У ней с собой всё её барахло. И доспех прихватила, и меч, и платье. Сама стоит в селянском, а одежду, что Кощей дарил, взяла с собой.

— Про одёжу не знаю, а что взяла доспех и меч, то правильно. Я тебя тоже кое-чем в путь снаряжу. Пойдём в дом. Да будь поласковее с моей Хозяйкой.

— С какой ещё Хозяйкой? — Рада насторожилась.

— Женился я недавно на Кикиморе.

Кажись, Рада, там где стояла, там бы и села. Да я не дал ей на землю садиться. Встряхнул за плечо.

— Чего так удивилась, девица? Расстроена, что сама замуж за меня не вышла, а теперь уж поздно?

Она как онемела. Потом только глазами похлопала.

— А что так худо смотрит за тобой твоя жена? Для женатого ты больно плохо выглядишь.

— Почему это плохо?

— Рубаха не починена, сам лохмат.

— Кикимора мне не прислуга. Хватает у Хозяйки Водной своих забот. А мне красоту наводить без надобности.

— Жена то не смогла уважить мужа? Помнится мне, кто-то меня заставил сапоги с него снимать и стирать рубахи. А я никто была тебе, просто мимо шла девица!

Вон оно как. Мимо она шла. А то, что я не дал ей заблудиться и сгинуть в лесу, а потом увёл от волчьего братства, не позволив из-за неё в лесу состояться драке, про то она не думает. На ночлег её устроил, ей обеспечил ужин. Утром на медведе отправил восвояси. Леший за услугу должен службу стребовать. Но… мог, конечно, заставить и снимать с себя сапоги, и готовить мне, и вообще любил какую учудить забаву…

— Не помню, чтобы ты противилась.

— Всё ж таки ты Лесной Хозяин. И молодец красивый, — добавила она, чуток задумавшись.

— Я человеком больше не обращаюсь. Ни к чему мне, — ответил ей.

— Значит, ты женат, и больше не хочешь быть человеком? — переспросила Рада в задумчивости.

— Нынче до тебя сказанное не сразу доходит? — провёл её в дом. Рада попросила подержать её сына. Как попросила? Просто сунула его мне в лапы, пока разбирала свою котомку.

Вроде бы Радогор меня узнал, хотя такой малой не должен бы. Заулюлюкал и схватил меня за коготь. Дурная Рада девка. Мне теперь только держать детей в лапах. Лапы непослушные. Я бы, наверное, уронил дитё или ещё чего, но он сам хорошо за шерсть схватился.

Вышла Кикимора, на Раду взглянула удивлённо. Потом на меня. А на дитё в моих лапах тем более. Я объяснил ей, кто это пожаловал к нам в гости. Кикимора девицу поприветствовала сдержанно.

Рада взялась, с позволения Кикиморы, готовить ужин, я нашёл на полке блюдце, вытащил, подул на него, постучал.

— Чего-то не работает, перепутал, что ли, плошку? — подул ещё раз. Рада на меня смотрела как на полоумного, однако блюдце заблестело, по центру пошло рябью донышко и вскоре появилась на дне донца рожа Кощеева.

— О, Леший, чего звал?

— Клубок у тебя ещё или обменял на ерунду какую-нибудь?

— Клубок? У меня, должно быть. А тебе зачем?

— Рада пошла искать Колдунью.

— Не царицу ли Шамаханскую?

— Нет, не её. Но вроде та тоже Царица. Вам, царям, виднее.

— Ты думаешь, мы собираемся, чтобы пересчитаться?

— А что, нет?

— Допустим, узнаю. Нужна которая?

Любимый наш с Кощеем разговор. Придётся поднапрячься, чтоб сообразить.

— Мы дрались с кем — с Колдуном? С каким именно? Видать, это была его баба.

— Да как бы узнать теперь, мы же всех перебили…

— Вот же тоска-печаль… Как-как? Ты того Колдуна совсем не знал?

— Так человек же! Они рождаются и мрут как мухи!

— А его Колдунья тоже человек? Попробуй спросить у Мары. Может, они, Царицы, друг дружку лучше запоминают.

— Да… как бы это… клубок же заговоренный на всякие отгадки. Он должен сам понять и путь указать.

— Или нет… Ему надо назвать, к кому. Тогда покажет. А так — неведомо куда…

— Наверное ты прав… Время терпит?

— Рада у меня. Останется на ночь.

— Ну я утром сообщу тебе. Сам не прилечу, постучи в блюдце.

— А клубок?

— Клубок сброшу с предвестником. Помнишь тварь пернатую? Отправлю с ним.

— Договорились.

— И ещё, Леший. Если ты эту тварь как-нибудь случайно… зарубишь, там… я буду благодарен.

— Да я бы рад, так ведь мразина вниз не спускается.

— Ну если вдруг.

— Да не вопрос. Всё ещё надеешься, что Мара заведёт голубку?

— Да я… О, жена идёт.

Где-то там за спиной его раздалось женское ласковое: “А ты с кем?” Дальше я слушать не стал, перевернул блюдце. Чуть не разбил. Рада поймала и поставила на место.

— Чудное блюдце! — вроде девица всё своими глазами видела, а как будто не поверила, что я с Кощеем говорил.

— Завтра будет у тебя клубок, который путь покажет. Если повезёт, узнаем имя той Колдуньи. Так искать будет сподручней.

— Спасибо, братец, — Рада часто закивала.

— Иди, следи за тем, что там у тебя в горшке на печке варится. Должно так шипеть?

— Ой, нет, братец! Выкипело! — она метнулась к печке.

Отобедали. Кикимора с нами за столом сидела. Сын Рады сидел с матерью на руках, сам ел из ложки, что Рада ему в рот пихала. Подрос, и быстро.

— Всё ж таки много ты воды живой, девица, выпила, — заметил ей.

— Ничего, жизнь предстоит нелёгкая, оно и к лучшему, — Рада ответила.

Кикимора недовольно зыркнула, спросила, где я спать укладывать буду девицу и ушла к себе.

Раду я устроил у себя в спальне, сказал, что пойду в пристройку, но сам решил спать на улице. В последнее время мне так больше по нраву. Душит меня в помещении, стены давят. Просыпаюсь — словно в клети. Лучше уж на воле.

Пока девица стелила свежую постель, сидел на полу с её сыном. Он вокруг меня ползал, за шерсть цеплялся и начал на ноги вставать.

— Рада, видела уже, что у тебя сын ходит?

Она повернулась резко, бросила подушки.

— Нет ещё! Так ему рано же!

— Сама взгляни.

Радогор, хватаясь за меня, как за стенку мохнатую, ходил вокруг кругами.

— Мой хорошенький сыночек понимает, что расти надо быстрее! — Рада закрыла лицо руками, потом упала рядом, подползла ближе.

— Что с тобой опять, девица? — спросил я. Как-то странно на меня она смотрела. — Ты если снова жалеешь, что замуж за меня не вышла, не жалей больше. Я бы хоть так, хоть эдак стал после битвы зверем. Так что считай, что отвела тебя твоя судьба, повезло тебе.

— Что ты говоришь такое, Леший! — она меня ударила по лапе. Ощутимо, всё же богатырка. Потом уткнулась мне в плечо мохнатое.

— Что ты всё льнёшь ко мне, девица? — я не мог понять, что с ней. За мою другую лапу держался сын её и ходил туда-сюда: за спину мне и обратно. — Была бы в прошлый раз чуть посмелее, было бы что вспомнить, сейчас ластиться бесполезно.

— Ни о чём другом не можешь думать? — она меня обняла, всхлипывая. Если какая девица при мне начинает плакать, потом для меня всё заканчивается как-то плохо. Попробовал отпихнуть её осторожно, чтоб когтями не поцарапать.

— Ты совсем не боишься меня? — спросил её.

— Нет, — она повозила мне по шерсти мокрым носом. Чихнула. — Ты мохнатый и тёплый. Будто сижу на шкуре.

— Это и есть шкура. Только она моя и на мне.

— Тепло, — повторила Рада, погладив по голове как раз подошедшего сына. — Если б ты был добрый молодец, я бы смущалась, волновалось б сердце. А так… просто уютно.

— Рада, — я её всё-таки отпихнул. — Я же не собака.

— И никак тебе не обернуться человеком?

Чего им всем надо от меня? Чтобы стал как раньше, таким, каким им нравился?

— Вон дитя по тебе лазит, и не упал сынок ни разу, — продолжила Рада.

Так известно, что дитя любое будет умнее женщины.

— Рада, я нежить.

— Я поняла тебя, — она подняла мою лапу и приложила к своему лбу. — Нежити — нежить, человеку — человек.

— Кстати, об этом. Пока ты Лесовичка, обернуться в один миг можешь нежитью, дай только повод. Я заберу у тебя метку.

Я не стал отнимать свою лапу, и Раду быстро обвили ветви и гибкие прутики. Она вскрикнула. Снова обожгло ей кожу. Но забрать быстрее выходит, чем подарить.