Шофер знал, что если он провалится и на этот раз, то обоим конец: оглушит, как рыб. Он остановился, не доходя до края льда, подал товарищу доску, потянул на себя. Вот взрывник уже на льду. Встает на ноги…

Скорее к машине!

Едва они выскочили на берег, как лед треснул. Один за другим раздались десять хлопков. Два человека в промокшей одежде стояли на берегу обнявшись.

— Вот отчего я волнуюсь, когда слышу взрывы, — кончил свой рассказ Ладочкин…

На рассвете мы снова взошли на скалу. Всевидящий Ладочкин показал нам, что произошло за ночь, и мы видели: на Ангаре все, как на поле боя.

В карьерах подъемные краны грузили на самосвалы каменные снаряды. Ниже по течению, в тылу, другие машины ссыпали в воду гальку, укрепляя берег. На бетонных бычках, над бегущими со скоростью курьерского поезда потоками, пристроились девушки. Своими удивительными приборами они прослушивали дно так же внимательно, как это делают с больными врачи. Они узнавали температуру бетона и радовались тому, что в бычках не появилось трещин.

А на линии фронта уже была видна победа. Из воды торчала каменная зубастая гребенка, и через нее прорывались лишь редкие струи. Ангара отступила.

Зрители подошли к самому мосту. Вырывая друг у друга бинокль, мы оглядывали лица строителей и видели на них гордость и радость.

И Пли сказал:

— Этот бой — всем боям бой! Но ведь теперь люди должны загородить всю реку плотиной. Справятся ли они с сумасшедшей Ангарой?

— Справятся, — ответил Костя-художник. — Вон на том берегу стоят краны. Построят они высотный мост через Ангару и станут работать. Так, кажется, было, Молекула, в твоем сне?

— Так, — подтвердил Молекула. — Все эти краны-великаны мне именно и приснились. Они еще пели: «Майна — вира, есть у кранов сила!»

— Любому из наших кранов, — продолжал Костя, — ничего не стоит поднять, например, слона. Да что там слона, один слон — это пустяк. Два миллиона слонов — вот сколько будет весить Братская плотина, вот сколько бетона уложат краны. Тогда утонут и Падун, и утес с лермонтовской сосной. И все это я буду рисовать. Как же иначе? Я рисую историю Братска. Я — братчанин.

Хорошо сказал Костя: братчанин. Очень приятно называться этим именем! Мы ему позавидовали…

Потом Костя сказал мальчишкам:

— Хотите посмотреть цирковое представление?

— А в Братске есть цирк? Хотим, конечно, хотим! — наперебой закричали Непейвода, Молекула и Пли.

— Цирка с мягкими креслами в Братске нет, — ответил Костя. — У нас свой, таежный цирк. Предупреждаю: придется ходить. Не устали?

— Нет, не устали!

— Тогда в путь.

Они спустились с Пурсея, перепрыгнули через ручей и зашагали по дороге, убегавшей в тайгу. Костя вел ребят по обочине, по пыльной траве, а мимо них со свистом, с каким-то лихим азартом, словно догоняя друг друга, неслись тяжелые самосвалы.

— Что вы хотите посмотреть в нашем цирке? — спросил Костя-художник.

— Самых смелых артистов, — сказал Непейвода.

— Единственных и неповторимых, — добавил Молекула.

— И дрессированных собачек, — пискнул Пли.

— Будут смелые, единственные и неповторимые, — пообещал Костя. — А собачек, дорогой Пли, не будет. Ты же знаешь: мы дрессируем медведей, а не собачек.

У ребят заблестели глаза. Они были готовы идти хоть сто километров, лишь бы увидеть необычайное зрелище. А Пли все оглядывался на самосвалы. Может быть, он ожидал, что какой-нибудь грузовик встанет перед ним на задние колеса?

— Наблюдайте за верхушками сосен, — предупредил Костя.

— А кто там?

— Канатоходцы. Скажу вам честно — редкое зрелище. Последний в мире канатоходец выступал сто лет назад. Эмиль Гравеле — так звали этого смельчака. Он перешел через Ниагарский водопад.

— Вот это здорово! — восхищенно сказал Непейвода. — Расскажите, как это было!

— Ну, прежде всего, публика не знала такого имени, — начал Костя. — Прыгун Гравеле на афишах значился Блонденом. Он выступал в цирках Европы и не имел особого успеха. Случай закинул его в Америку, и он решил удивить эту страну. Однажды в газетах появилось сообщение: циркач Блонден пройдет по канату над Ниагарой. Тысячи людей приехали посмотреть на смельчака. На берегу реки для них построили трибуны. Над водопадом натянут канат. И вот на нем появился человек. Он дошел до середины, станцевал на канате, поклонился зрителям. Так за один день Блонден стал всемирно известным человеком.

— А почему он был последним канатоходцем? — спросил серьезный Молекула. — Неужели через сто лет мы первыми увидим новых канатоходцев?

— Да, первыми, — сказал Костя. — После Блондена канатоходцы перешли в цирки и городские сады и их стали называть воздушными гимнастами. А в старые времена канатоходцы…

— Смотрите, вот они! — крикнул зоркий Непейвода.

Все остановились и посмотрели вверх. Над макушками сосен двигался человек. Он раскачивался, будто греб, и скользил вдоль вершин, закрывавших его ноги. Казалось, что человек плывет в воздухе.

Мальчишки бросились вперед и выскочили на широкую просеку. Они увидели высокие серебристые столбы, голубое небо, расчерченное линейками проводов, и людей, устроившихся на проводах, словно стая птиц.

Один из них сидел на проводе, будто в кресле, другой болтал в воздухе ногами, третий отдыхал на корточках, четвертый стоял, скрестив ноги.

Но куда интересней они ходили! Вот парнишка в красной рубашке взялся руками за два верхних провода и почти побежал по нижнему легкими, упругими скачками. Провод гудел, как струна.

— Ух ты! — вздохнул Пли. — И у них не кружится голова? — Он смерил взглядом высоту, представил себя на проводе и закрыл глаза.

— Не кружится! — откликнулся Костя. — Какие бы они были тогда верхолазы-монтажники? Каждый день по нескольку часов на проводе. Там и обедают, чтоб лишний раз не спускаться.

— Красота-а! — выдохнул Непейвода, не спуская глаз с таежных канатоходцев.

— Красота красотой, а вот голодные сегодня, — иронически заметил кто-то сзади.

Гости оглянулись и увидели человека в комбинезоне. Лицо у него было темным от загара, морщины будто топором вырублены, а глаза удивительно светлые, голубые, лукавые.

— Здравствуй, Иван Васильевич! — поздоровался Костя и спросил: — Что случилось?

— Оставили продукты под столбом. Ну, колбаса, хлеб в авоське были. Потом глядим — авоська пустая.

— Да ну! — Костя сделал большие глаза. — Неужели мишка?

Пли тревожно оглянулся.

— Медведей мы распугали, — улыбнулся монтажник. — Изюбр за нас пообедал.

— Я видел изюбра в зоопарке, — сказал облегченно Пли. — Там его кормить хлебом запрещается.

— А у нас они никого не спрашивают, — сказал монтажник. — Увидел, что заняты мы, осторожно подошел и прямо в газете все унес. А сумку оставил, хитрец!

— Жаль, мы ничего с собой не захватили, — посочувствовал Костя. — Зато я вам снимок принес.

Костя вынул из кармана черный пакетик и отдал Ивану Васильевичу фотографию. Что за странная картина была на ней! Снег, бревенчатая избушка, двое людей в шубах, мохнатых шапках, лица завязаны шарфами. А рядом — парни в майках. Холодно, изо рта пар валит, а они хохочут да и только.

— Нравится?! — спросил Иван Васильевич ребят. — Пятьдесят градусов ниже нуля было.

— Пятьдесят? — мальчишки не поверили. — А как же они — в майках?

Иван Васильевич рассмеялся:

— Теперь вижу, что гости. Сейчас объясню. Эти двое — французы, — он показал на укутанных людей, — приехали стройку смотреть. А хлопцы как раз выскочили из дома, умывались снегом. Французы как увидели — ахнули и сразу фотографироваться на память. Так и снялись: гости — в тулупах, а хозяева — в майках. Ну, пойду им снимок покажу.