Сантьяго помолчал, а потом вдруг расхохотался:

– Ты сумасшедший! И я рад, что ты есть, постреленок. В этой чертовой армии все слишком рационально, безумцы здесь нужны, словно глоток свежего воздуха. Только безумец – опасное ремесло. И в доказательство моей готовности поддержать благое безумие я засуну тебя в терцию и прикажу кому-нибудь из рядовых научить тебя держать в руках клинок, чтоб в следующий раз ты сумел искуснее проявить свою блажь. Кузнец из тебя все равно паршивый. Ступай.

Этот разговор, где издевка шла рука об руку с жалостью, стал первым шагом босых ног неказистого оборванца по длинной и полной превратностей тропе, которая теперь стелилась под сапогами грозного полковника Орсо.

Надев обтрепанную куртку с косыми крестами пехотинца, нескладный подручный кузнеца в одночасье заявил миру, что теперь он солдат, и никогда больше не отступал от своего решения. Он неутомимо тренировался в фехтовании и рукопашном бою, не давая себе ни отдыха, ни поблажек, из-за чего часто бывал избит до беспамятства, а через сутки уже снова выходил, прихрамывая, на плац. Выжимал до отказа каждую мышцу своего тощего тела, стремясь с каждым разом добиться от него большего. Никому больше не спускал насмешек, неизменно лез в драку при любой провокации и нередко терпел серьезный ущерб. Однако задиристые повадки, смелость и упорство сделали свое дело: с Орсо начали считаться.

Уже через два года заморыша было не узнать. Он мастерски владел оружием, поражая проворством и непредсказуемостью. Вступал в поединок с любым противником, не чинясь ничьим превосходством. Он искал лучших, не стыдился поражений и от каждого перенимал все новые и новые приемы. Был бесстрашен до безрассудства и при этом почти пугающе хладнокровен. Проявил незаурядную изобретательность в разведывательных вылазках и в восемнадцать лет уже командовал небольшим отрядом.

Годы шли, и Орсо повышали в чине. Его давно уже никто не называл ни заморышем, ни подранком, но и имени его никто не знал. Он так и оставался просто Орсо для всех, от высшего командования и до девиц легкого поведения, порой оказывавшихся в его постели. Семьи он не завел, приятелей почти не имел, а единственной его подлинной страстью оставалась война.

Орсо был уже широко известен и имел репутацию человека деловой и безжалостной хватки, всегда избегая лишней крови, но не чинясь потерями, которые считал необходимыми. Однако ряд громких подвигов наградил его сомнительным подарком: пристальным вниманием властей, заинтересовавшихся отважным и предприимчивым авантюристом.

Многие и прежде вставали на скользкий путь высокого фавора, все быстрее мчась по нему до рокового поворота, где ломали ногу или, в худшем случае, сразу шею. Но мало кто смолоду умеет учиться на чужих невзгодах. Не умел этого и Орсо. Всего за несколько лет с блеском выполнив около десятка деликатнейших поручений, он утроил свое влияние в испанской армии, обзавелся немалыми деньгами и множеством врагов.

Я не знаю, где и когда достиг Орсо того самого рокового виража. Знаю лишь, что пришла ночь, когда за ним явился отряд королевских латников с приказом об аресте… и не нашел его дома. Орсо исчез, дезертировав из армии и растворившись в европейском многонациональном котле. И мне ничего не известно о нескольких годах его жизни.

Однако приблизительно за двенадцать лет до описываемых мною событий Орсо вдруг снова возник на белом свете, как и в первый раз, вынырнув ниоткуда, на сей раз в Италии. Более того, он возродился из пепла своего забвения, облеченный новой силой и властью.

Теперь он назывался полковником Орсо и имел полномочия кондотьера. Он подчинялся только герцогине Фонци, был совершенно одинок, каменно-холоден и внушал подчиненным почти суеверный страх. И никто по-прежнему не знал, что живет и дышит за суровым фасадом. Но сам Орсо ни в ком не нуждался, а потому едва ли кто-нибудь часто задавался подобными вопросами.

Годелот отмахнул клинок полковника вправо и сделал выпад, но закаленная сталь предсказуемо ткнулась в уже подставленную скьявону Орсо.

Еще выпад – и разошлись. Годелот перевел дыхание и снова атаковал. Выпад за выпадом – а полковник, даже не переступая ногами по земле, орудовал, казалось, шестью клинками одновременно, отражая удар еще на сближении. Шотландец ощущал, как сердце разрывает грудь, и машинально продолжал:

Полковник сделал шаг назад, и Годелот, ободренный успехом, удвоил напор. Еще шаг, еще. Впервые Орсо отступал под натиском ученика. Шотландец попытался вновь ускорить движения, до отказа выжимая ноющие мышцы, а полковник сделал очередной шаг назад, безмятежно протянул свободную руку, взял с бочонка стоящий на крышке кувшин, отпил несколько глотков и поставил кувшин обратно. Затем же ринулся вперед и могучим ударом выбил эфес из руки Годелота.

Юноша стремительно упал наземь, пропуская над собой свистящую сталь, двумя резкими оборотами подкатился к упавшему оружию, чтоб в третьем взметнуться на ноги, но скьявона вдруг упорхнула из-под руки, взблеснув на солнце, тычок сапога в подбородок опрокинул Годелота на спину, а на шее сомкнулись два клинка. «Ножницы», коронный прием полковника, исполняемый им с почти театральным изяществом. Годелот уже дважды видел, как Орсо демонстрировал этот фортель, но впервые стал его жертвой…

– Ваше превосходительство, – пробормотал он, сплевывая песок и вжимаясь затылком в землю, – ударить безоружного ногой в лицо – это нечестно…

В ответ ножницы сошлись еще на миллиметр, беря в стальной щипок кожу на горле:

– Какая разница, если я выжил, а вы нет? – спокойно спросил полковник.

– Да, да, я знаю, – досадливо проворчал шотландец, – честь – это байки для дураков. Только это все на словах. А на деле вы все равно в нее верите, не отрицайте. Иначе зачем в договоре запрещены насилия, мародерство и прочее?

Орсо хмыкнул.

– Вы громоздите в одну кучу разные вещи, Мак-Рорк, – отрезал он, размыкая лезвия. Годелот приподнялся на локтях и встряхнул головой. А полковник сухо пояснил: – В нашем и без того беспокойном ремесле только идиот станет специально наживать лишних врагов. Впрочем, мир на две трети населен идиотами. Но я дерзаю не относить себя к их легиону, а потому помню сам и вам тоже советую запомнить: нельзя мнить себя любимцем судьбы. В любви эта девица не постоянней портовой шлюхи, и однажды колесо фортуны все равно вмажет вас в дерьмо. И вот тогда, лежа в пыли перед врагом, вы получите отличные шансы понять разницу между судом солдата над солдатом и судом мужа и отца над убийцей и насильником.

Никогда не марайте рук зря, Годелот. Пощадите чужого ребенка, защитите чужую жену, оставьте кусок хлеба чужой матери. И однажды вам тоже дадут шанс. Или просто убьют, как мужчину, а не освежуют, как скот. Это не честь, Мак-Рорк, и не сказки о Камелоте. Это обыкновенный здравый смысл. Поднимайтесь, хватит валяться. На сегодня довольно.

Годелот встал с земли, подхватил на лету брошенную кондотьером скьявону и поклонился, все еще машинально силясь припомнить следующие строки:

– Благодарю вас, мой полковник.

Орсо бегло кивнул в ответ, небрежно накинул колет на одно плечо и двинулся ко входу в караулку. Глядя ему вслед, подросток ощутил, как едкий привкус разочарования отступает: день был нежарким, но влажная камиза полковника липла к спине. Все же несгибаемый командир взмок за время урока, несмотря на издевательскую демонстрацию скуки…