– Не стой на пороге, сестра Инес. Чем ты так смущена?

Монахиня вошла, опустив глаза, и поклонилась, как всегда испытывая странное чувство, будто настоятельница читает ее мысли прямо сквозь велон.

– Мать Доротея, час назад в госпиталь приходил юноша-мастеровой. В добром здравии, но убогий зрением. Он обратился ко мне с престранной просьбой. – Сестра Инес замялась, но настоятельница терпеливо ждала, и монахиня продолжила: – Он спрашивает, не дозволят ли ему приходить в госпиталь и слушать чтение Священного Писания. Дескать, он далек от церкви по причине своего изъяна и хочет сие исправить. А стоя на мессе среди толпы, он слышит прескверно и большую часть попросту не понимает.

Мать Доротея приподняла брови:

– Это весьма достойная просьба, сестра Инес, и я не нахожу в ней ничего странного. Многие сестры читают Писание нашим подопечным, что сами неграмотны, но ищут Господа.

Монахиня откашлялась:

– Это не все. Он просит помощи не одной из сестер, а прислужницы Паолины.

Теперь мать настоятельница отложила перо и внимательно посмотрела на сестру Инес:

– На сей раз ты права, это уже необычная просьба. Как юноша объяснил свое желание?

– Сказал, что всю жизнь роптал на Господа за свою слепоту, почитая себя несправедливо обиженным. А недавно приходил навестить недужного солдата и был потрясен людскими страданиями, что открылись ему здесь. Ему стало дурно, а Паолина помогла ему выйти из зала и поддержала добрыми словами. После этого он осознал свою гордыню и возжелал очистить душу. Кротость же и участие Паолины стали для него вехой во тьме его заблуждений, и он жаждет продолжить свой путь к Господу с ее помощью.

Мать Доротея задумалась, перебирая четки. Через несколько минут она подняла голову и коротко ответила:

– Я разрешаю. Передай Паолине, что чтение Писания юноше отныне часть ее послушания.

Сестра Инес рвано вдохнула, и ее лицо залилось краской:

– Матушка… Простите предерзкую… Но как же это? Девочка еще только прислужница, едва научилась хорошо читать. К тому же перечлива и к Евангелию неусердна. Да и… Вы уж не осерчайте, но мы все знаем, что за дорога привела ее к монастырским вратам. Так ей ли, недостойной, наставлять другого? Да еще мужчину, у которого невесть что на уме.

Мать Доротея подождала, пока сестра закончит свою пылкую тираду, а потом улыбнулась мягкой и благостной улыбкой:

– Как часто в нас говорят миряне… Милая моя Инес, ты забываешь: мост и без перил пригоден для ходьбы, перила же без моста лишены всякого толка. Так и правила существуют для удобства и устойчивости, но они бесполезны, если не опираются на здравый смысл.

Паолина едва умеет читать и неусердна к Евангелию? Так пусть читает больше и вникает в суть. Юноша будет задавать вопросы, на которые девочка ответить не сумеет, – и она будет размышлять, искать истину и, наконец, пойдет за ответами к сестрам. Наставляя ближнего, Паолина будет учиться сама. Благодетельствуя грешнику, она постигнет красоту духовного пути.

– Но мужчина… Это неслыханно, мать Доротея!

– «Это неслыханно…» – Настоятельница все с той же улыбкой подняла глаза к распятию. – Не этими ли словами люди встречали чудеса, творимые Спасителем? Сестра, ты права, мы знаем, как девочка оказалась среди нас. Почему я сразу же определила ее на труднейшую работу в госпитале, хотя с юной прислужницы хватило бы стирки, мытья и щипания корпии? Я хотела, чтоб Паолина сразу же увидела мужское тело в убожестве болезней и навсегда отвергла бы плотскую страсть. Это жестоко, я знаю, но ради спасения души приходится идти на жертвы. Так пусть молодость и здоровье предстанут перед ней через постижение Господа, а не через греховное любопытство. Поверь, Паолина в куда большей безопасности с этим парнем у нас на глазах, чем наедине с пагубными мыслями в своей келье.

Мать Доротея умолкла на миг, потом бессознательно провела ладонью по шраму на лице:

– Я допускаю, что юношу занимает вовсе не спасение души. Однако он испросил помощи Паолины, хотя по слепоте не мог прельститься ею. Значит, он страждет доброты и участия. Даже вошедший в церковь для постыдного глумления – все равно вошел в церковь, сестра. Изгнав его, мы лишь глубже толкнем его в пропасть. Так давай приветим его – и он останется. Если юноша слеп, а хлеб насущный зарабатывает своим трудом, то он вынес немало людской несправедливости. И мы не вправе отказать ему в помощи. Не забывай, мы здесь, чтоб помогать, а не судить.

Сестра Инес подняла глаза к распятию на стене и истово перекрестилась, будто пытаясь тверже встать на зашатавшихся под ногами плитах пола.

– Ступай, помолясь, – кивнула настоятельница, и монахиня вышла из кабинета под неодобрительный перещелк четок, все еще хмурясь.

– Нет! – Паолина стояла перед сестрой Инес, потупившись и сжав губы. Порывисто бросив это «нет», она сжалась, словно ожидая удара за дерзость, но монахиня молчала, и девушка несмело подняла глаза:

– Сестра… Я еще не сильна в чтении, а Писание надобно читать умело. Я не смогу. Пожалуйста, упросите мать Доротею.

– Паолина, не части, – суховато, но мягко проговорила монахиня, – я тоже была удивлена решением матери настоятельницы, но ей виднее. Оставь пустые пререкания. Завтра утром Джузеппе придет за ответом. Я освобождаю тебя от часа работы в общем зале, и не запамятуй начинать и заканчивать чтение молитвой. Ступай.

…Едва дождавшись окончания вечерней молитвы и оказавшись в своей келье, Паолина заперла дверь, сорвала с головы чепец и бросила его на топчан. Да что же за напасть! Почему ненавистный падуанец преследует ее с такой изобретательной настойчивостью?

Девушка раздраженно разворошила волосы и вдруг поглядела на сжатые в пригоршне черные пряди, будто видела их впервые. Перевела взгляд на смятый чепец, лежащий поверх грубого одеяла.

Гордыня от лукавого. И лукавый этот теперь не отстает от нее ни на шаг. Как иначе объяснить назойливое вторжение падуанца в и без того опротивевшую ей жизнь? Когда безумец Таддео хрипло визжал проклятия, ее трясло от отвращения и ноги сами понесли ее избавить Джузеппе от той ужасной сцены. А может, несчастный был прав? Говорят, умирающие наделены особой прозорливостью. Сегодня хитрец в два счета добился от строгой матери Доротеи немыслимой вольности: визитов к прислужнице, обладающей дурным характером и еще худшей репутацией. Его слепота вызывает у сестер снисхождение.

А ведь именно она – его главная сила, ключ, открывающий двери, недоступные для обычных зрячих.

Паолина потерянно вздохнула, садясь на топчан. А все же Таддео действительно радуется угощению. Еще в первый раз девушка что-то пролепетала о благотворителе из отставных офицеров, что пытается на свои скудные средства поддерживать старых солдат. Но Таддео почти не слышал ее, держа в руках сверток и глядя на него со странным выражением недоверия и тоскливой жадности. А потом развернул полотняный лоскут, ел, медленно жуя, а руки дрожали от нетерпения. Покончив с едой и бережно собирая с ткани крошки, он вздохнул глубоко и прерывисто, совсем как ребенок после долгого плача.

– Благодарствуй, сестра… – прошептал он, и в его голосе не было обычной горькой желчи. Затем отвернулся к теплой растрескавшейся стене, сжался в комок, точно над ним подняли плеть, и забормотал молитву, запинаясь и путаясь в словах, которые, похоже, много лет не вспоминал.

Сегодня, увидев новое послание, он отчего-то испугался. Долго сидел, то откладывая сверток, то беря в руки и теребя перевязывающую его бечевку. Вдруг быстро и жадно развернул, на сей раз поглощая еду торопливо, оглядываясь, будто украл ее у соседа. И снова долго и прерывисто бубнил, глядя воспаленными глазами на капеллу в углу, а в хрипловатом шепоте прорывались нотки искренней мольбы.

Ну, не душу же старого скандалиста пытается лукавый купить? Паолина потерла виски, чувствуя, что совершенно потерялась в своих раздумьях и до смерти устала. Вновь надевая чепец, она опустилась на колени перед распятием. Но, молясь, чаяла не так обрести вразумление, как увидеть во сне покинутый дом.