Мэйнфорд потер лапу.

Понюхал пальцы.

И вновь потер. Так и есть, первое впечатление оказалось обманчивым. При всей своей неказистости, медведь был сшит не на подпольной фабрике Третьего округа. Вряд ли на подпольных фабриках использовали поликристаллический мех на основе цвергского горного шелка. И уж точно не пропитывали его альвийскими зельями, не то прочности ради, хотя поликристаллы способны и пожар выдержать, не то с другой какой целью… Алиссия что-то такое рассказывала, про ароматные игрушки.

Или игрушечные ароматы?

Для хороших снов.

Для успокоения.

Для… да и мало ли еще за какой надобностью. На медведе чувствовались и остатки магического плетения, но слишком слабого, чтобы зацепиться.

Мэйнфорд оттянул кожаный ошейник, вывернул… если его предположения верны, то должен быть номер. Или клеймо. Или хоть что-то, за что можно зацепиться.

Он успел.

Он слышал шаги. И то, как открывается дверь, которую он, кажется, вчера попросту высадил. И Тельмин голос:

— Он сейчас приедет…

И все равно не выпустил медведя.

Тринадцать сорок пять. Тройное «V».

Тринадцать.

Сорок пять.

— Что? — Тельма вошла в комнату.

— Ничего. Твой? — притворяться, что медведь сам прыгнул в руки, было поздно, и Мэйнфорд протянул игрушку. — Извини, что без спроса. У меня просто был похожий.

— Да? — глаза ее побелели. И тон этот… конечно, кому понравится, когда его вещи трогают без спроса.

— По-моему, у всех детей были свои медведи, — Мэйнфорд протянул игрушку, которую из рук буквально выхватили. Надо же… этот медведь определенно значит для нее много.

Тринадцать сорок пять.

Алиссия, если звезды станут прямо, подскажет, что означают эти цифры. А если и откажется… Мэйнфорд хмыкнул. Да уж, дело о плюшевом медведе — это именно то, чего ему для полного счастья не хватало.

Медведя Тельма держала крепко. И возвращать на полку не спешила.

И на Мэйнфорда смотрела, с трудом сдерживая злость… а ночью-то иной была. И та, иная, признаться, Мэйнфорду нравилась куда больше.

К счастью, звонок в дверь — Кохэн порой умудрялся проявлять некоторый такт — избавил от дальнейших разговоров.

Это было глупо, брать медведя с собой.

Игрушке не место в сумочке. Да и не та она ценность, на которую покусятся, но Тельме невыносима была мысль о том, что медведь останется в квартире.

В квартире, дверь в которую выбили.

И пусть Мэйнфорд любезно навесил непроницаемый полог, но все равно… дверь починят. Управляющий, получив двадцать талеров за причиненные неудобства — договаривался с ним Кохэн, и был при том предельно вежлив — подобрел и пообещал, что дверь восстановят уже вечером.

Но до вечера оставлять медведя одного…

…разум твердил, что Тельме стоило бы побеспокоиться о сохранности иных вещей, скажем, долговых расписок, которые она не удосужилась отнести в банк.

…или о той папочке с газетными вырезками. Их Тельма собирала годами, и вряд ли подобная находка обрадовала бы Мэйнфорда…

…он сидел рядом.

Близко.

И в то же время — далеко, всецело погруженный в собственные мысли. О чем думает? О вчерашней ночи? О ней, по-хорошему, стоило бы забыть. О Тельме? Или о своих собственных проблемах, которых, надо полагать, у него немало.

Не хватало еще о нем беспокоиться.

То, что случилось вчера… не повторится.

Не с ним.

Пусть кто угодно… наркоман с третьего… или неудачник-актер с пятого, который раз в неделю обходит квартиры, прося денег в долг. Ему не дают, потому что не имеет он привычки возвращать долги.

Незнакомец с улицы.

Гаррет…

Нет, мысль о Гаррете вызвала тошноту, и Тельме пришлось зажать рот рукой.

Никогда больше.

— Все хорошо? — надо же, Мэйнфорд заметил. — Остановиться?

Тельма покачала головой.

— Все… нормально…

— Может, доку покажешься?

Какая забота… нет, не нужен ей целитель. Не поможет. Ходила она… когда верила, что если поговорить с кем-то, кто способен выслушать, понять… а они так и норовили в душу влезть да с ногами.

Выяснить все.

Выспросить…

Нет уж.

— Я… в Архив загляну… вдруг найду что-то… по этим девушкам… список клиник… врачей… если им делал операцию один и тот же… его бы не оставили без внимания… но может, он сам целитель?

— Что? — Мэйнфорд нахмурился. Неужели мысль столь очевидная не приходила ему в голову.

— Ты говорил, что резали их аккуратно, — если думать о мертвых девушках, то становится легче. — А это не так просто — сделать красивый надрез на коже. Чтобы не просто, но узором… и целителю доверяют… если он сказал, что нужно изменить лицо… если бы предложил сам… или еще агент.

Мама вспомнилась некстати.

Она ведь тоже делала операции, а Тельма и не знала. Если подумать, она очень многого не знала о своей матери, и теперь это незнание ранило. Будь у них еще время, мама рассказала бы… все бы рассказала.

О Старом свете, откуда приехала.

Об отце Тельмы… Тельма никогда не спрашивала, ей это было не особо интересно, но, может, повзрослев — если, конечно, взрослела бы она не в приюте, а дома — она стала бы задавать вопросы. И еще о тысячах вещей, о которых матери говорят дочерям.

Или не говорят.

— Светлячки всегда слушают агента… или почти всегда. Если ему доверяют. Но агент-целитель — это чересчур… а вот просто целитель… к которому присылают на прием… или сами они приходят… или он их находит… — Тельма говорила. Если она замолчит, то в машине вновь станет тихо, а тишина действовала ей на нервы. — Главное, что бесплатное лицо — это хорошая приманка…

Мэйнфорд кивнул и крутанул пуговицу на лацкане пиджака.

— Если это целитель… они бы молчали… светлячки капризны… сложно удержать на краю… но риск остаться с недоделанным лицом — хороший стимул хранить тайну… или даже… нет, в клинике он не стал бы держать. Много людей. Другие целители. Сестры милосердия. Уборщики… иной персонал. Кто-то да стал бы задавать вопросы. А вот тихий дом… они ведь неплохо зарабатывают, те кто занимается пластикой. Тихий уединенный дом… оборудовать операционную где-нибудь в подвале не так и сложно…

Пуговица оторвалась и упала, покатилась куда-то под сиденье.

— Проклятье.

Мэйнфорд потянул за торчащие нитки, но пальцы его были слишком неуклюжи.

— Дай сюда, — Тельма пересела. Не стоило этого делать: нити горячей его силы тотчас потянулись к ней, но тотчас исчезли. Мэйнфорд хорошо управлялся даром, хотя… неприятно, когда приходится ставить полные щиты.

— Не Остров, — он выпрямился, будто Тельма не нитку вытащить собиралась, а совершала очередное покушение на тело его.

И разум.

— Почему нет?

— Остров… ты там бывала?

— Доводилось.

Нитка не поддавалась, торчала из серой плотной ткани хвостом, а стоило дернуть, как оказалось, что сидит она прочно.

И если бы у Тельмы были с собой маникюрные ножницы…

Ножниц не было.

Зато имелся плюшевый медведь.

— Ничего не ощутила?

— Нет.

— А на меня он давит, — пожаловался Мэйнфорд. — Я поле чувствую. Плотное. Почти непробиваемое. Там столько магии, что задыхаться начинаю почти сразу. И да, стабилизирующие заклятья… их усилили после землетрясения. Погодные. Защитные. Плюс всякая мелочевка, которую на дома навешивают. Десяток храмов, каждый из которых — сгусток энергии.

Тельма задумалась.

А и вправду, неужели не ощущала она ничего такого? И мама? И… раньше — не ощущала. Дар спал. А когда проснулся, оказалось, что на Острове Тельме делать совершенно нечего.

— Такая плотность приводит к тому, что усилий для самого простого действа требуется вдвое больше обычного. И энергии уходит прорва. Впрочем, все опять же зависит от типа магии… тем же траспортникам приходится туго. А вот прорицатели, напротив…

Он запнулся и замолчал.

А Тельма вновь кивнула: в дальнейших объяснениях не было нужды. Сродство магии. Совместимость и векторные потоки. Пространственное сложение… как же она ненавидела всю эту магометрию. Но главное понятно: целительская магия относилась к разряду тонких эфирных воздействий. И к помехам она была очень чувствительна.