В небушке, звезд ярче, одно за другим вспыхивали золотые яблочки.

Утомили Томилку. Туда поди, сюда поди. Дай-подай-отнеси. Ровно не человек Томилка, а самоходный колобок.

Выкроила времечко, уселась в затишок, подышать. День-то пригожий, погожий. Сонечко играет, ветерок теплом дует, пичужки песни распевают. Любо! Томилка вся убегалась, ажно взопрела. Размотала платок, подставила лицо сонечку. Как натащатся горы толкучие, так иди-свищи его, изголодаешься.

Вздохнула Томилка. Сама-то она была с тех краев, где сонечко-перепелочко завсегда по небушку похаживает, спать-почивать не торопится. А здесь - редкий гость, дорогой гость. Уж и ребятишки его кличут-зазывают, и девушки в пояс кланятся, и молодушку-красавицу на огневую свадьбу снаряжают, лишь бы умилостивилось, улыбнулося, рассмеялося…

Думала так Томилка, тискала зуб костяной, что в оплеточке кожаной на шее болтался. Матушкин одарок, на путь-дорожку, на чужую сторонушку. Из дома её раненько взяли. Ну да что горе горевать. Хозяева, правду сказать, добрющие попались. Не волохали зазря, куском не попрекали, холодом-колодом не морили. С младшеньким сынишкой ихним, Авдеюшкой, Томилка прям жилками срослась. Таскала на закорках, игры играла, песни певала, веночки учила плести, с деревяшками разбираться. Авдюшка, даром что ножками хворый, сам смышленый, умом скорый - батюшке с матушкой на радость, соседушкам на умиление.

Не в пример старшему братцу. Уж от Илейки Томилка натерпелася.

Изводом изводил. То смолу вишневую в волосья влепит, то пчелу кусачую подсадит, то лягуху в крынку кинет. Набалует - а ей отдуваться, отговариваться. Прокуда, как есть! Невзлюбили друг друга крепко.

Вот, сейчас Авдеюшку на дневной сон упокоила-угомонила, сама рассупонилась на теплышке. Хозяин с хозяйкою на ярмаронку отбыли, возвернутся к завтрему только обещались. Сама себе теперь Томилка указ.

А тоже - не больно развернешься-разгуляешься. Томилка сердцем за Авдеюшку болела, по хозяйству успевала, с парнями не загуливалась. Хозяйка нахваливала, приговаривали - сыщем тебе доброго, Томилушка, приданое справим.

Доверяли, да и сама Томилка не подводила, не обманывала, не воровала.

Если бы не Илейка, чем не жить?

Припекало. Надумала Томилка к пруду спуститься. Вода в том пруду до льда теплее прочих держалась, Томилка и приохотилась нырять да плескаться, чисто утка.

Подобрала платок, волосы сколола да пошла.

Народу окрест никого, по домам жару пересиживали.

Разделась Томилка до нательной рубахи, да с мостков и кинулась.

Хорошо! Кувыркалась в воде, ныряла да плескалась белорыбицей. Вылезла, отряхнулась, хватилась платья - нет да нет. Томилка искала-поискала, как сквозь землю провалилось, проклятущее!

А там уж и народ замелькал, а она - в мокром мечется. Все как есть напросвет!

Стыдобища!

Загыгыкало тут в кустах дальних, высунулась рожа паскудная, язык красный показывает. Илейка! Томилка так и рванулась. Илейка из кустов выломился, зайцем порскнул.

Томилка - за ним. Девка она была крепкая, сильная, против художильного Илейки. Тот сперва оглядывался да зубы сушил, а после взбледнул. Смекнул, видать, что не шутит.

Бросил платье комом, обидные слова крикнул и только пятки замелькали.

Томилка, отдыхиваясь, платье напялила, волосы пригладила. Губы от обиды дрожали, сердце громыхало.

Ну, погоди у меня, думала Томилка. Погоди.

***

Когда Авдеюшке три годка сравнялось, мать ему волоски обстригла, призвала Томилку да наказала ей снести волоски Постригуше. Чтобы, значит, волос родился без перерыву, чтобы здоровенький был.

Томилке то лестно было, что честь такая ей доверена.

Девкой она не трусливой была. Взяла узелок да и снесла в ночную пору, самой Постригушке-кумушке, молвила слова заветные, как хозяйка научила.

Так уж заведено в этих краях было: зубки мышке печной отдавали, ноготки дитячьи да мертвячьи прикапывали, а вот первый состриг, детские волосики, непременно Постригушке дарили. Взрослые когда волосья резали, напросто в огне спаливали.

День к вечеру скатился. Томилка ходила, как ни в чем не бывало, по хозяйству суетилась, с Авдеюшкой шутила. На Илейку и глазом не вела. Тот умелся из дому, только к сумеркам заявился - погремел ухватом-чугунком, ломоть хлеба хватанул. Поел с жидким яйцом, как дикий, водой запил да был таков.

На гулянки небось, подумала Томилка. Ну-ну.

Все дела переделала, умницу-Авдея уложила, сама на печке устроилась. Наказала себе глаз не смыкать, а все равно закемарила. Проснулась, когда половица скрипнула. Илейка вернулся, сталбыть. Пошумел у себя, уронил что-то. Затих.

С Томилки сон уже сдуло. Лежала, поджидала, как кошка мышку.

С печки спустилась тише перышка лебяжьего. Глянула - так и есть, спит, вредитель. Ноги-руки раскинул, башку чубатую свесил, рот открыл. Сопит, зубами блестит.

Холодно ногам босым стало. В окно лунь заглядывал, тоже любопытно ему.

Укрепилась Томилка духом, подобралась ближе, взмахнула ножничками - упала на ладошку прядка. Илейка буен волосом уродился, в мать. Та, правда, косищи свои змейные колосом свивала да вкруг головы носила, а этот разбросает по плечам и скачет что твой козлище.

Убралась Томилка из спаленки задом наперед. Не потревожила сынка хозяйского. Тот только всхрапнул да на бок перекинулся.

Рассмотрела в полутьме Томилка волосы - будто рыжий огонек, так и ластится. Так и светятся. Завернула в платок, стянула узелок.

Наскоро собралась - ноги в лапотки сунула, верхнее платье накинула, да из дому - шасть.

Во дворе оробела малость. И то сказать, ночь тихая была, не праздничная. Лунь на цепках да звездочки частые, тишь-гладь. Изредка взбрехивала собака, перекликались ночные букашки.

Успокоилась да пошла.

Ах, хорошо было на улице! Тихо, тепло. Не страшно совсем. Из избы в оконце глядеть - и то страшнее. Совсем осмелела Томилка, до овражины одним духом добралась.

В овраге том ключ-студенец пришёптывал, в речонку оборачивался. Речонка собой неказиста, курица ноги не замочит. А прямо посередке пень стоял. Чёрный собой, точно зуб гнилой. Вода его со всех сторон обтекала, обнимала, как сестрица братца.

Томилка подол подобрала, лапотки скинула, да на пень уселася.

Обратилась затылком к лесу ночному, набухшему. Заговорила.

-Постригуша-кумуша, Постригуша-любушка, ты приди на гостевание, приди за подарочком. Забери волос густой, дай волос пустой, да голос петушиный, да дух козлиный, да зубья редкие, да болести крепкие.

Узелок же с волосками Илейкиными позади себя положила.

Сказала - замерла. И вот - тихо стало. Смолкли птахи. Букашки-козявочки и те бросили в траве вошкаться.

Холодом дохнуло в затылок Томилке, водица встрепенулася, булькнула, словно кто грузный зашел.

И вновь запела-заиграла живность.

Обернулась Томилка - нет узелка. Хлопнула в ладоши. Заговор-то, слова заветные, Томилка нарочно искорябала. Вот ужо будет Илейке проплешь как у деда!

Засмеялась в кулак. Вот как славно она придумала!

В дом вернулась радостная, заглянула к Авдеюшке - спал тот, сердешный. Ровно котенышек под одеялом свернулся. Ножки у него завсегда мёрзли, даже в летнюю пору. Томилка ему носочки связала, одеяльце справила с пухом лебяжьим.

Сама под одеяло нырнула. Озябла, покуда бегала. Погрелась, да заснула.

Стук-постук, стук-постук, ровно кто балуется, под окошком играется.

Томилка глаза открыла.

Тишина стояла - мёртвая. Ночь глухая, только лунь в окошко пырится. Бледный, точно луковица загнившая.

Стук-постук.

Нахмурилась Томилка, встрепанную голову подняла. Что за притча? Кому такому неспокойному бродить вздумалось?

Или - похолодела - тати пробрались, с ножами вострыми, с личинами березовыми? Ох-ох, тошненько…

Пса хозяева не держали. Была до сего лета псица-белица, злая, желтоглазая, быстроногая. Была да сбегла. А нового охранника завести не поспели.