Он не нашел ее в норе Меккинса. Там лежало лишь его мертвое тело, покрытое нарывами. Меккинс! Меккинс!

Он растерянно огляделся по сторонам, не зная, куда кинуться, пытаясь прийти в себя, сосредоточиться и подумать. Ребекка! Он заметался по проходам, надеясь найти кого-нибудь, кто знает, где ее искать, но каждый из повстречавшихся ему кротов в ответ на его вопрос «Где Ребекка?» лишь с тупым изумлением смотрел на него. У них полно своих проблем, да и откуда им знать, где она.

Почему она не пришла к нему? И куда она могла отправиться?

Решив, что она, вероятно, вернулась к себе в нору, он побежал по туннелям в сторону Луговой системы и, лишь оказавшись у кромки леса, вспомнил, что не знает, где именно находится нора Ребекки. Ближе к центру системы? Или там, где раньше жила Роза? А кроме того… он остановился, тяжело дыша, весь мокрый от пота… судя по ощущению, что-то было не так. Как будто он бежит совсем не в ту сторону, не приближаясь к Ребекке, а удаляясь от нее. Он повернулся лицом к югу, туда, где вдалеке на вершине холма стоял Камень, и спросил вслух:

— Где ты?

Вокруг простирались заполненные жарким спертым воздухом туннели, близился вечер. Ему хотелось позвать ее и услышать, как она откликнется.

Куда она могла подеваться? Брекен закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на мысли о Ребекке, пытаясь понять, куда она могла отправиться. К Камню? В Бэрроу-Вэйл? Или куда-то еще?

И тогда вдруг он вспомнил о норе Келью. Ведь именно там жила Ребекка, когда она так тяжело болела и по милости Камня ей удалось избежать смерти и взять на себя заботу о маленьком Комфри. И теперь она, конечно же, отправилась именно туда. Он преисполнился такой уверенности, что тут же успокоился, вскочил с места и пустился в путь на восток через туннели Болотного Края в самую заброшенную часть системы. По милости Камня… сам того не сознавая, он начал молиться, хотя ему казалось, что он не вправе просить Камень сохранить жизнь Ребекки после того, как он почти полностью разуверился в его силах. «Если она останется в живых, — пообещал он, — я отправлюсь в Аффингтон, чтобы возблагодарить тебя. Я сделаю все, что угодно… только не дай ей умереть».

По пути он на каждом шагу сталкивался со смертью, ведь в Болотном Краю эпидемия бушевала с большей силой, чем в Бэрроу-Вэйле, и повсюду он видел трупы и кротов, корчившихся в предсмертных муках. Некоторые из тех, кому удалось выжить, сошли с ума, они бродили по округе в полной растерянности, тихонько приговаривая:

— Мы спасены от смерти, спасены, мы тоже болели, болели чумой, но выжили. Хвала Камню, спасшему нас от гибели, хвала Камню…

Они протягивали лапы к Брекену, стремясь притронуться к нему, и он видел на их телах нарывы, служившие доказательством того, что они и вправду переболели чумой, видел безумные глаза тех, кто повредился рассудком, избежав гибели по неизвестной причине.

Наконец он добрался до восточных окраин, где пересохшая земля крошилась под лапами, но все же сохранила сыроватый запах, который всегда был ей свойственен. Он не бывал в этих краях с тех самых пор, когда ему пришлось спасаться бегством от Руна давным-давно, когда… он чуть было не сказал про себя: «Когда все в этой жизни шло нормально».

Он все шел и шел, приближаясь к цели, гадая о том, что ждет его впереди, и сердце его билось все сильней и сильней.

Спустилась ночь, он провел в пути все время с самого начала вечера.

— Только не дай ей умереть, — снова прошептал он, когда до цели оставалось всего несколько ярдов, — все остальное не имеет значения. Я отправлюсь в Аффингтон, чего бы мне это ни стоило, и буду вечно тебя благодарить.

Он без труда отыскал туннели, принадлежавшие некогда Келью, но остановился в нескольких шагах от входа, обнаружив там то, чего ему уже давно не доводилось видеть: свежий цветок. Розовато-лиловые лепестки, похожие на лепестки крокуса, белый ломкий стебель. Как странно видеть его среди пожухлых, покрытых пылью побегов плюща, обвившего ствол дерева у входа в нору. Брекену нигде не встречались такие цветы, поэтому он на мгновенье остановился, чтобы рассмотреть его, а затем осторожно проник в нору, пытаясь определить по запаху, есть ли в ней кто-нибудь живой.

О да, кто-то живой там есть, и он болен чумой. Брекен почуял знакомый отвратительный запах и услышал движение. По крайней мере она жива. Он ринулся вперед, крича:

— Ребекка! Ребекка! Это я, Брекен! — И побежал что было сил по туннелям.

На самом подходе к норе, где прежде жила Келью, он наткнулся не на Ребекку, а на Комфри, который, завидев Брекена, выставил вперед свой узкий носик и заикаясь сказал:

— Здравствуй, Бр-бр-брекен.

Брекен даже не задумался о том, что может делать в таком месте Комфри, а сразу спросил:

— Она здесь? Она жива?

— У нее чу-чу-чума, — ответил Комфри. — Ей не-не-нездоровится.

Ребекка сидела забившись в тот же угол, где она провела множество дней во время своей предыдущей болезни. Глаза у нее опухли, но щелочки между веками еще оставались, а рот был широко раскрыт, и дышала она с трудом. В области носа уже начали появляться припухлости. Возле ее головы на полу лежала белая глянцевая луковица растения, цветок которого Брекен заметил у входа.

Комфри подошел к Ребекке.

— Тебе обязательно надо съесть это, Р-ребекка, — ласково проговорил он и легонько притронулся к ней, чтобы привлечь ее внимание. — Пожалуйста, по-по-по-пытайся.

— Ребекка, — прошептал Брекен, — это я, Брекен.

Она вздохнула, и он заметил, что из глаз у нее текут слезы, но не понял, болезнь ли тому причиной или нечто иное.

— Спасибо, — едва слышно прошептала она.

— За-заставь ее это проглотить, — в отчаянии попросил Брекена Комфри. — Ей это поможет, я точно з-з-знаю.

— А что это за растение? — спросил Брекен.

— Я отыскал его на пастбище у болота за Истсайдом. Тамошние жители называют его луговым шафраном, но лишь немногим из них доводилось его видеть, оно встречается очень редко. Но я все-таки нашел его и с пе-пе-первого взгляда по-понял, что оно необходимо Ре-ребек-ке. Я это почувствовал. Если ей нужна по-помощь, я всегда чу-чувствую. Это особое лекарственное растение… Я часто отыскивал тра-травы, которые ей требовались. Но я не знал, что оно понадобится ей самой. Раньше они были нужны для тех, кого она лечила. — Голос его дрожал, он все время подпихивал белую луковицу к носу Ребекки, надеясь, что она откусит от нее хоть кусочек. — Ты не должна умирать, — сказал он, словно упрекая ее в чем-то. — А если ты его не поешь, будешь очень долго поправляться. — Он перевел взгляд на Брекена и, словно уловив его мысли, сказал: — Ты зря боишься, что она умрет. Она не может умереть. — Комфри произнес эти слова с глубочайшей убежденностью.

Если бы все это происходило в другое время и в другом месте, Брекен мог бы поклясться, что по покрытому нарывами лицу Ребекки промелькнула тень улыбки.

— Ребекка, — заговорил он, — Ребекка… — Тон его голоса внезапно изменился, и он решительно заявил: — Тебе в любом случае придется запихать в себя луковицу, которую принес Комфри. — Он взял ее, откусил кусочек, разжевал и, выплюнув получившуюся кашицу себе на лапу, принялся кормить ею Ребекку. Жевать сама она не могла, но ей удалось набрать кашицы в рот и проглотить ее.

Когда это произошло, Брекен с полнейшей уверенностью понял, что она не умрет или, точнее, как выразился Комфри, говоривший, несмотря на свое заикание, с великой верой, что она не может умереть.

— Большинство больных умирает из-за того, что они совсем ничего не едят и не могут нормально дышать, — спокойно объяснил Брекену Комфри, который теперь воспринимал Ребекку и Брекена как две части единого целого и решил заботиться о них одинаково. — Роза рассказывала мне о луговом шафране, я даже помню про него стишок, но я не знал, что «черная смерть» и чума — это одно и то же. Мне сказал об этом один из жителей Истсайда, и тогда я все сообразил.

Брекен слушал его невнимательно, зато Ребекка впоследствии обнаружила, что запомнила каждое его слово. Ужасной особенностью чумы является то, что мозг сохраняет полнейшую ясность, хотя тело отказывается ему повиноваться.