Всё начинается сначала. Боль накатывает беспощадными штормовыми волнами, а слёзы с новой силой срываются по щекам, падая на экран мобильного, пока любимое лицо не начинает расплываться. Зло смахиваю капли и смотрю, пока звонок не обрывается.

И кричу. Долго. Громко. До разрыва связок. До полного отупения. Разрезаю тишину своими криками и рыданиями, пока силы опять не покидают меня, утягивая во тьму бессознательности.

В следующий раз в себя прихожу от маминого крика.

— Господи, Настя, что случилось?! Тебе плохо?! Тебя стошнило! Может, врача вызвать?! — тараторит, падая на постель и прижимая к себе моё безвольное тело.

Плохо? Мне не просто плохо. Я страдаю. Я умираю. Меня больше нет.

Рыдаю у мамы на плече, пока солёная влага не заканчивается. Как бы мне хотелось рассказать ей. Чтобы поняла и приняла. Чтобы поддержала и дала совет. Но в этом нет никакого смысла. Она никогда не поймёт, что человек может испытывать не только душевную, но и физическую боль от разбитого сердца.

— Что с папой? — спрашиваю скрипучим, надломанным, безжизненным голосом.

Отползаю от неё на другой край кровати и кутаюсь в одеяло.

Почему так холодно? Раньше я никогда так не замерзала. Накрываю даже голову и смотрю на родительницу из этого кокона.

— Всё не так страшно, как мы думали. Это был не инфаркт, а предынфарктное состояние. Врачи прописали ему полный покой и никаких нервных потрясений. Завтра он уже вернётся домой, а мы с тобой должны обеспечить ему все необходимые условия для скорейшего выздоровления. Понимаешь, Настя? Никаких нервов.

— Поняла. — бурчу безэмоционально в одеяло. — Всё сделаю, мам.

Внезапно я понимаю, что ничего не чувствую. Совсем ничего. Ни радости, ни облегчения, ни злости, ни даже боли. Наверное, мне всё же удалось умереть. Жизнь покинула меня вместе со слезами.

— Вот умница! — подсаживается ближе мама и притягивает к себе. Позволяю, но даже её касаний не ощущаю. Все нервные окончания перегорели. — А теперь иди в ванную и приведи себя в порядок. Сейчас пришлю горничную, чтобы прибрала тут и проветрила. А откуда эти перья? Что случилось с подушками? — продолжает трещать она, оглядывая комнату.

— Я в душ, мам. — игнорируя её вопросы, выползаю из "кокона" и тащусь в сторону ванной.

Единственное оставшееся ощущение — это обжигающий холод. Даже горячая вода не помогает согреться.

Наверное, мне стоило бы радоваться, что я больше не чувствую боли. Но и этой эмоции во мне не осталось.

Выкручиваю кран на максимум. Тело краснеет под крутым кипятком, а возможно, даже покрывается ожоговыми волдырями.

Ничего.

Капли бесконечно стучат по макушке и затылку, а я стою, опустив голову, и наблюдаю, как вода стекает в канализационное отверстие. Упираюсь ладонями в мраморную стену, потому что силы исчерпали себя вместе с чувствами.

Ничего не осталось.

Ноль.

Абсолют.

Выползаю из душа, закутавшись в полотенце, и иду к шкафу. Натягиваю бельё и халат. Цепляюсь глазами за чёрную футболку и душу в себе всхлип.

Сейчас не время.

Почему я должна плакать, если умерла?

Не позволяю. Держусь. Протаскиваю себя через этот Ад и заталкиваю футболку на самый верх, не позволяя себе даже дышать, чтобы не вдохнуть его запах.

Видимо, в мире всё же существуют вещи, способные воскрешать людей. Но я не хочу возвращаться. Так лучше.

Ужинаем под мамины попеременные причитания и наставления. Точнее, она ужинает, а я ковыряюсь в тарелке.

Мёртвым не нужна еда.

Перед глазами мелькает вчерашний «ужин», и я крепко зажмуриваюсь и топлю это воспоминание под слоем цемента.

Нельзя.

Мама продолжает бесконечно болтать. Вроде и слышу, что она говорит, но ничего не понимаю. В монологе постоянно мелькают слова: папа, инфаркт, лечение, спокойствие, контора, Кирилл, свадьба.

Пульсация в голове начинает нарастать, грозясь взорвать мне череп изнутри. Молча поднимаюсь из-за стола и ковыляю в сторону лестницы.

— Ты куда? — тут же встрепенулась родительница.

— Плохо себя чувствую. — дальнейших объяснений не даю и продолжаю движение.

Только отрицательно качаю головой, когда она опять предлагает вызвать доктора.

Лестницу преодолеваю очень долго, потому что ноги заплетаются, и я то и дело спотыкаюсь. Даже не стараюсь хвататься за перила.

Может, если расшибу голову, то удастся выбросить оттуда Артёма?

Когда оказываюсь наверху, жалею, что разбитыми оказываются только колени. Закрываю дверь и, несмотря на озноб, иду к окну, распахивая его шире. Вечерний воздух врывается в комнату вместе с первыми дождевыми каплями. Перегибаюсь через подоконник и подставляю им лицо.

Мобильный звонит снова и снова. Сообщения сыплются одно за другим. А я вылезаю по пояс в окно и скрываю тяжёлые слёзы за каплями дождя. Мне не надо смотреть на экран, чтобы знать, кто звонит. Это не Вика. Уверена, что это Северов, но не могу себя заставить ответить.

Что я ему скажу? Как объясню? Как расстаться?

Сегодня впервые за два года я пропустила занятия в академии. Впереди выходные. Надеюсь, их я переживу.

А дальше? Бросить учёбу, только чтобы не говорить с Артёмом? Для того, чтобы не умирать каждый раз, как увижу его? Не сгорать в агонии от невозможности коснуться?

Если я скажу правду, то он не отпустит. Знаю, что не даст уйти. Он обещал. И сдержит данное слово. А я не смогу его оставить.

И что потом? Убить папу? Или выйти замуж за Кира и вечно мучать и себя, и Тёму? Что мне делать?

Уж лучше пускай ненавидит меня. Я не стану отвечать на звонки. Не буду читать SMS. А потом… Потом, в понедельник, приеду на учёбу и разобью сразу два сердца. Так будет лучше. Так правильно.

Весь оставшийся вечер и часть ночи сижу на подоконнике у раскрытого окна под дождём и ветром. С волос капает вода. Щёки стянуло от соли. Халат промок насквозь и тяжело давит на плечи.

А может это чувство вины?

Меня ощутимо колотит, но я продолжаю сидеть в надежде, что умру от пневмонии или другой страшной болезни, вызванной переохлаждением. Пальцы скрючивает от холода. Вся кожа покрывается неприятными мурашками. Зубы бесконечно стучат, но я не замечаю этого.

Не снаружи холодно. Внутри.

По дороге проезжает очередная машина, но я даже не стараюсь рассмотреть её. Глаза заволокло туманом.

Как жить со всем этим? Как справиться?

— Настя! — раздаётся снизу родной до дрожи голос, и всё тело прошибает током, когда опускаю взгляд и вижу силуэт Артёма, расплывающийся в пелене дождя и неровного света.

Даже не пытаюсь ничего сказать или сделать. Сижу и поедаю его глазами. Просто смотрю на самого близкого и любимого человека в своей жизни. Который скоро исчезнет из неё навсегда.

— Возьми трубку, Настя! — кричит Север, маяча телефоном. — Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?!

Его голос смазывается за шумом разбивающихся капель, но я слышу каждое слово. Позволяю себе всего один натужный вдох. Один тяжёлый взгляд. Один тихий всхлип. Впитываю его образ. А потом спрыгиваю с подоконника и закрываю окно.

Потому что так, сука, правильно!

От меня оторвали половину души. Никогда больше я не стану целой.

Надежда, что утром станет легче, разбивается, едва первые лучи солнца пробираются в комнату. Я так и не смогла уснуть. Да, впрочем, и не пыталась. После того, как Артём приехал ко мне, а я захлопнула перед ним "дверь", у меня случилась очередная истерика. Я рыдала всю ночь под бесконечное жужжание телефона.

Северов звонил мне без конца, пока мой гаджет не разрядился.

Как только крики и слёзы закончились, в груди воцарилась пустота. Принимаю её. О мучительной боли напоминают только физические факторы: опухшие и покрасневшие глаза, слипшиеся ресницы и пропитанные солью волосы, дикая пульсация в голове и слабость во всём теле. И ещё искусанные до крови губы.

Я без остановки вгрызалась в слизистую, чтобы заглушить звериный вой и животные вопли, рвущиеся из горла. А ещё нестерпимую тоску по губам любимого.