Не приходила Рада, и я уж и забыл, как выглядит и зачем и куда ушла? Залетал Горыныч меня проведать, прилетал и Кощей. Я же нарыл себе землянок по всему большому лесу и за всё это время присоединил к себе ещё лес один. Не хватало в моём зверю пропитания, надо было куда-то зверят народившихся выпустить, пришлось расширяться. Да и тех не теснить, мне бы временно, а там я б расселил всех по огромной территории. Её б только в порядок привести.

Лес соседский был брошенный. Густой, хороший, да буреломом зарос. Так я понял, что какая — то вражья нежить, на земле нашей оставшаяся, испугавшись и обезумев вконец, загрызла их Лешего, и без Хозяина был лес. Забрал себе. Вражину до сих пор поймать не смог. Всё караулю её, ловлю, гоняюсь за ней. Вредит она, нападает ночью, молодняк таскает, зверя на части рвёт. Не боится ни медведя, ни волка. А меня, видать, боится, помнит, небось. Всё никак не могу выследить. А надо.

Баюнка — тот всегда и везде со мной. Так и не выучился, как Вук, разговаривать, но всё равно понимает меня без слов, скотина умная.

Тело моё ещё сильней изменилось. Территория большая, бегать по ней легче, чем большим зверем ходить — так я почти всегда волк. Изредка когда медведь. А прыгать и лазить если по деревьям надо, так я Баюнку посылаю на разведку, а сам приучился его глазами смотреть.

И вот иду я по лесу, делаю обход, думы думаю. Надо бы мне навестить Кикимору. Захаживаю я к ней изредка, а в последние год, если не два, не заходил…

Слухи до меня начали доходить странные. Будто появился в лесу человек, на Лесовика должность подходящий. Небольшого ростика человек, махонький.

Малохольный, что ли, какой?

Как будто бы понимает он голос лесной, слышит каждую пичугу и мышь. Волки его слушаются.

Ну ладно мышки с птичками, но волки — серьёзно уже.

Неужели кто-то на мои владения претендовать решил?

Это зря он. Я уставший, конечно, но на покой не уйду. Лешему если на покой — так это одна дорога — в труху превращаться. Оно заманчиво, конечно, в труху. И ничего не надо больше будет, и болеть не будет ничего…

Ещё одна мысль меня заботила. Ну пусть Рада, даже если б вернулась, в лес сразу не пошла. Забыла меня, решила — нечего. Но Вук, волк мой белый, как он вернуться не смог? Ежели нашли они Родьку и пришли обратно, то волк всё ж таки, как бы к Родьке и сыну его Радогору не был привязан, всё равно вернулся бы в лес. Тут его стихия природная, не в доме же он будет жить собакою?

Ещё одно случилось у нас новшество. В лесу чужом нашёл источник воды мёртвой — едва пробивающийся. По битве-то сильно всю землю покорёжило, много воды испарилось или в нутро почвенное глубоко ушло. А вот же где-то потерянный источник проклюнулся, побежала водица. Расчистил я тот ручей, посмотрел, как водой он быстро наполнился, да пошёл вдоль бережка.

В старое русло ручей с мёртвой водой не вернулся — там река теперь, и воде разве что только смешиваться. Да и нечего в живой реке ручью с мёртвой водой делать. Но довольно близко в итоге подошёл ручеек тот к сердцу леса прежнего. То бишь, к дому моему. Я тогда твёрдо решил навестить Кикимору, а всё же дальше пошёл — проведать — куда в итоге прибежит ручей?

А ручеек опасно приближался к краю леса. Шёл он пока ещё по густой чаще, да и не сказать, что люди сюда часто шастают. Но дойти могут. Что охотники, что грибники, что ягодники. Не надобно бы им знать о такой воде. Её тоже надо пользовать с умением. Лучше когда такой источник силой нечистой защищён. А тут будет без доглядки…

Тогда решил я, что русло ручейка надо изменить. А он, как назло, падает в овраг глубокий, буреломом по краям заросший. И не увидешь, что внизу ручей, как кубарем покатишься. Надо, значит, русло менять сильно задолго от этого места, а то весь овраг разворачивать тяжело. А источник, видать, расчищенный, из земли хорошо проклюнулся, силу набрал. Видел я, как поток водный крепчает. Как вместо ручейка уже образовалась маленькая быстрая река.

Это исправить надо — ещё раз подумал. Посмотрел, что близко края лес. Покачал головой мохнатой. Пошёл обратно. Так шёл я себе, к Кикиморе как раз, в дом свой прежний заглянуть решивший, как вдруг догоняет меня Баюн, мяукает, хватает зубами за руки. Требует — чтоб вернулся я. Сразу я понял, что кот на овраг показывает. Обратился я волком, побежал обратно. Смотрю, по краю мчится кто-то. Маленький, словно дух лесной. Сообразил я не сразу, что это ребёнок бежит. Больно шустрый, как зверёк какой.

— Упадёшь! — хотел крикнуть, вышло, что только зарычал. А он уже покатился с оврага. В воду мёртвую же упадёт. Кто бы ни был, живому человеку в мёртвой воде лучше не купаться. А как шею свернёт, помрёт и сразу в воду мёртвую попадёт — вот и будет у меня новая нежить мелкая в услужении.

Успел я прыгнуть, волком бы остановить падение не смог, обратился — разломав кустарник, плюхнулся посередь оврага горой мохнатой, поймал мальца.

Он всё кричал и поначалу отбивался. А потом выпучил на меня глаза удивлённые. Ну я-то наверное ещё удивлённей смотрел. Как понял, кто у меня в лапах звериных оказался, так я где стоял, там в землю и врос.

— Хозяйка, ты дома? — спросил я, открывая свои двери. — Проходи, не бойся, — это я сказал уже юнцу, жавшемуся у порога.

— Лешенька! Ты пришёл! — выскочила растрёпанная Кикимора и столбом остановилась, расширив ноздри. Глаза её сделались круглыми. Тоже сразу сообразила. На то мы и нежить.

— Я не один, гость к нам пожаловал, — я подтолкнул мальчишку вперёд. — Посмотри, кого нашёл в лесу. Чуть в источнике с мёртвой водой не искупался.

— А разве есть у нас такой источник? — Кикимора удивилась бы, да всё её удивление на мальчонку ушло.

— Ты вроде Хозяйка Водная, тебе лучше знать, — начал я, но не хотелось мне сейчас насмехаться над Кикиморой. — Нашёл недавно ключ, из-под земли бьёт. Расчистил его, и пошла водица, проложила себе русло. Близко подходит к нашим местам.

— То хорошо, наверное, — Кикимора кивнула, быстро стряхивая пыль со стола. Видать, столом она совсем не пользовалась. Сухо ей в доме, так и сидит в пристройке. — Как же звать твою находку?

— Тиша, — пробормотал себе под нос пацанёнок. — Мама Тишкой кличет.

Это надо умудриться так моего сына назвать?

И вообще к Гостяте много вопросов.

— Такой хорошенький, как ты в лучшие времена был, Лешенька. Один в один! — ворковала Кикимора. — Ты хочешь кушать? — спросила она пацанёнка. — Надо бы поесть, чтоб быстрей вырос. Будешь такой славный молодец, — Кикимора погладила Тишку по голове, я нахмурился.

— Уж ты-то знаешь толк, вон скольких перетаскала на дно речное.

— И… когда же это было? — Кикимора не стала обижаться, снова переключилась на ребёнка. — Чем бы тебя попотчевать?

Она прошла к печи, начала носиться с яствами. Когда составила на стол нехитрую снедь, отошла ко мне, наблюдая за с подозрением разглядывающим еду Тишкой.

— Какой хорошенький и славненький мальчонок. Сколько лет ему?

— Говорит, что пять. Да только выглядит постарше. На все семь, восемь, не меньше.

— Я в людском возрасте не разбираюсь. Ты б сказал, что пятьдесят, и я б поверила, — улыбнулась она.

Зачем тогда вообще спрашивала? Кикимора подпёрла ладонью щёку, вторую лапу положила мне на грудь.

— Такой он славненький! Давай себе его оставим, Лешенька? Так дружно заживём!

— А не смущает тебя, что у него мать есть?

— А тебя смущает? А кто она?

— Да одна селянка. Человек, — ответил я. — Была здесь пару раз, потом сбежала и про сына мне не сказала.

— Ишь какая! — Кикимора покачала головой. — Как это Лесному Хозяину про сына не сказать! Как будто можно будет его спрятать? Звери давно шептались, да я думала, какой лешак из молодых. Мало ли детей в лесу теряется?

— Если люди его приняли, пусть у них живёт. Всё будет наука, — я вздохнул. — Вроде он не боится нас. Хотя ему про нас не сказывали. Даже не велели в лес ходить.