И рубашка трещит, сыплются на пол пуговицы.

Знаки, которые рисуют на груди, Найджел ощущает так, будто бы их врезают в кожу. Руны жизни. Руны силы… только приходится закусывать губы, чтобы не рассмеяться.

Тедди всегда был слишком самонадеян.

И теперь вот возомнил себя повелителем жизни. Эти руны рисовали каждый месяц, приходил молоденький паренек, которого Найджел нашел в театре. Еще один актер-мечтатель, хотя и не обделенный силой. И силу он тратил щедро, рассчитывая на ответную благодарность.

Найджел отблагодарил.

Потом, когда-нибудь, паренек поймет, что один толковый целитель стоит целого выводка актеров средней руки. Глядишь, оплаченное обучение, если хоть капля мозгов у него есть, не пропадет даром. Впрочем, у цвергов никогда и ничего даром не пропадает, а целители им нужны больше, чем людям.

Редкий дар.

Подземные боги не любят слабых.

…но главное не это, руны, те самые руны, в которые чужак старательно вливал силу, с каждым разом действовали все слабее. Их не хватит надолго.

Вопрос лишь в том, сумеет ли Найджел продержаться и эту малость.

Он ведь и вправду боится боли.

— Так что, Найдж, расскажешь мне, что тебе понадобилось? Нет? Твой выбор…

И раскаленный металл коснулся ступни. Боль была яркой, словно пламя. Всеобъемлющей. И крик клокотал в горле. Боль ломала и корежила, выворачивала не столько тело, сколько сознание, подстегивая трусливый голосок, что Найджелу и вправду не стоит упрямиться.

Чего ради?

Кто ему те девочки? Светлячки всегда были глупы… и ему ли теперь за чужую глупость платить? За доверчивость?

За готовность лететь на свет, пусть даже рожден он был мертвой звездой.

…они погибали до Найджела.

Десятками.

Сотнями сгорали в собственных неисполненных мечтах.

Так чего ради?

— Ты как? — Тедди заботливо поднес стакан с водой. — Видишь, Найджел, по-моему, ты несколько переоцениваешь свои силы…

— Скажи… — воду он пил жадно, хотя вода никак не могла успокоить пульсирующую боль в ноге. — Завещание… оно ведь было поддельным?

— Что?

— Элиза была влюблена, но не была дурой… редкое исключение… ослеплена им, но не настолько, чтобы рискнуть будущим дочери… благополучием дочери… ему бы она не доверила свою девочку… и поэтому завещание…

— Какая разница? — вопрос, похоже, удивил Тедди. — Это все давно уже никому не интересно.

— Мне… интересно… знать хочу… правду…

— Найдж, как ты вообще до своих-то лет дожил, такой наивный? Правда… а что такое правда, как не некоторые обстоятельства… завещание было настоящим… в какой-то мере.

Он покачал головой, отодвигая новый приступ боли, пусть на секунды, но, Боги Бездны, это были замечательные секунды, едва ли не лучшие в жизни Найджела.

— Она подписала его собственной рукою. Правда, не думала, что подписывает именно завещание. Она ведь была так рассеянна с бумагами… невнимательна…

— И доверяла тебе.

— Увы…

— Свидетели…

— Люди, которые были кое-чем мне обязаны. Как и нотариус. Сам понимаешь, главное, что любая экспертиза установила бы подлинность подписи. Остальное же…

Никогда Найджел не верил нотариусам. Во всяком случае тем, которые были человеческого рода. Выходит, не зря…

— … но мы ведь не об этом, Найдж. Мы о том, для чего ты мальчишку нанял? Скажешь?

Боль в груди свернулась колючим комком. Но сердце еще жило. И Найджел жил.

— Твой выбор, Найдж… только твой… аккуратней, он должен жить, — это было сказано вовсе не ему, но Найджел рассмеялся бы, если бы мог смеяться.

Впрочем, вскоре смех сменился хрипом.

— Не упрямься…

…расскажи.

…ты же не знал, что нити тянутся к этому ублюдку.

…ты бы не стал трогать его, не стал привлекать внимания…

…ты просто хотел понять, куда они исчезают, девочки-светлячки, такие наивные… такие неосторожные…

Боль приходила.

И отступала, позволяя надеяться, что Найджел выдержит. Еще немного, еще секунду. И упрямство его, несговорчивость злили Тедди, а эта злость, как ни странно, придавала сил.

…никогда-то он не нравился Найджелу, хитрый лис, притворяющийся милым мальчиком. И восторгам его, любви притворной Найджел не верил… и говорил… а она думала, что он ревнует.

Старый осел.

— Что ты там бормочешь? — Тедди наклонился к самым губам. — Знаешь, Найдж… мы ведь все равно выясним… дом обыщут, уже обыскивают. И найдут. Ты ведь всегда отличался бережливостью… и бумагам верил больше чем словам. Отчет где-то здесь…

Ублюдок был прав.

…был бы прав, приди они вчера… или позавчера, когда Найджел еще сомневался, стоит ли ему делиться такой информацией… и Тельма… не вовремя появилась. Если за домом следили…

…не посмеют тронуть.

…не сразу.

…полиция такого не прощает… и Мэйнфорд… старший, быть может, не такое дерьмо, как младший. Глядишь, получив отчет, не отправит его в мусорное ведро. Если есть хоть капля совести, то не отправит.

А если отправит… Бездна ему судья.

Он еще задыхался, цеплялся за жизнь, хотя недавно и думал, что расстанется с нею легко, когда одна за другой порвались струны целительского заклятья. И человек, стоявший за креслом неподвижно, будто и не человек вовсе, встрепенулся. Он вскинул руки, пытаясь удержать упрямую душу, но уже осознавая, что попытка эта обречена на провал.

Чудеса не творятся вот так.

— Готов, — как-то разочарованно произнес Тедди. — Вот же… всегда был упрямым засранцев. А вы ищите…

Он протер платочком изголовье кресла.

— И убраться не забудьте.

Ему подчинились, молча, ни жестом, ни словом не выказывая неодобрения, но Тедди все равно почувствовал. Он вообще на редкость остро ощущал чужие эмоции, если были те направлены на его персону.

— Дом осмотреть. Все документы, какие найдете… уничтожить, — он коснулся пальцами гладкого подбородка. — Свирель…

— Мы помним, — осмелился перебить сухощавый мужчина с хищным лицом. — Доставить. Дом…

— Ликвидировать.

Она утомила.

Вымотала.

Высосала все силы, но при этом Мэйнфорд ощущал себя если не счастливым — это состояние было ему в принципе незнакомо, то всяко удовлетворенным жизнью. Что тоже было неплохо.

Провидица лежала рядом, и на смуглой коже ее свет рисовал узоры.

— Ты не спрашиваешь, — первой заговорила она.

Мэйнфорд пожал плечами. Вопросы, ради которых он сюда ехал, вдруг стали неважны. И он осознавал нелепость этого ощущения, но ничего не мог с собой поделать. Хотелось даже не спать, а просто наслаждаться тишиной и моментом, и чтобы момент этот треклятый, тишины, которая снаружи и внутри его, длился как можно дольше.

— Когда-то ко мне пришла женщина и спросила о том, что ждет ее в браке… — провидица пальцем собирала браслеты, рассыпавшиеся по ковру. Она двигала тонкие золотые кольца медленно, лениво, и эти движения по-своему были притягательны. — И еще о том, что ждет ее ребенка… я сказала, что Боги пошлют ей троих. Двух сыновей и дочь. А она ответила, что это слишком много. Ей нужен был один.

Что ж, это похоже на матушку, не соглашаться с высшей волей, если оная не совпадает с личными ее интересами.

— Я ответила, что не создаю будущее, но лишь вижу вероятности его развития. Но если ей кажется, что остальные дети будут лишними, она вполне может обратиться к услугам целителей.

Браслет за браслетом.

Кружево из золота толщиной в две нити, но на каждом — собственный узор.

— Эта женщина была забавной… она не хотела ничего делать самой. Убийство детей она считала аморальным, а предохранение — ненадежным… она ушла очень недовольной, ибо я не увидела ни одного пути, который бы показался ей приемлемым. Но вскоре вернулась. Не ко мне. Она принесла щедрые дары нашей Матери…

Сложенная щепотью рука коснулась переносицы.

А Мэйнфорду подумалось, что Провидица куда старше его самого. Сколько ей? Сотня? Или две? И говорят, что они, несущие в черной крови благодать Лалохи Всевидящей, до самого последнего дня остаются вот такими, юными девами.