И Кэйла — живое напоминание о той, кого больше нет.

— Это все объясняет, — опустошенно сказал Джеральд. — Я не мог понять, что в тебе изменилось, и почему. Ты стала другой, почти незнакомой. И я чувствовал, что изменилось что-то не только в тебе самой, но и… между нами. Иногда я ловил твой взгляд и не знал, как его трактовать. То, что мне рисовало воображение, никак не могло произойти в реальности.

— Почему? — тихо спросила Кэйла. — Из-за того, что Денизе так и не смогла отпустить Эстебана даже после его смерти?

Он медленно кивнул, не отрывая взгляда от языков пламени.

— Она покорила меня с первого дня нашего знакомства. Я был юным мальчишкой-паладином, который только открывал для себя мир после жизни в стенах крепости, она — уверенной в себе восемнадцатилетней белой колдуньей. У меня не было ни единого шанса. — Джеральд невесело усмехнулся. — Конечно, я влюбился как щенок. И конечно, Денизе всегда воспринимала меня лишь как телохранителя, который дал клятву Несущей Свет всегда защищать ее дочь. Через несколько недель после того, как я присягнул Денизе на верность, в ее жизни появился Эстебан — взрослый, повидавший мир воин. Они оба полыхнули как факелы от одной-единственной искры. Денизе была ему верна и никого вокруг себя не замечала. Что уж говорить про меня — ее живого клинка.

— Не называй себя так, — взмолилась Кэйла. — Ты — человек, а не живой клинок.

Джеральд странно на нее взглянул.

— Как я мог не видеть этого раньше? Вы с Денизе совершенно разные. Она никогда бы не сказала подобного. В этом мире у каждого своя роль. Белые колдуньи обязаны помогать людям, а Белые Паладины — защищать их ценой собственной жизни. Ты ведь не будешь тосковать, когда сломается твой меч? Ты просто пойдешь к кузнецу и попросишь выковать себе новый. Так и мы, паладины. Наша жизнь — разменная монета, а наша смерть — лишь закономерный конец долгого пути.

Кэйла отчаянно помотала головой, в одном этом жесте выражая всю глубину своего несогласия. Кто придумал столь легко разбрасываться человеческими жизнями?

Выходит, она все же ошиблась, приняв образ холодной стены за равнодушие. Джеральд действительно провел черту между собой и Денизе, но сделал это лишь для того, чтобы закрыть свои чувства, зная, что они не взаимны. Все это время он любил ее, свою Денизе. А в ее сердце был Эстебан. Даже его смерть ничего не изменила — любовь такой силы бесследно не исчезает. И после смерти Денизе была предана Эстебану — Кэйла чувствовала это в момент видения с перстнем.

Быть может, каждый из них троих любил одинаково сильно. Но только Джеральд был по-настоящему одинок.

— И какой он, твой мир? — тихо спросил он, вряд ли догадываясь о ее мыслях.

Кэйла задумалась.

— Совершенно другой, и в то же время… очень похожий. Просто магию заменила технология, а все остальное осталось прежним. Жестокость, борьба — за власть, за богатство, за место под солнцем. Противоречивый — потому что посреди всей этой грязи находится место и свету.

А еще — тронутый Скверной. Но об этом Кэйла не стала говорить.

— Тебя кто-то ждет там? — осторожно спросил Джеральд.

Кэйла устремила взгляд поверх его плеча, на верхушки деревьев, за которыми медленно догорал закат. Спрашивал ли он о парне или о семье? Она подумала о дяде Джошуа и Дарлин — единственных, кто у нее остался.

— Нет. Меня никто не ждет.

Еще долго не смолкали их голоса — они говорили и все никак не могли наговориться. Кэйла рассказывала Джеральду о будущем, которого он не знал и никогда уже не узнает. Вместе они принялись воображать, каким стал бы этот мир, если бы магия из него не ушла. Джеральд воспринял правду куда легче, чем представляла себе Кэйла. Но, с другой стороны, он жил в мире, наполненном колдовством. Мире, где невозможное порой оказывалось вполне возможным.

Настала пора ложиться спать, но перед сном, в свете созданной сферы, Кэйла отыскала в дневнике Денизе упоминание о спенджагре. Джеральд оказался совершенно прав — этому духу отводилась целая страница.

«Спенджагра — дух злобный и несговорчивый. Все, что его интересует — энергия, источником которой являются спящие. Очень часто, столкнувшись со спенджагрой в царстве снов, пробудиться они не могут.

Спенджагру называют Очерненным Пламенем мира сновидений. Чтобы войти в единение с ним, нужно использовать красную свечу, которая олицетворяет голод силы с вырезанными у ее основания отпечатками зубов и когтей, символизирующими голодного волка. Когда ты отыщешь Очерненное Пламя в сновидении, станет возможным любое его изменение».

Кэйла разочарованно взглянула на сумку. У нее были белые, желтоватые и даже черные свечи, но ни одной красной. Джеральд поспешил ее успокоить: на пути к Дорвуду им попадется Айспе — один из крупнейших городов страны, где она сможет приобрести все необходимое.

Временами Кэйла поглядывала на паладина, помня о том, что он отдал часть своей жизненной силы на поддержание Путеводной нити. Он вроде бы выглядел как обычно (разве что, был чуточку бледнее), но она не обманывалась — Джеральд из тех людей, по лицу которых не прочитать истинных эмоций. Всегда сдержанный, закрытый, он не расскажет ей о своей боли. Будет держать ее в себе до последнего.

Чтобы хоть как-то загладить свою вину за то, что позволила ему пойти на подобную жертву, и для того, чтобы хоть немного помочь, Кэйла каждый день рисовала на руке рунную вязь, связывающую их незримыми нитями, и понемногу подпитывала Джеральда своей силой.

На исходе четвертого дня путешествия он сказал, задумчиво гладя Сумрака по гладкому боку:

— Путеводная нить слабеет.

Кэйла вздохнула. Это значит, что, невзирая на страх, который внушали ей оскверненные, придется найти одного из них.

Они отыскали его неподалеку от деревеньки под названием Лута. Оскверненный брел по пустырю, своей походкой и жуткими красными глазами напоминая зомби из фильмов ужасов. Увидев их, остановился.

Джеральд выдернул меч из ножен, но Кэйла придержала его за локоть.

— Подожди, — шепнула она. — Кажется, он не собирается нападать.

Оскверненный походил не на разъяренного дикого зверя как тот, из храма Амерей — скорее на собаку, получившую пинок от хозяина. Опасливо и недоверчиво смотрел на них своими алыми глазами. Кэйла шагнула вперед, сбросила со своей руки руку Джеральда — теперь уже он пытался ее остановить. Осторожно приблизилась к незнакомцу, контролируя каждый свой шаг и каждое движение — чтобы пораженный Скверной не воспринимал ее как источник угрозы.

Стоило прошептать молитву — воззвание к Амерей, и сила потекла по венам. Пальцами, охваченными свечением, Кэйла коснулась лба оскверненного.

Ее захлестнула волна эмоций — ярких, насыщенных, густо-черных. Столько ярости и боли, столько тоски! Она не ожидала такой отдачи. Эти черные мысли и эмоции мучили, жгли, ломали ее тело и ранили душу. Но где-то среди этой тьмы Кэйла нащупала тонкий лучик, искру света во тьме, и, ухватившись за него, потянула на себя.

Она тонула в сознании искореженного Скверной. Впитывала в себя его искаженную магию, чтобы обновить яркость Путеводной нити и вместе с тем цеплялась за луч света, пытаясь разгадать, что он олицетворял.

Воспоминание.

Скверна пока пощадила его, изувечив все остальные — но надолго ли? Кэйла видела нежное девичье личико, так похожее на лицо того, кто стоял сейчас перед ней. Дочка. Волна нежности — прохладная, слабая, почти растворившаяся в бушующем море других чувств — накатила и отступила.

Это ее единственный шанс. Шанс спасти человека, уже почти переставшего им быть. Кэйла обхватила лицо оскверненного ладонями — так, чтобы пальцы касались висков. Чувствовала бешеный пульс под кончиками пальцев, чувствовала боль, которая набухала внутри. Ее сознание — зеркальное отражение чужого — затопила чернота.

И, как тонущий цепляется за плот, она зацепилась за самое яркое, нетронутое Скверной воспоминание, за его любовь к дочери и привязанность к ней. Она подпитывала тонкий луч, что видела перед собой, делясь своим светом. Луч ширился, завоевывая посреди беспросветной черноты все больше пространство. И тьма сдалась, отступила, вспугнутая светом Амерей.