Артём шёл вперёд и слышал шушуканье парочек, в чьих сердцах ещё жив дух романтики, с его устремлениями к любви и счастью… Два вечно юных бога, изнемогающих друг к другу в нежной страсти и, держась за руки, гуляющих по пляжу ночью, обнажённые, влюблённые и прекрасные, в свете луны. Морской ветер развевает их волосы и холодит кожу, но не может остудить внутренний пыл и оттого в бессильной ярости пенит волны и насылает приливы… Эта мысль оставляет на языке Артёма вкус горечи.

Внимание переключается на других людей. Старшее поколение. Пожилые пары. С какой старческой нежностью они смотрят друг на друга сквозь вместе пережитые десятилетия, и делятся этой любовью со своими уже повзрослевшими детьми и внуками.

Могли бы мы с Аней быть так же счастливы? Но зачем здесь этот вопрос, если Артём сам явился на встречу к другой девице.

- Артём?! - Он обернулся и увидел её. На скамье сидела брюнетка в чёрном платье, волосы были распущены, а в больших чёрных глазах пылал рок.

- Азалия… - Женщина и мужчина улыбнулись, приблизились и скромно поцеловались в уголки губ, и побрели по аллее.

Откуда-то из-за деревьев заиграла мрачная мелодика песен Ланы Дель Рей.

- Красивая песня, правда? - Спросила Азалия, когда летняя хандра была в самом припеве.

- Да, только немного мрачная.

- Но ведь это и есть красота. Иногда она проливается на тебя тёплым дождём в душный солнечный вечер. Иногда ливнем в холодный ненастный день, когда кажется, что в любую минуту поднимется ураган, а небо всё время затянуто тучами. Красоту можно обнаружить в свете надежды или в мраке, расстилающимся из земных глубин. Она не знает морали, но умеет смеяться и плакать. И она плачет, горюет, осознавая, сколь мало времени нам отведено, чтобы увидеть её частичку внутри нас самих, от рождения до смерти. Когда люди стареют, цветы увядают, леса вырубаются, реки иссыхают, скалы размывает, а искусство гибнет в руках невежд, но затем, всё это перерождается в неистовости и непостоянстве жизни с новой силой, и тогда красота умиляется и смеётся вместе с нами. Это и есть те мгновения прекрасного, что навеки в ней запечатлены. Поэтому мрак — это такая же часть жизненной правды, в которой мы обитаем. Но кто любит мрак? Все преклоняются перед позитивным виденьем, предпочитая сладкие иллюзии горькой правде.

- От твоих слов мне становится ещё грустнее… - Сказал Артём. Азалия улыбнулась и ещё долго смотрела на него. - Прости. - Он вздохнул.

- Ты извиняешься потому что готов принять иллюзии? Или потому что не готов развеять их?

- Ну, это не самый простой вопрос. Мы ведь живём в обществе, и каждый должен сам выбирать, как ему жить, было бы неправильным навязывать своё мнение, да?

- Правильно, неправильно, как и добро со злом вещи относительные, в этом больше личностной оценки, чем чего-то объективного. Видеть правду, принимать её — это дар, но правильно ли дать ему загнить, когда можно раскрыть глаза миллионам людей? Представь, ты едешь в машине с пятью людьми, и только у тебя широко раскрыты глаза. Ты видишь, что в конце пути вас ожидает катастрофа и удовольствие твоих товарищей того не стоит. Станешь ли ты нарушать их свободу или дашь погибнуть? Вот на какой вопрос ты должен себе ответить, ведь именно к этому и катится мир - к гибели. Вот к чему ведёт путь наслаждений… Триумф бесплодия, бессмыслицы и вымирания, потому что всё гениальное, настоящее и живое рождается в муках. Такова правда жизни.

- И что это, собственно, значит?

- Испытывая поверхностное наслаждение, мы утрачиваем глубину вкуса самой жизни, изолируем себя от её великолепия, силы, интеллекта и красоты… Артём! Жизнь это невспаханное, необъятное поле, а мы довольствуемся столь малым… За что мы продаём свою душу? За посредственное кино, дрянное пойло, быстрый секс, кабельное ТВ и брендовые шмотки? Что нам нужно для счастья? Громкое имя на нижнем белье и огрызок яблока на телефоне, хорошую квартиру и дорогой автомобиль? Неужели это и есть предел наших мечтаний?! Почему мы позволяем обмануть себя? Почему верим, что где-то в облаках есть парень, который решит за нас все проблемы, если шептать молитвы пару раз в день? А выбрав какого-то президента, наша жизнь зацветёт… Разве к этому мы должны стремиться?!

- Знаешь, - Артём усмехнулся, - твои слова как будто сплетены в колючую проволоку. Я-то, пожалуй, и соглашусь с некоторыми твоими доводами, пусть и звучат они резковато, но сомневаюсь, что люди примут страдание как образ жизни.

- О да… Но зато каждый второй твердит о смирении, хотя оно лишь превращает человека в раба. Смиренно терпеть, пока мир гниёт, вот что им внушает их бог. И да, они страдают, но страдают зазря. - Азалия замолчала и несколько минут вглядывалась туда, где под сенью деревьев сновали влюблённые парочки. - Только посмотри на них, а ведь они несчастны, как несчастны многие из нас… Мужчины отдаются своему эгоизму, видя в женщинах шлюх, лишь забаву, тогда как женщины видят в подонках принцев на белых конях. Они не пытаются созидать, а берут то, что есть, ослеплённые своими иллюзиями, но в глубине души знают об обмане, поэтому страдают и гниют изнутри… Но вместе с тем обсыпают друг друга клятвами.

- А как же пожилые пары?

- Их меньшинство. Единицы, что познали истинный путь к счастью, через умиротворение собственной души.

- Скажи, тебя кто-то обидел? - С сомнением спросил Артём.

Азалия впервые за вечер по-настоящему рассмеялась.

- Прости, меня что-то понесло, ты наверно теперь будешь думать, что я чокнутая.

- Да нет, мне нравятся чокнутые. – Артём улыбнулся.

- Но меня и вправду понесло, может из-за песни… или из-за тебя. Ты кажешься таким наивным и настоящим… твои вопросы… они отдают детской искренностью, когда ты ещё веришь в чудеса. Я не хотела быть столь откровенной, но этот твой взгляд, он обезоруживает, отогревает, выворачивает душу. Обычно я та ещё злобная стерва, но от твоих вопросов, то, как ты их задаёшь, всё внутреннее напряжение спадает.

- Ну, я лишь пытался быть милым. - Сказал Артём.

И Азалия вновь улыбнулась.

- Это хорошо! - Сказала она, и какое-то время они молчали и просто шли, глядя по сторонам.

- Нет ничего хорошего. Я бы хотел быть тем человеком, которым ты меня считаешь, но я женат, и я люблю свою жену. А ты и вправду милая, и очень хорошая. Поэтому я уверен, ты найдёшь правильного человека, который разглядит в тебе то, что вижу я сейчас. И после всего сказанного, я не хочу вставать на легкий и такой манящий путь измены. Но я солгу, сказав, что мне не страшно, и я не сомневаюсь, не угасла ли любовь, если супруги уже начали ходить налево, и была ли она вообще? Выдержим ли мы этот тернистый путь или кончим жизнь в разводе, несчастными, озлобленными стариками с разбитыми сердцами? Я не хочу такой участи для Анны и мне так стыдно за эти мысли и враньё, которое я наплёл. Иногда мне начинает казаться, что я живу чужой жизнью, что я утратил себя, и нахожусь не там, где должен. Я словно оказался в коридоре с тысячью запертых дверей, а все ключи, что у меня есть, не подходят ни к одному из замков. Всю жизнь я считал себя вполне счастливым, но теперь начинает казаться, что всё это был сладкий сон, а теперь я начинаю просыпаться и чувствую, что моё сердце разбито…

Азалия приблизилась к Артёму совсем близко.

- В одной повести, которую я как-то прочла, героиня говорила, что наши сердца не разбиваются, а только мнутся. - И Азалия всё шептала и шептала каким-то всё более зернистым голосом, и словно бы от этого само пространство начало расходиться по швам, и туман просочился на аллею.

Всё исказилось, вывернулось и вдруг затерялось в едком, никотиновом облаке, но прежде проскочило видение, просвет, что не утоп в забвении, как Артём и Азалия садятся в такси и уезжают. Сколько времени они ехали? Зачем и куда? Ответы скрылись где-то в тумане.