Я поимел ее трижды. В той треклятой уборной, скрывая нас от посторонних глаз, я развернул Сеферону, сорвал с нее платье и усадил на прилавок. Ее большие груди, с колечками в сосках, клитор с металлическим шариком… все это дерьмо заводило, и я… наверное, в тот момент, я просто выкинул из головы все, кем я был и чем. Просто ухватил ее за горло и начал трахать демоницу, осознавая, что за действием последует расплата. Я буду еще грязнее, еще отвратнее… когда мы оба кончили, я сдернул сучку с прилавка, поставив на колени и приказал сосать. Сеферона сделала так, как я велел. Она приняла его до самого основания, так что я почувствовал, как ее горло напряглось, но даже когда мой темп ускорился, эта тварь ничуть не сбилась с ритма. В этом, ей нет равных. Она знает, как ублажать и делает это очень хорошо… за это, я себя ненавижу. Ненавижу, что наплевал на свою гордость и отдался похоти. Ненавижу, что кончил ей в рот, наслаждаясь эйфорией, пока Сеферона тщательно вылизывала меня… а я снова становился твердым…

Поток паскудных мыслей, прервал резкий удар в висок. В ушах засвистело, а под черепом зазвенели колокола.

– Да, что с тобой происходит, придурок?! – рявкнул Годвин, крепко удерживая меня за воротник рубашки. Его глаза пылали от гнева. С разбитых губ капала перламутровая кровь. На левой половине лица, расцветал синяк размером с мою голову. – Какого хрена ты накинулся на меня?!

Я моргнул, рассеянно пробежавшись взглядом по грязно-коричневому потолку. Прекрасно. Он переместил нас к себе домой. В это убогое, одноэтажное строение, которое можно назвать гаражом, но только не настоящим домом. Дощатые полы, кое-где проступают трещины и черные разводы от застарелой грязи. Обтянутые дешевыми обоями, стены, с постерами. Пять окон, три из которых заколочены досками. Общая гостиная с кухней, где Годвин умудрялся принимать своих дружков-наркоманов, устраивать вечеринки, есть и спать. Мебель дряхлая, затасканная и провонявшаяся никотином, и синтетическими средствами. Проще говоря – наркотой.

До сих пор помню, как я проводил здесь некоторое время, после чего долго отмывался в своей ванной. Черт, это место выглядит хуже, чем ад. Не пойму, почему Годвин ничего не изменил, когда стал ангелом. Он же может придать притону, хоть чуточку уюта и чистоты.

Ага, а то, что я раздавил, был когда-то столом.

– Юджин! – он встряхнул меня, вынуждая вернуть к нему взгляд. – Что на тебя нашло? – свободной рукой, Годвин провел по губам, смазав кровь.

– Ты заключил сделку с Сефероной.

Глаза Годвина округлились, будто я озвучил его самый жуткий секрет. Кажется, он не ожидал, что демоница сдаст его мне с потрохами. Какая жалость. Но, потом, придурок взял эмоции под контроль, и спешно соскочив с меня, отступил назад, с раздражением отшвыривая волосы за плечи.

– Да. Так и есть.

– Даже не будешь отрицать? – прорычал я. – Не скажешь, что эта тварь лжет, и ты ничего с ней не заключал? – я сел, подтянув колени и свесив с них руки. – Не опровергнешь ее слова?

– А надо? – Годвин двинулся в кухню, а мой взгляд уткнулся на черное пятно, въевшееся в обивку изголовья дивана. Даже не буду спрашивать, откуда оно, итак понятно. – Не вижу смысла отпираться, когда ты знаешь правду.

– Какую правду я знаю, Годвин? – поднявшись на ноги, я стряхнул с одежды мелкие щепки. – Правду, что ты хотел Ронду и поэтому заключил сделку с демоном? А может, существует другая правда, о которой даже она молчит? – он оглянулся на меня. Взгляд Годвина вспыхнул опасным блеском. Но, я так и не услышал ответа. – Ты же напрашивался на разговор со мной, так давай поговорим.

Достав из кармана самокрутку, ангел сделал несколько густых затяжек, выпуская плотные клубы дыма.

– Сначала выпьем. – Пока Годвин слонялся в кухне, открывая и закрывая ящики, я старался сохранять спокойствие. Тик-так, тик-так. Меня так надолго не хватит. Еще немного и я схвачу что-нибудь тяжелое или горячее и начну пытать мудака. Если говнюк не начнет говорить прямо сейчас, его гребаной жопе не поздоровиться. – Ага, вот ты где. – Радостный голос Годвина, вызвал во мне новую волну гнева. Он с улыбкой, шел к дивану, держа в руках бутылки с ярко-синей жидкостью.

– Думаешь, это дерьмо сейчас уместно? – я сел на диван, покосившись на тары с пойлом. Говоря об алкогольно-наркотической коме. Для бессмертных, существует только одна вещь, которая способна вызвать сбой вестибулярки и эйфорию – это хальканитовая водка!¹³⁵ Ее производят только в аду и естественно, для всех, этот напиток считается самым сильным по части мозгодробилки, но не каждый решается его отведать. Можно сказать, у ангелов на него распространен «сухой закон», но Отец делает вид, что не замечает.

– А что мы теряем? – увалившись рядом со мной на диван, Годвин откупорил одну бутылку и протянул мне. Вторую распечатал для себя. – Раз уж мы собираемся серьезно поговорить, то я должен выпить. Тебе, кстати, тоже не помешает повысить градус.

Да, что ты? Без водки, храбрости не хватит признаться в содеянном? Или боится обделаться от боли, потому что… да, ее будет много.

– И откуда она у тебя?

– Получил за номинацию «лучший куратор месяца». – Хмыкнул уродец, стянув с себя пиджак и бросив его на пол. – Так, подкинул кое-кто.

Ага. Кое-кто – это Сеферона. Суке только дай возможность, так она всех споит.

Отпив напитка, я причмокнул. На вкус, сладкая, а вот последствия… ох. Повторные похороны на сто процентов обеспечены. Через несколько минут, напиток начнет действовать и с такой силой и внезапностью, что сразу не разберешь, где твоя голова, а где задница. Будет казаться, что ты левитируешь, но при этом мозг осознает, что ты не двигаешься. Комната крутится, как чертово колесо. Вены начинают кипеть от адреналина, живот сжиматься, так если бы тебя запихнули в кабинку без страховки, прокатив на «Американских горках». Мысли смешиваются в кашу, нервная система летит к чертям собачьим, ослабляя натяжение и тогда, происходит то, к чему все стремятся, когда упиваются в усмерть… долгожданное освобождение.

Эйфория.

Кайф.

Блаженство.

Если напившиеся в стельку, смертные творят беспредел, то пьяный ангел… такое представление многого стоит. Кстати, это второй раз, когда я пью водку с Годвином. Впервые, мы упились настолько, что забрались на купол Капитолия, и справляли нужду, окропляя мочой аллегорическую статую Свободы. Тогда, мы только стали кураторами и, можно сказать, праздновали свое повышение. А еще я помню, пока расписывался мочой на «каменной женщине». Наше опьянение можно было диагностировать, как мертвец, но на тот момент, нам было глубоко плевать. Пока я ржал, как умалишенный, Годвин сидел на выступе купола, и с серьезной физиономией, смотрел куда-то в ночь.

Уже тогда, он размышлял над своим поступком? Хотел ли он признаться, что натворил?

– Как в старые и добрые времена. – Годвин отсел дальше, развернувшись ко мне лицом и облокотившись на подлокотник спиной. – Помнишь, как мы развлекались, когда зависали у меня?

Конечно, помню, после чего долго и нудно отмывался, сетуя, что я такой слабовольный и беспечный, раз иду на поводу у заядлого наркомана. Да, я и сам не брезговал баловаться «снежком», сдабривая синтетический экстаз, вискарем. Будь я хоть немного серьезнее и ответственней ко всему, к чему меня всегда готовил отец, и чего желала Ронда, я бы никогда не ступил на шаткий стул, позволив ему вылететь из-под ног.

Не думай об этом.

Сделав еще один большой глоток, я отставил бутылку на стол, который волшебным образом реанимировался, вернувшись к первоначальному виду. Обведя глазами комнату, я остановил взгляд на обшарпанной, деревянной двери с цепочкой и хлипким замком.

– Тебе бы навести здесь порядок.

– Меня устраивает мой дом.

– Пятно на диване тоже устраивает? – развернувшись к нему всем телом, я откинулся на спинку, скосив взгляд на обивку.

– В некоторых вещах, я сентиментален. – Годвин улыбнулся, отпив с бутылки и затянувшись самокруткой.