Иван Васильевич подошел к опоре и полез вверх.
— Будьте здоровы! — крикнул он и помахал рукой. — Спасибо за снимок!
Уходя, Непейвода, Молекула и Пли долго еще оглядывались на канатоходцев. Иван Васильевич шел по проводу, держа в руке фотографию. Провод проминался под его грузным телом, монтажника раскачивало с каждым шагом. Но он упорно шел вперед. И вот вершины деревьев скрыли его от глаз зрителей.
— Вот это закалка! — удивлялся Непейвода. — Умываются снегом! В пятьдесят градусов мороза!
— И не только умываются снегом, — сказал Костя. — Еще рубят просеки, роют ямы, ставят столбы. И только потом работают на проводе. Их зовут лэповцы. От слова ЛЭП — линия электропередач.
— А как они по проводу бегают! На такой высоте! — восхищался Пли.
Один Молекула молчал. О чем он думал? Может быть, сравнивал, что труднее: перейти один раз Ниагарский водопад или каждый день ходить выше сосен?
Большие костры
Непейвода, Молекула и Пли были очень заняты. За день они успевали подежурить на вышке, окунуться в ледяную Ангару, покрасить под наблюдением моториста катер «Таймень», убраться на станции и сделать еще очень многое.
На спасательной станции, кроме них, с утра до вечера крутилась целая армия черномазых от загара мальчишек. Они тоже лазали, прыгали, махали флажками. Ладочкин был доволен этой суматохой и, разглаживая брови-паруса, отдавал распоряжения юным морякам.
По вечерам, нагнувшись над столом, мальчики орудовали ножницами и иглой, как заправские портные. Они кроили синие матросские воротники, перешивали кепки в бескозырки и выводили на лентах бронзовые буквы: «Братское море».
А причина этой морской лихорадки была простая: Ладочкин решил идти в поход на шлюпках вверх по Ангаре. Даже капитан Непейвода, который обычно предпочитал командовать, послушно исполнял обязанности юнги. Ведь лоцман громогласно заявил, что бездельников он, с собой не возьмет, будь это сам адмирал, внук Лаперуза или племянник Ладочкина.
Чистым ранним утром, когда восходящее солнце окрасило в розовый цвет сопки, воду и небо, выстроились во дворе станции юные моряки. Белые рубашки, темные брюки, ленточки на бескозырках. На поясе в чехлах — красные флажки.
Лоцман Ладочкин, в сверкающем кителе и в широких морских брюках с такой острой складкой, что они при ходьбе со свистом режут воздух, бодро командует с крыльца:
— Проверить готовность новых моряков!
Костя-художник, бравый сигнальщик тихоокеанского флота, стоящий первым в шеренге, срывается с места и скачет через несколько ступенек на вышку. Кто-то сует москвичам флажки. И начинается веселая пляска красных сигналов.
Знак вызова с вышки. Знак «понял» с земли. «Непейвода, Молекула, Пли, готовы вступить вы в моряцкое племя?» — передает Костя так быстро, что у моряков рябит в глазах. «Готовы!» — отвечают ребята. «Готовы к отплытию?» — «Да, готовы!»
И красные сигнальные флажки навсегда остались у счастливых моряков.
— Поднять флаги расцвечивания! — торжественно сказал Ладочкин.
И над вышкой взметнулись разноцветные флаги, те самые, которые подарили братчанам тихоокеанские моряки.
Через толпу зрителей пробивался запоздавший оркестр. Музыканты на ходу грянули марш, и моряки, подняв на плечо весла, зашагали по каменистому берегу. Им махали, им завидовали, им желали счастливого плавания.
И вот поплыла назад спасательная станция с развевающимися на вышке флагами. Реяли эти флаги совсем недавно над океаном. А теперь желали счастливого пути первым мореходам Братского моря.
«Таймень» легко резал набегавшие волны, вздрагивая от тайного желания помчаться изо всех сил. Вытянулись в кильватер за катером две шлюпки. Тяжеловатые, они двигались вперед толчками, поблескивая на солнце серебристыми веслами. Бежала нам навстречу вся Ангара, стремительная и, как воздух, чистая. Надвигался с левого борта вытянутый остров с вырубленным лесом и голым склоном, — там еще недавно стояла деревня. Свежий ветерок обмывал лица моряков.
Пушистые брови командира сошлись на переносице. Он отдавал с мостика десятки команд мотористу, команде, шлюпкам. Он гонял юных матросов по катеру.
— Что вы сейчас передали, матрос Пли? — спрашивал он грозно.
— Я передал: «Лодкам подойти ближе», — докладывал Пли, не зная, где кроется его очередная оплошность.
— Только сухопутный повар называет шлюпки лодками! — сказал лоцман. — Просемафорить заново!
— Ой! — закричал Непейвода, стоявший впередсмотрящим. — Справа по борту камень!
— Малый порог, — уточнил лоцман и дал соответствующие распоряжения мотористу.
Шлюпки приблизились. Катер взял их на буксир и повел в обход порога.
Я с любопытством наблюдал за Ладочкиным, и мне казалось, что он видит своими прищуренными глазами всю реку насквозь, до дна. Моряки кидали за борт лот и докладывали ту глубину, какую только что назвал стоявший на мостике лоцман. Нам казалось, что Ангара везде бежит одинаково резво, а Ладочкин направлял флотилию против самых слабых течений. Он знал все подводные камни и по всплескам определял резвящихся невидимых рыб. Матросы смотрели на Ладочкина во все глаза.
Командир наш не улыбнулся и тогда, когда впередсмотрящий сделал неожиданное открытие.
— Вижу костер! — прокричал Непейвода. — А через костер прыгают голые дикари!
«Таймень» и шлюпки направились к берегу, где пылал костер.
Увидев катер, «дикари» перестали прыгать через огонь и надели рубахи и штаны. Катер осторожно приближался к обрыву. Несколько рук поймали конец лохматого каната и обвязали его вокруг дерева. Шлюпки причалили метрах в двадцати, где берег был пониже.
Деревенские ребята только что выкупались и, прыгая, согревались после ледяной воды. Они приняли нас гостеприимно: принесли из кустов корзину с рыбой и предложили сварить уху.
Но Ладочкин отказался от чужого улова.
Вскоре обе шлюпки с лоцманом и Костей на руле легко заскользили к небольшому зеленому островку, где хорошо клевала рыба.
Пока моряки рыбачили, неразлучная троица хозяйничала на катере. Капитан взобрался на мостик и голосом дяди стал отдавать друзьям команды, а те показывали в ответ язык и кривлялись. Потом ребята заглянули к мотористу и посмотрели, как он возится с двигателем. Наконец, забрались в рубку, в которую их не пускал командир катера.
Рубка была самым любопытным местом на маленьком судне. Мальчики обнаружили здесь хронометр, морской компас, потрепанные атласы и увесистую книгу, переплетенную в кожу. Острый нюх на необыкновенное подтолкнул капитанскую руку взяться за черный переплет.
И перед мореходами легли на стол все до одной тайны Ангары, потому что книга эта была лоция. Как пришедшая из древности рукопись, была она написана от руки аккуратными буквами. Чертежи, рисунки, карты стояли почти на каждой странице, начертанные тушью и карандашом на твердой бумаге и на желтом пергаменте.
Ветры и течения, подводные западни и опасные перекаты, разбившиеся на порогах корабли и рыбы диковинных размеров повествовали о видимом и невидимом, о понятном и страшном в жизни реки. Она не рождалась, как великая Волга или великая Лена, из крохотного ручейка, а выбегала широкой, стремительной лентой из загадочного Байкала. Она вбирала в себя буйную силу трехсот горных рек и холод байкальских глубин и неудержимо рвалась через сопки, перескакивая через каменные препятствия. Она сочетала в себе силу с хитростью, красоту — с коварством. Зимой, когда страшный мороз заковывал ее в тяжелый панцирь, Ангара использовала чужое оружие: копила лед на дне и силой воды взрывала тесную ледяную крышу, затопляя все на своем пути.
