На чистом обещании оставить её целкой, пока сама не попросит, вытягиваю.

Вынуждая растёкшийся мозг вырабатывать хоть какой-то грёбанный контроль, сосредотачиваюсь на её груди. Целую, лижу, втягиваю и кусаю соски, оставляя неровные следы зубов. Обвожу языком ореолы то на одной, то на другой. Облизываю каждый миллиметр кожи, добираясь до плоского живота. Влажно ныряю в пупок и двигаю ниже. Одним рывком сдёргиваю с неё шорты до самых щиколоток. Пугаю мою идеальную девочку, но и сам не меньше боюсь. Что остановит, страх долбит. Не выйдет, сука, сейчас тормознуть. Слишком долго. Чересчур много. Не вытяну.

— Артём! — вопит, принимая сидячее положение. — Что ты?..

Опять не даю договорить. В одно движение опускаю её обратно на подушку, накрывая своим телом. Принимаю обоюдную дрожь. Впервые так касаемся без преград.

Полотенце осталось в изножье кровати. Член упирается в голое бедро. Целую. Сначала мягко и нежно. Потом дико и страстно. Оба стонем, когда сжимаю по очереди сиськи, хозяйничая у неё во рту. Жарко еложу своим языком по её. Настя в ответ не сразу, но потом поддаётся. Отвечает, касается, гладит. Её ладони, до этого сжимающие простыни, переползают мне на спину. Мнёт пальцами шею. Царапает ногтями лопатки, оставляя красные полосы.

В жизни, блядь, никому не позволял метки на себя ставить, но моя девочка… Пусть всего исполосует, только не сопротивляется.

— Хочу тебя попробовать! — рычу, кусая её губы.

Молчит, но сильнее прижимает мою голову, вдавливая пальцы в затылок. Сама проталкивается ко мне в ротовую полость, вынуждая заткнуться. Значит, играет по своим правилам. Двусторонне. Согласен.

— Можно? — как скулящий щенок, вглядываюсь в глаза, опуская руку к промежности.

— Да, Тём. — выдыхает, подаваясь бёдрами навстречу.

Захлёбывается стонами, когда, сдвигаясь вниз по шее, целую ключицы, плечи, вылизываю ямку на шее и возвращаюсь к груди. Втягиваю в рот сосочек и остервенело сосу, рукой лаская клитор. Легко проскальзываю пальцем внутрь, начиная движение. Коленом раздвигаю её ноги.

— Тёма! — кричит, давясь новым стоном, когда вставляю второй палец.

— Тише, маленькая. Верь мне. Я сдержу слово.

Блядь, знала бы она, чего мне это стоит. Член без конца дёргается, рвётся в неё, истекающую вязкими соками и пряным ароматом возбуждения.

Пиздец, сука!

Сжимаю до скрежета зубы и опускаюсь ниже. Оставляю дорожку из поцелуев на её животе. Ещё ниже. Провожу языком по сомкнутым складкам, ощущая её вкус.

— Артём?! Что ты делаешь?! Не надо! Пожалуйста! Прошу, перестааань! — разбивается стоном, когда проталкиваюсь языком внутрь, сменяя пальцы.

— Ты такая сладкая… Вкусная… Идеальная моя девочка… Лучшая… — хриплю, продолжая ласкать её ртом.

Её бёдра, ягодицы, клитор, лобок, половые губы мокрые от её смазки и моей слюны. Мои губы и подбородок тоже.

Никогда не вставляла эта половина орального секса. В своё время натренился, а потом понял, что вылизывать не моё.

Не с Настей.

Хочу её от и до. Каждый миллиметр. Каждый вздох и стон. Взгляд и мгновение. Сам тащусь от того, что делаю для неё. Собственное удовольствие уходит на второй план, когда стоны моей малышки переходят в громкие крики.

Понимаю, что она на грани. Должен дать ей необходимую разрядку, но не могу, блядь, остановиться. Лижу и лижу. Пробиваюсь в неё сразу двумя пальцами. Вращаю ими внутри, растягивая плотно сжатые стенки влагалища. Рот теперь занят исключительно клитором. Как и с сосками: царапаю зубами, размашисто прохожусь слюнявым, как у голодной шавки, языком. Втягиваю в ротовую и тут моя девочка выгибается всем телом, упираясь пятками в матрац и, выкрикивает моя имя, кончая. Выпиваю её оргазм досуха и сам, подаваясь вверх, кончаю ей на живот.

С любой другой чувствовал бы себя ни на что неспособным дерьмом, но только не с любимой. С ней я забываю слова "позор" и "стыд". Есть только мы и это мгновение.

Знаю, что Настя не станет ржать над тем, что с ней я даже несколько минут выдержать не способен.

Тянусь вверх, пока наши лица не оказываются на одном уровне. Хватаю ртом её рваные вдохи и выдохи.

— Я люблю тебя. — хриплю неожиданно даже для себя и охуеваю, когда вместо ответа раздаётся тихое посапывание.

Вот же ведьма! Просто отрубилась.

Падаю рядом и прижимаюсь всем трясущимся телом. Забываю о сперме на её животе. О словах, на которые не получил ответа. Отключаюсь, прижимая к себе свою идеальную девочку и слушая её ровное дыхание. И впервые за много лет сплю без кошмаров.

Последняя мысль, мелькнувшая в отрубающихся мозгах: уж лучше оргазм на ужин, чем содержимое той миски.

Как отличить конец от начала, если мира больше не существует?

Мне жарко. Очень-очень жарко. И тяжело. Такое чувство, что кто-то вывалил на меня груду раскалённых кирпичей.

Стараюсь пошевелиться, но давление становится сильнее. Открываю глаза и утыкаюсь в незнакомый вид за окном. Заторможенный после сна мозг начинает медленно приходить в себя, генерируя картинки прошлой ночи вместе с осознанием.

Осторожно кошу взгляд вниз на мужскую руку на своей обнажённой груди. Ещё ниже. Свои части тела и отсутствие на них одежды игнорирую. Поздно пить Боржоми… На бедре лежит ничем неприкрытая нога, усыпанная жёсткими светлыми волосками.

Ох-ре-не-ть!

Единственное слово, которое приходит в голову, когда сознание полностью проясняется.

Краска бросается в лицо, когда понимаю, что лежу в чужой постели абсолютно, блин, голая вместе с Артёмом Северовым. На котором, между прочим, тоже ни единой нитки. Полотенце, в которое он заматывал бёдра прошлым вечером, сиротски свисает с края кровати.

Вашу ж мать! — вторая мысль, добирающаяся в мозги.

Щёки, скулы, шею, а за ними и всё остальное обжигает огнём, словно меня облили бензином, а потом бросили горящую спичку, когда вспоминаю вчерашнюю ночь. А точнее то, что мы делали с Артёмом.

В свою защиту могу сказать, что я никакого участия во всём этом почти не принимала. Если воспринимать пассивность как оправдание, то я невиновна по всем статьям. А вот если взять в обработку моё желание и невозможность остановить его действия, то мотать мне пожизненно.

Хотя кого я обманываю?

Единственное, о чём я жалею, что просто отключилась после того, что Тёма творил с моим телом ртом и руками. Видимо, усталость, перенапряжение и три оргазма к ряду сделали своё дело, и я просто уснула.

Вчера с трудом несколько слов связывала, а сегодня хочется так много сказать ему. Хочу наконец признаться, что люблю. И будь что будет. Может и пожалею о сказанном, но лучше так, чем о том, чего так и не смогла выговорить.

Сегодня всё закончится, а завтра начнётся с нуля.

Откладываю признание, пока не поговорю с родителями и не покончу с этим фарсом, называемым помолвкой. Всё равно с Киром быть не смогу. Я и раньше об этом знала, но после этой ночи укрепилась в своём решении.

Крепче вжимаюсь в горячее тело любимого человека, пока не напарываюсь на стоящий член, упирающийся в ягодицу. Рука Северова крепче стискивает рёбра, не давая отстраниться. Над ухом раздаётся тихое возбуждённое рычание:

— Куда ползёшь, идеальная девочка? Не пущу!

— Ты не спишь? — едва пищу, потому что была уверена, что он храпит, как мамонт.

С долгим опозданием до меня доходит, что всё это время его сердце, стучащее мне в спину, билось с оглушающим грохотом. У человека в состоянии покоя такого не бывает. Только если у него тахикардия. А я почти на сто процентов уверена, что у Севера её нет.

— Давно не сплю, малыш. — обжигает дыханием шею, прихватывая губами. — Моя ж ты девочка. Я скучал по тебе. Целую, сука, ночь.

Не успеваю ничего понять, как оказываюсь на спине, прижатая крепким телом, а губы уже отвечают на жадный поцелуй. Мозг ревёт сиренами, зажигая сигналы SOS, но я впускаю язык, игнорируя предвестников Апокалипсиса.