О том, что в России свершилась Октябрьская революция, в степи узнали от сына Шонтаева, тупого пьянчужки. Однажды он прискакал в Хар Булук с отчаянным криком:

— Аа́ка мой! (Так он называл своего отца.) Пропали мы!.. Пропали!.. В Петрограде совершилась революция, и к нам уже едут большевики! Они везут батракам власть и богатство, а нам — смерть!

Шонтаев давно слышал о большевиках, но он и не думал, что они когда-нибудь придут в калмыцкие степи. И поэтому, узнав от сына страшную новость, он весь налился кровью, а глаза его от злобы готовы были выскочить из орбит.

— …Я скоро вернусь, я разделаюсь с вами!..

— Где, где большевики? — вскипел он. — Давай сюда моё ружьё и плеть!

— Аака, их много, и они уже в Элисте! Они отбирают у богатых имущество, землю и деньги и отдают батракам…

— Землю? Деньги?..

И тут только Шонтаев будто отрезвел: он вспомнил про своё золото. Значит, они отберут у него и золото? Всё, ради чего он жил, ради чего истязал людей?! Ну уж нет, золота он большевикам не отдаст!

И Шонтаев приказал сыну:

— Собирай всё золото — и на коней! А там посмотрим ещё, кто сильнее!

Но сын испугался его приказа. Золота у них было так много, что сразу двоим его не увезти.

— Мы не осилим этого, Аака, — сказал он отцу. — А если нас поймают с золотом, они снесут нам головы.

— Пусть я лучше потеряю голову, чем моё золото, — угрюмо пробурчал Шонтаев. — А ты не сын мой, а трус…

Он схватил плеть и с силой опоясал спину сына. Тот взвыл от боли и больше приказам отца перечить не решился.

Они запрягли лошадей в телегу. Об их готовящемся бегстве узнал народ; батраки стали кучками собираться у дома. Никто из них ещё не знал о свершившейся революции, и они не понимали, что задумал хозяин. А Шонтаев лютовал.

— Что, скоты, радуетесь?! — кричал он, размахивая плетью. — Но я скоро вернусь, я разделаюсь с вами! Большевиков не дождетесь…

Потом ему показалось, что батраки не боятся его и хотят отнять золото. Он испугался и, изменив своё решение, приказал сыну:

— Будем прятать золото здесь! Пусть оно лучше останется в земле, чем попадёт в руки этим собакам!

Те, кто работал у богача Шонтаева, знали о золоте. Одни говорили, что у него три слитка, другие твердили, что больше. Ходили разговоры и о том, что будто бы первый слиток изображает самого Шонтаева, второй — его коня с седлом, а третий отлит в виде Бурхан-Бакши — Будды. Но правда это или нет, никто не знал, от батраков золото держали за семью замками.

Чтобы работники не видели, куда будут прятать золото, Шонтаев приказал всем лечь навзничь и закрыть глаза.

— А кто откроет, — пригрозил он плетью, — пусть пеняет на себя.

Бабушке Бамбы и Бемби очень не хотелось ложиться, но приказ хозяина был для неё законом. Легла и она рядом с другими. Шонтаев прошёлся по рядам.

— Плотнее закройте глаза! Тому, кто откроет хоть краешек, непоздоровится!..

Молодая была тогда бабушка, а молодость всегда любопытна. Она слышала тяжёлые и торопливые шаги двух мужчин и думала: «Куда же они богатство носят?» Не удержалась, открыла глаза. И в это время кто-то будто огнём хлестнул по ним.

— Ой, мама, больно!..

Она вскочила, закружилась от невыносимой боли и в ужасе вдруг поняла, что свет для неё померк, померк навсегда.

— Ой, мама, горе мне, горе!.. — и, упав на пыльную дорогу, забилась раненой птицей.

Джалджи Шонтаев ударил её по глазам восьмихвостной плетью, и для неё на всю жизнь наступила темнота…

Слепая старуха закончила свой страшный рассказ. Все сидели молча, подавленные тем, что услышали. Молчание прервал Харцха.

— Мама, сколько лет было тогда мне? — спросил он.

— Полтора года, сын мой.

— Почему ты ни разу не рассказывала об этом?

— Зачем? Мне хотелось одной заглушить своё горе, а у вас и без меня были дела и заботы.

— Поэтому ты и не хотела ехать в Хар Булук?

— Да, сын мой. И я поняла, что ошибалась. В одиночку и зрячий станет слепым, а со всеми вместе даже слепой прозреет. Ты увёз меня в Хар Булук, и я всё время ожидала, что тут нас постигнет горе. Но вы оказались сильнее — вы нашли воду, вдохнули жизнь в эту проклятую богом и людьми степь. Теперь я вижу это. И не осуждай меня, сын мой, за моё упрямство. Мы, люди прошлого, одной ногой ещё остались стоять там, а вы… — Старушка, не договорив, заплакала.

Не выдержали и Болха с Людмилой Ивановной, а раз потянулись за платками они, то размокли глаза и у Бемби. А Харцха и Наран сидели молчаливые, угрюмые, посуровевшие.

К свекрови подошла Болха, погладила её сухую, жилистую руку:

— Мама, спасибо… Я не знала… а ты… ты молчала…

— За что спасибо, дочка? За то, что я слепая?

— Нет, мама, за то, что ты сберегла для нас Харцху, за то, что ты помогаешь нам воспитывать и растить сыновей, за то, что ты добрая и сильная…

— Нет, дочка, я слабая. Но теперь, — и голос её окреп, — я тоже, как и вы, стану сильной. Ведь врач-то правильно сказала: я — человек здоровый. Я и без неё знала это, вот только душа у меня болела…

Она перевела дыхание, успокоилась и продолжала:

— Виновата я перед вами. Я знала, что Харцха с Нараном первыми из колхоза приезжали сюда искать воду. Я знала, где её искать, но не хотела этого говорить, потому что боялась Хар Булука. А теперь не боюсь! Воду нашли без меня, и степь не виновата, что раньше хозяином её был Джалджи Шонтаев. Людям приносят зло люди, и люди же делают людям добро. А воды в этой степи очень много…

— Где же её искать, мама?

— Ищите, сынок, в балке Гахан Сала. Там раньше был очень сильный родник, и вода была пресная… Водой из родника пользовался только Шонтаев. Я видела, как однажды молоденький пастушок случайно пришёл к роднику, и ему, бедному, всыпали двадцать пять плетей. Ищите там воду, дети мои…

Когда к кошу Харцхи подъехала машина с красным крестом на дверце, бабушка в окружении внуков, сына и снохи стояла на пороге дома.

— Мамаша, да вы уже поднялись? — удивилась врач.

— Здорова, здорова я, дочка, и теперь долго ещё буду жить, потому что выгнала из души свою хворь. Пусть её двери будут раскрыты для добра, для хороших людей, для света…

— Правильно! А проверить вас, раз уж я приехала, всё равно надо. Хотя бы для курортной карты.

— Это ещё что такое? — удивилась бабушка.

— На курорт вас отправить хотим, на Чёрное море… Председатель сказал — за счёт колхоза.

А Бамба с Бембей, не дожидаясь ужина, побежали к балке Гахан Сала, где, по словам бабушки, был когда-то родник и где богач Джалджи Шонтаев закопал своё золото.

Вечером, наскоро поужинав, братья улеглись рядом. Но оба долго не могли уснуть. Бамба лежал с закрытыми глазами и мучительно думал: где же родник? Он обшарил всю балку, ощупал руками всё её дно, но всюду было сухо. О воде в балке Гахан Сала ничего не говорило. А ведь до него, Бамбы, воду там искал отец. И тоже не нашёл. Может быть, бабушка что-нибудь напутала? Не ту назвала балку? А может, пропал родник, высох? «Завтра обязательно поищу с лопатой, — решил Бамба. — Хорошо бы взять с собой Руслана, Кермяш, Наташу. Всем вместе лучше искать. А Бембя — не помощник. Он ведь тоже был в балке, а искал совсем не воду, а какие-то холмы. Чудак, — подумал о брате Бамба, — зачем ему эти холмы? Неужели он думает, что родники бьют из холмов?»

И Бембя не спал. В его голове тоже роился целый клубок мыслей и планов. «Золото!.. — думал он. — Целых три слитка!.. Вот бы найти! Эх, сколько можно купить на эти три слитка!» Он, Бембя, купит себе нож. Как у дяди Нарана, с двумя лезвиями… Или нет, лучше с двенадцатью. Такой нож он видел в городе, в магазине. И вилка, и ножницы, и ложечка в этом ноже. Купить, а потом ребятам показать!..