Кэйла прикрыла глаза, вспоминая. Вскрикнула, шокированная догадкой:

— Теневое проклятие! Вот что ты искал в тех книгах!

Лана не смутило признание в том, что она копалась в его вещах — сейчас его занимали совершенно другие мысли.

— Да. Ильза однажды столкнулась с дикой тенью. Та коснулась ее, и моя любимая заболела тьмой.

— С дикой тенью? — эхом отозвалась Кэйла.

— Прирученной тенью, чей хозяин — маг теней — погиб, — объяснил Джеральд. Перевел взгляд на Лана. — Значит, узнав, что тьма губительна для твоей возлюбленной, ты создал этот мир, заполнил его светом и отгородился от мира настоящего. Я… понимаю, что ты чувствуешь. Вот только жертву за спасение Ильзы приносишь не ты, а жители Стоунверда. Их дети болеют, их запасы подходят к концу, а впереди — долгая и голодная зима. Стихийники не справляются с дождями, и скоро решением Совета их отошлют обратно. Стоунверд затопит, в то время как вы двое будете наслаждаться жизнью в иллюзорном раю.

Кэйла обмирала от понимания, какой страшный выбор стоял перед Ланом: спасти горожан или Ильзу — единственного близкого ему человека.

— Но я не могу, не могу! — вскричал он.

— Но должен.

Прозвучавший за спиной голос Кэйла узнала не сразу. Из него ушли приветливые и веселые нотки, он стал глубже и серьезнее. Ильза подошла к любимому, прикоснулась рукой к его плечу.

— Если бы я знала, какую цену ты заплатил за мое спасение, я бы никогда не позволила тебе на это пойти. Жители Стоунверда… Я знаю их с детства, и даже если бы не знала…

— Но если солнце погаснет, ты умрешь, — прошептал Лан.

Глаза его блестели, он беспрестанно сжимал и разжимал кулаки — кажется, чтобы не дать волю слезам. Ильза плакала в открытую — крупные прозрачные бусины катились по щекам.

— Все мы однажды умрем. — Она поднялась на носочки, чтобы дотянуться до щеки Лана. Нежно приподняла за подбородок, заставляя заглянуть ей в глаза. — У нас будет еще немного времени побыть друг с другом. Теневое проклятие не убьет меня сразу.

— Я не позволю болезни забрать тебя у меня!

— А я не позволю, чтобы из-за меня страдали другие, — печально улыбнулась Ильза. — Разрушь чары, отдай людям солнце. У нас еще останется немного времени в этом мире… и целая бесконечность в другом. Я буду ждать тебя там, где нет ни тьмы, ни света. Где проклятие больше не сможет нам помешать.

Лан обнял ее — хрупкую, маленькую. Сгорбившись, зарылся лицом в ее волосах. Плечи его подрагивали — он больше не сдерживал рыданий. Оторвавшись от любимой, хрипло сказал, буравя невольных свидетелей его драмы ненавидящим взглядом:

— Уйдите. Оставьте нас.

Кэйла ушла, потянув за собой Джеральда. Видела по глазам Ильзы — она не даст Лану и дальше мучить людей. Она заставит его разрушить созданные им же самим чары.

Перед тем, как шагнуть в портал, Джеральд снова взял Кэйлу за руку. Замер на мгновение и, глядя в пустоту, отрешенно сказал:

— Люди постоянно совершают одну и ту же ошибку — играют с силами, которых до конца не могут понять. Используют мощную магию, не понимая, что за это, рано или поздно, придется платить.

Кэйла ничего не успела ответить — в следующий миг ее затянул магический водоворот. Они вновь очутились в покинутом всеми доме. За окном барабанил дождь. Жители Стоунверда прятались от него, не подозревая, что там, за невидимой завесой, безутешный маг прячет украденное у них солнце.

Кэйла вздохнула, отрываясь от разложенных по столу Скотта бумаг. Ни в одном из миров она даже на полшага не приблизилась к разгадке тайны, что так мучила и Денизе, и ученых-исследователей. Тайны, которая дала ей, Кэйле, новую — или, вернее сказать, еще одну — жизнь. Тайну появления Скверны, что уничтожила Старый мир.

Но не мог же мир просто в один миг измениться?

— Кэйла… Я хотел с тобой поговорить.

Она медленно выпрямилась, настороженная чересчур серьезным тоном Скотта. Всякий раз, стоило архивариусу заговорить об их совместной работе, его голос едва ли не звенел от возбуждения. В нем сквозила и страсть истинного исследователя, и восторженные нотки ребенка, столкнувшегося с чем-то неизведанным. Исключением были, пожалуй, разве что беседы о Скверне, но о ней они говорили только что… Значит, речь пойдет не об исследованиях.

— Я подумал… Ты столько времени проводишь в Архиве, и я вижу в тебе этот жадный интерес. Знаю, ты независимый исследователь, а значит, несмотря на юность, не привыкла работать на кого-то…

— Скотт…

Он взъерошил волосы энергичным жестом и затараторил так, что Кэйла едва поспевала за ходом его мысли.

— И Архив — точно не предел мечтаний для юной искательницы приключений, которая может позволить себе путешествовать по миру, заглянуть в каждый его уголок… Но ты так много времени проводишь здесь… Ах да, я повторяюсь…

— Скотт…

— В общем, как насчет полноценной работы в Архиве? Это немного не по правилам, ведь тебе всего семнадцать, но у нас есть специальные программы для молодежи. Я могу стать твоим куратором, ты — моим стажером.

— Я соврала.

Скотт наконец ее услышал и замолчал. Карие глаза удивленно округлились.

— Что, прости?

— Я соврала тебе в письме. Я не независимый исследователь, я работаю на своего дядю. Я сирота, а он… приютил меня. Дал мне работу.

И если не смысл жизни, то хотя бы дело, в которое она могла погрузиться с головой.

— Ох. Ясно.

Остаток дня прошел в каком-то неловком молчании. Погруженная в собственные мысли, Кэйла никак не могла сосредоточиться на работе. Ей нужно было не только перевести текст, с чем прекрасно справлялась черная жемчужина, спрятанная в ладони, но и сопоставить правильный перевод с заметками исследователей и внести необходимые правки. Сегодня эта задача казалась намного сложней.

Как будто специально Джошуа раньше вернулся домой, а потому ужинали они втроем. Как только все поели, Кэйла заговорила, торопливо роняя слова:

— Джошуа… Мне предложили полноценную работу в Архиве.

За столом повисла звенящая тишина.

— Как ты умудрилась?.. — изумленно начала Дарлин.

— Это важно? — перебила ее Кэйла.

Она не собиралась рассказывать кузине и Джошуа о черной жемчужине, которая проложила ей путь не только в Архив, но и вовсе в иной мир. Отныне и навеки эта тайна принадлежала только ей одной.

— Кэйла, зачем тебе там работать? — недоуменно воскликнул Джошуа. — Архивариусы — скучнейшие в мире клерки, которые не видят ничего, кроме своих бумаг!

— И своими собственными руками творят историю, — нахмурившись, с вызовом сказала Кэйла.

Ей стало обидно за архивариусов, и, конечно, за самого Скотта. Так вот какими их видели другие?

— Своими собственными? — фыркнул Джошуа. — А как насчет того, что объекты для изучения им поставляют независимые искатели и такие организации, как наша?

— Вот именно. Ваша… наша задача… — Кэйла совсем запуталась, к кому именно себя причислять, и начала сначала: — Задача искателя — просто добыть реликт. Но именно исследователей и архивариусов интересует, какая история лежит за ним.

— Я не понимаю, — растерялся Джошуа. — Тебе ведь так нравилась твоя работа…

— А что, если моя работа нравилась в первую очередь тебе?

Дарлин и Джошуа остолбенели. Прежде Кэйла никогда так ни с кем не говорила. Но то ли дело в новом цвете волос, который роднил ее с Денизе, то ли в том, как часто Кэйла находилась в ее теле и была ей, но в ней отныне (и, хотелось бы верить, навсегда) поселился дух девушки, знающей себе цену. Достойной уважения.

— Ты правда думаешь, что все это время я использовал тебя? — заглянув ей в глаза, тихо спросил Джошуа.

Кэйла помолчала, нервно теребя рукав кофты.

— Нет. Я так не думаю. Ты искренне заботился обо мне. Так, как умел. Мы оба использовали мою стойкость к воздействию Скверны в своих целей. Я делала это, чтобы спрятаться от боли в блуждании по руинам, в которые превратилась и моя собственная жизнь, в вечных поисках… сама не знаю, чего.