— Свистеть? — удивился Милий.

— М. Ну вот так…

На руках откинулся и легко, ладно высвистал что-то печальное, за душу берущее.

Милий задумчиво улыбнулся.

— Хорошее умение, — сказал шепотом.

— И я так полагаю.

Посидели оба молчком.

— Послушай, а что у тебя…с глазом? Я думал, ты слеп на одну сторону.

— Так и было. Случилось вещую птицу выручить, она мне глазок свой и подарила. Но со временем мертвеет, костенеет. Раньше и побеседовать можно было с ним, а нынче все молчит…Скоро, видимо, наново окривею.

Милий нахмурился, сопереживая.

— А этот твой друг, который умеет и знает многое, не поможет?

— Вот уж это знать ему не к чему, — резковато отозвался чаруша.

Милий подпер кулаком подбородок, пряча улыбку.

— А я думаю, надо сказать.

— Ты Алорану вот скажешь?

— Я не…

Чаруша вдруг замер. Мягко прихватил Милия за челюсть, повернул к себе.

— Ну и дурень же я, — прошептал удивленно.— Скажи, Милий, тебя в этом доме по бревнам прокатило?

— Здесь, да…

— А много крови было?

— Совсем нет. Из носа накапало да вот, кожу свезло…

Чаруша звонко пальцами щелкнул.

— Ну, теперь я наконец понял.

Поднялся, к кровати подошел, что-то выглядывая. Да в темноте много ли разберешь, даже с огоньком? Наконец, просто лег на покрывало, рукой по бревнам скользнул.

Сел.

Милий во все глаза смотрел.

Чарушу его подозвал негромко, продолжая по стене водить:

— Матушка твоя, видимо, не снесла муки смертной: ногтями дерево скребла, пока кончалась. Кровью ее, отметинами дерево напиталось…И проросло в срубе нечто, сплелось с тем, что в самом лубе лежало от Колец Высоты. А после — после ты невольно своей кровью прикормил, кровью мормагона. С того прокуда вовсе в гульбу пошла…

Милий сглотнул, нащупал в темноте вмятины от ногтей. Затрясло его, зазнобило.

— Выходит, я тому виной? Я сотворил?

— Ты своим оружием пока владеть не выучился, от того и себя поранить можешь, и друзей зацепить. Неведомо мне, кто обучить может, но поспрашиваю.

— Но верно, я могу остановить…это?

— В теории.

— В… где?!

— На словах, можешь. Но как сделать?

Милий нахмурился.

— Если…ежели я один сущу этому надобен, так, может статься, на меня и переманить? Оно из-за гвоздей-крючков твоих ослабнет, на меня перейдет, а вы той порой дверь отопрете?

Чаруша почесал бровь, раздумывая.

— Опаска есть, Милий, кривить не стану. Как глубоко тебя затянет, прежде чем я смогу ослобонить? Готов ли?

Вздохнул Милий, кулаки сжал.

— По моей крови, по моей вине нечаянной друзья мои страдают. Мы тут ровно щени в мешок увязаны, надолго ли дыхания хватит? Готов я.

***

Совсем воздух выгорел — ровно на верхнем полоке в баньке. Шпынь шумно, жадно вдохнул, по-рыбьи рот разевая. И все одно, надышаться не мог.

Милий был как молоко разбавленное — белое с синим.

— Давайте испробуем лавкой дверь высадить, али ставень какой, — предложила Цара сипло. — Все лучше, чем сиднем заживо спекаться.

— Тут соглашусь, — поддержал Шпынь. — Подсоблю.

Наново спустились на первый ярус. Чаруша Милию что-то втолковывал негромко, а тот молчал, да один только раз головой покачал упрямо.

Шпынь эту его манеры хорошенько усвоил: видать, надумал чего.

От нехорошего преддверия загривок ажно закололо.

Пока Шпынь с Царой лавку выбирали — тяжелую, резную-расписную — да к дверям тащили, чаруша подле них встал. Поглядывал беспокойно.

А Милий возьми, да тихой сапой к стене, да спиной-затылком к бревнам и прижался.

Шпынь лавку мигом бросил, кинулся — чаруша его споймал ловко, руку закрутил, навзничь уронил.

— Не лезь! — сказал строго.

Цара бросилась — под горло ей меч приставил.

— Нет, — сказал.

Шпынь трепыхнулся, но чаруша проклятый так ему локоть на спину завернул, что Шпыня как жука булавкой пронизало.

— Ах, ты …, …, … ! — заругался Шпынь.

— …, — поддержала Цара.

— Да утихните вы, сквернавцы! Смотрите!

Оба и так глядели, во все глаза.

Потянулись-поползли вновь к Милию узорчатые тени, только отступать он не стал.

Не побежал.

Вот коснулись, вот легли на белую кожу, вот вплелись в белые волосы…

Вздохнул Милий, распахнул глаза.

Поглядел на Шпыня.

— Нет! — вскрикнул тот, рванулся, боли уже не слыша.

— Гори, — сказал Милий одними губами.

Вострепетал воздух, прянуло жалом-жаром. Чаруша одним движением лавку подхватил, да дверь и рассадил. Ливанул свежий воздух, ярче вспыхнул огнь.

Шпынь заорал, но Цара вцепилась в него, не дала сорваться, прочь потащила.

У Шпыня глаза как рыбьим пузырем затянуло. Видел только фигуру, пламенем объятую. И вдруг к фигуре той из ниоткуда шагнула белая девушка. Обвила, обняла, прижалась…

Никогда прежде не знавал Шпынь такой муки. Вот уж подлинно — ненадобный!

Чаруша же, сказав что-то, пригнулся да и кинулся-метнулся в огонь.

Шпынь извернулся, саданул локтем Цару, и — следом.

Разбежался-раскатился огнь по жилам черным, точно по масляным веревкам. Горел сруб, точно стог пересохший, стонало гибнущее дерево, а Милий так и замер, руки раскинув, будто жара не чуял.

Чаруша же оружие свое диковинное не обернул против белой девушки. Кажется, говорил ей что-то — в гаре, в шуме не слыхать было. А только дева коснулась губами лба Милия и кивнула чаруше.

А сама вдруг воздвиглась, точно дерево, раскинулась — и пламя отступило, остудило жар…

Чаруша будто и ждал того. Схватил Милия в охапку и вместе с ним — к дверям…На беду, угарно, дымно было — чаруша осадил, заметался птицей, не разбирая дороги.

— Сюда! Сюда! — крикнул Шпынь отчаянно.

Чаруша его услыхал, на голос повернулся, а там его Шпынь сразу за руку схватил, за собой потащил, через сени…

На улицу выкатились — тут же их водой оплеснули.

Шпынь на локтях поднялся, отыскал глазами друга: тот так и лежал, куклой тряпишной руки-ноги разбросав.

Чаруша над ним склонился, щупал жилу на шее; веки оттянул, заглядывая в глаза. Зачем-то взялся пояс Милию распутывать-развязывать.

Стража, прочие люди сунулись ближе, так он вдруг крикнул злым голосом:

— Прочь! Воздуха мало!

Те шарахнулись. Кто замешкался, тех Цара оттеснила.

Чаруша и ей закричал:

— За лекарем мчись! Живой ногой!

Цару с места так и сорвало, только была — и нету.

Шпынь подобрался ближе, чаруша на него глянул.

— Помогай, — сказал.

Сложил чаруша ладони на груди у Милия замком и начал толкать. Толкает да напевает-считает что-то себе под нос…Потом наклонился, голову Милию закинул, нос зажал, выдохнул в губы бледные…

— Я буду качать, ты — вот так дышать, понятно? Тридцать на два, и смотри, подбородок вот так, нос памятуй зажимать.

Кивнул Шпынь, упал на колени рядом.

Не помнил, сколько они так провели, только — вздохнул Милий сам, глаза распахнул. У Шпыня оборвалось что-то внутри, разжало когти; глаза запекло. Не иначе, дымом разъело.

Чаруша перевернул Милия на бок, по волосам погладил.

Шпынь чарушу за руку тронул.

— Спасибо, — сказал. — Ты жизнь нам спас.

— Вместе управились, Алоран, — улыбнулся чаруша неожиданно.

Огонь ему волосы подъел, укоротил изрядно. Жалко, подумал Шпынь. Какая грива была. Зато Милия пламя будто не тронуло вовсе…

Он нахмурился, постепенно осознавая случившееся.

Милий, огонь…Или не совсем огонь? Милий его выкликал? Милий прокуду угомонил? Но как это возможно?

— Сам спроси, — посоветовал чаруша, поднимаясь. — Как время придет.

Зашумели тут люди, расступились, а во двор ввалилась кавалькада.

Впереди всех — Секач-Самовит да Цара. Видать, на полдороги встретились.

Молчали ватажники, а выдвинулся вперед всех Секач-Самовит, и был лик его страшен.

— Сын мой где? — спросил тихо.

На дом полыхающий и не глядел.