Вслед за этим Скит расспросил его о месте, где находился Заветный Камень, о том, как туда можно пробраться, что представляет собой Грот Корней, известно ли о его существовании кому-либо помимо Брекена с Ребеккой и о многом другом. Он проявил глубокий интерес к рассказу Брекена о собственной судьбе, о Ребекке, Мандрейке, Руне, Меккинсе… ведь каждому из них принадлежала важная роль в истории Данктонской системы. Скита поразило сообщение о том, что Мандрейк был родом из Шибода, он долгое время молчал, раздумывая над этим.

После этого разговор внезапно закончился. Скит перестал задавать вопросы, и Брекену показалось, что ему и на самом деле больше нечего сказать.

— А теперь, будь добр, Брекен, оставь нас, мне нужно побеседовать с Босвеллом наедине…

И Брекену вдруг пришлось уйти, а ведь на протяжении многих кротовьих лет они с Босвеллом делились всем друг с другом, но теперь он оказался лишним, и его предоставили самому себе в чужой системе, обитатели которой казались ему странными, и тишина, царившая в ее просторных помещениях, повергала его в смятение и беспокойство. Он вернулся в предоставленную ему нору в сопровождении молчаливого крота, который в ответ на любые вопросы лишь глуповато улыбался и покачивал головой, чем вызвал невероятное раздражение у Брекена, который долго пытался понять, следует ли расценить этот жест как утвердительный ответ или как отрицательный, и в конце концов пришел к выводу, что он соответствует уклончивым словам «может быть». Но когда они добрались до норы, крот, собравшийся было покинуть Брекена замялся и неожиданно спросил:

— А ты вправду видел Седьмой Заветный Камень? — Не успел Брекен сообразить, что бы ему такое сказать, как крот уже спохватился и произнес извиняющимся тоном: — Прости, я не вправе задавать подобных вопросов.

Но Брекен, которому изрядно поднадоела обстановка таинственности, поспешил заявить:

— Да, видел! — И тут же добавил, как показалось ему самому, с иронией: — Он в десять раз больше любого из кротов, а еще он жужжит, как шмель.

Едва успев все это выпалить, Брекен тут же пожалел о своей несдержанности: крот подскочил так, словно его самого ужалил шмель, кинулся наутек, и, сколько Брекен ни звал его, он так и не вернулся. Тяжело вздохнув, Брекен удалился к себе в нору, пристроился у стены и вскоре уснул. Он позабыл о том, что он провел долгое время в разговорах и ему пришлось поднапрячь память, а это обычно вызывает у кротов сильную усталость.

Его разбудил голос Босвелла:

— Брекен! Брекен! Мне очень жаль, что так получилось. Но это не имеет большого значения…

— Ио чем же таком вы с ним беседовали? — спросил Брекен, но тут же осекся и приуныл, видя, что Босвелл весь сжался и опустил голову, давая понять, что не хочет обсуждать это.

— Я не могу ничего сказать тебе, Брекен. Пожалуйста, постарайся понять, тут происходят вещи, объяснить которые невозможно…

— Я понял одно: кроты, которые не принадлежат к числу летописцев, здесь не к месту, — рассерженно сказал Брекен. — Повсюду какие-то тайны и бесконечные отговорки. Вот, например: что стряслось с Медларом? Почему с ним нельзя увидеться?

Босвелл потупился, от его обычного спокойствия не осталось и следа: он страдал за Брекена, который чувствовал себя обиженным, и, надо сказать, небезосновательно. Пожалуй, он скажет, что произошло с Медларом. Вреда от этого никому не будет.

— Медлар сейчас в местах, расположенных к западу от Аффингтонского Холма, где находятся Норы Безмолвия. Это недалеко отсюда, примерно в двух милях. Из Аффингтона туда проложен туннель.

— И что там происходит? — поинтересовался Брекен.

— Ну, мне трудно это объяснить. По сути дела ничего. Ничего не происходит. Там есть специальные норы, в которых безвылазно живут некоторые кроты, очень немногие. Вход в такую нору заделывают, и тамошние обитатели проводят время в молчании.

— А зачем это нужно? — спросил ошарашенный Брекен.

— Просто они достигли уровня, на котором продвигаться вперед можно, лишь пребывая в полнейшем покое. Помнишь, Медлар говорил о том, как важно этому научиться?

— Так, значит, этим он теперь и занимается?

Босвелл кивнул.

— А как ему при этом удается оставаться в живых?

— Другие кроты приносят ему пищу. Прислуживать молчальнику — великая честь. Все молодые летописцы делают это по очереди.

— А как же экскременты, которые скапливаются в норе? — не успокаивался Брекен.

— Видишь ли, там две норы, и в одной из них другие кроты регулярно делают уборку. Но на самом деле проблем с этим нет. С течением времени молчальнику требуется все меньше и меньше пищи, его организм каким-то непонятным образом очищается.

— А когда же они вновь выходят наружу? — спросил Брекен. Он в жизни не слыхивал ничего более поразительного.

— Этого не знает никто. Порой они не выдерживают больше нескольких дней, но такое случается редко, ведь все тщательно к этому готовятся. К примеру, Медлар готовился к этому на протяжении многих кротовьих лет, хотя он, вероятно, сам не отдавал себе в этом отчета. И вообще, его случай исключительный, ведь он не летописец и не принадлежит к числу обитателей Аффингтона. Другие молчальники или по крайней мере большинство из них проводят в Норах Безмолвия хотя бы пару кротовьих лет, а зачастую и куда больше. Некоторые остаются там навсегда, и, если в течение кротовьего года оттуда не доносится никаких шумов и никто не притрагивается к пище, по распоряжению Святого Крота вход в нору торжественно замуровывают.

— Но что же они там делают?

— Молятся. Размышляют. Пытаются достигнуть полного самоотрешения и проникнуться сущностью Камня.

— А как же те, которые возвращаются обратно?

— В каком смысле?

— Что происходит с ними потом?

— Они живут обычной жизнью. С одним из таких кротов ты уже встречался: Квайр провел в Норах Безмолвия десять кротовьих лет. Но только не подумай, будто он из-за этого стал таким забывчивым, просто он уже очень старый, и, несмотря на его вздорный характер, к нему тут относятся с глубоким почтением.

— И что, все летописцы проводят там какое-то время?

Босвелл рассмеялся. Брекен еще никогда не задавал так много вопросов подряд.

— Нет, только немногие. Для этого необходимо обладать душевной простотой и немалыми силами. Вероятно, сейчас, кроме Медлара, там никого нет, и мне кажется примечательным тот факт, что он не летописец. Как сказал Скит, мы живем в необычные времена, когда традиции изменяются. Насколько мне известно, прежде в Норах Безмолвия проводили время только летописцы, но я не вижу причин, почему это должно быть недоступным для других. Постижение сущности Камня не является прерогативой летописцев, в этом я убедился, когда побывал в Данктоне. — При этом он подумал о Меккинсе, Ребекке и самом Брекене. Он пришел к выводу, что летописцам следовало бы многому у них поучиться. Ведь он, Босвелл, узнал от них так много нового и столь же многое он еще не успел узнать.

Босвелл зевнул, почесался и отправился к себе в нору спать. Брекен еще походил немного, разыскивая, чем бы подкрепиться, после чего тоже забился в свою нору и закрыл было глаза, но неуемное воображение все рисовало ему образы загадочных молчальников, удалившихся в Норы Безмолвия. Странное место этот Аффингтон, и, пожалуй, оно не очень-то ему нравится. Ну что ж, он сдержал обещание, пришел сюда и вознес благодарность Камню. Святой… Скит благословил и его, и Ребекку. Он уже начал засыпать, и вдруг увидел перед собой не Норы Безмолвия, а грот, где они лежали, лаская друг друга, а вокруг разливался мягкий свет Заветного Камня, и улыбнулся от тихой радости и удовольствия. Затем, как часто бывает в полусне, на смену этой картине пришла другая, куда менее приятная: он увидел, как Ребекка сидит в одиночестве в одной из Нор Безмолвия, застыв в ожидании, и так проходит один год за другим, и ему захотелось, чтобы она вдруг оказалась вместе с ним и Босвеллом в этом странном Аффингтоне. Из глаз у него хлынули слезы, но он не заметил их, ощущая лишь щемящую боль разлуки.