да?

Он кивнул, а взгляд потеплел, и Тельма торопливо отвернулась. Нет уж, никаких романов на работе… даже мыслей о романах на работе.

— Джонни говорил, что она часто здесь появлялась. Зачем?

Кухонька.

Небольшая и довольно уютная. Старая… дерево. Плита. Камни почти разряжены и, судя по виду плиты, пользовались ею нечасто. Стол. Стулья. Посуда недорогая, но тарелки выставлены по размерам.

Этот факт Тельму позабавил, как и кружки с ручками, повернутыми строго влево.

— Он аккуратист.

— Почему ты думаешь, что это он? — Мэйнфорд держался позади. Не слишком близко, чтобы нависать, но и не так далеко, чтобы Тельма вовсе не ощущала его присутствия.

— Не знаю. Так показалось…

На подоконнике — пара горшочков с чахлыми фиалками. Если их и поливали, то давно.

— Она не готовила ужины. Не вязала салфетки для семейного гнездышка. Сомневаюсь, чтобы вышивала… тогда что она здесь делала?

— Читала книги? Занималась? — предположил Мэйнфорд.

Книги здесь имелись.

Подробный анатомический атлас Шульмана, на такой Тельма и сама заглядывалась, но новый он стоил почти сорок талеров, а в лавках букинистических пока не попадался. Атлас Джонни был потрепанным, но чистым. Пометки на полях он и то делал аккуратно, тончайшим карандашом.