— Нет, — Рада потупилась, будто пристыженная. — От птиц я услышала. Гостята не сказала.

Не смогла подружку выгородить.

— Ладно, спи, — я уже почти отпустил, а потом обнял Раду и поцеловал. Просто так, без всякого умысла.

— Что это ты, Алешенька, делаешь? — она спросила сразу же, как я отпустил.

— А так просто, захотелось, — не смог не улыбнуться, такая она была сердитая. — К чему грустить, скоро рубиться с другой нечистью. Как знать, вдруг завтра все умрём, а ты нормально нецелованная.

И не узнает девица, как приятно поцеловаться с Лешенькой. Несправедливо это, и ни одна девушка несправедливости такой точно не заслуживает.

— Я вообще-то…

— Замужняя. Но уж наверное я лучше твоего селянина. Будешь с ним целоваться, как вернётся, вспомнишь ещё Алёшу.

— Даже ни разу не подумаю!

— Ты ещё скажи, что не понравилось.

— Я тебе тогда отвечу, когда спасёте от беды наши селения!

Ну кто бы сомневался. Опять пошёл торг.

Я обошёл кровать и лёг с другой стороны. Сон не шёл. Может, и хорошо, что здесь сейчас Рада.

Василиса бы и мгновения не думала и началась бы снова моя жизнь беспутная.

Хотя той жизни, может быть, остался день.

Рада заснула, а мне не спалось. Выбрался из постели и пошёл проверить дом. За столом застал Водяного.

— А ты что это, Воднейшество, не спишь? Выпить всё равно нету да и не надо сейчас.

— Да знаю, — он махнул рукой. Сидел перед расстеленной картой.

— До Кикиморы не пошёл?

— Да поди спит она, к чему будить?

— Что тогда не в пристройке? Надо чего? — я сел с ним рядом.

— Да ничего не надо, Алёша. Так, сижу, смотрю на карту, думу думаю.

— Хочешь, вместе твою думу подумаем, — я тоже посмотрел на размеченную на карте территорию. — Завтра столько леса спалим.

— Леший, друзья у тебя, конечно, знатные, — Водяной покачал головой. — Кощей царь, и Горыныч — летающий змей. А я так — нежить речная. И таких как я в каждой реке по Хозяину.

— Ну так а я нежить лесная, и таких Хозяев в каждом лесу. Ты чего это, Воднейшество, начал?

— Да не того ранга я нежить, как-то неловко мне.

— Не хочешь завтра на битву идти?

— Не то говоришь, Алёша. Не о том подумал, — Воднейшество загрустил. — Думаю, сгожусь ли? Я никогда в таких сражениях не участвовал. Не с кем тут у нас рубиться и незачем. Лес, как ты появился, ты и защищаешь. А я… уже давно от дел отошёл. Сижу в болоте со своею страшною бабою. Да ещё и люба она мне.

— Ну так главное что тебе люба. Живи да радуйся, — я его похлопал по плечу. — Живёте вы дружно. Ты речная нежить и она тоже. И никакая она не страшная. Зелена слегка с лица да космата. Да кожа как у жабы бугриста.

— А ты тоже заметил, какова кожа у моей красавицы! — заулыбался Воднейшество. — Хороша шкура у Кикиморы, этого не отнять.

— Ну… да, — поддакнул я кое-как. Видать у разной нежити и вкусы разные.

— И вот пришёл же супостат! Иди теперь, рубись с ним!

— Боишься, Воднейшество?

— Да не то чтобы… — он посмотрел в стол, покрутил рукой. — Не то чтобы… Не сильно я ловок в этом, говорю.

— За реку отвечай, а в драку тебя никто насильно не гонит.

— Да как же я не пойду, Алёша? Неужели я хуже Кощея с Горяном? Ну пусть я нечисть мелкая, низкоранговая. Не такого высокого полёта птица. Налим я речной, но и я сгожусь. Я про другое думаю. Кощей сказал, умрёт из нас кто-то.

— Может, не так разглядел. Мало ли нечисти?

— Да нет, он именно нас имел в виду. Да и уж наверное не себя, Кощея. Он же бессмертный. Да и не свою жену — она сама смерть.

— Не такой уж Кощей и бессмертный. Про смерть его в игле, что в яйце, только глухой не слышал.

— Ну может. А ведь верней всего, Алёша, что это ты будешь, — он вздохнул глубоко и в карту ткнул. — Врага мы будем в лесные ловушки заманивать и огнём жечь. Посмотри сюда. Правильно я рассудил, что сердце леса недалече от того места, где мы с тобой сидим?

— Да, мой дом аккурат над ним.

— Ну вот, а окружен он мёртвым источником. А по большой дуге живым. И дальше два ручья сливаются в немалое озеро.

— А ты чего эту воду считаешь — ведь не твоя она.

— А всё же вода. И законам природным подчиняется. Стало быть, и мне. Только не годна эта вода для защиты леса. Мало её, да и не того она качества.

— Ты что удумал?

— А то, что если совсем всё будет плохо, я по этим двум руслам реку пущу, и окружит она дом твой и хоть какую-то часть леса. Потому как если весь лес сгорит, стало быть, и ты умрёшь тоже.

— Если мне суждено сгинуть, пусть так, — я помолчал, раздумывая. — Я не боюсь.

— Ты что это, Алёша? — удивился Водяной.

— Ты всё верно говоришь. Мы будем загонять вражину в ловушку, окружим лесом. И будем сжигать всех огнем. И лес заодно. А лес это я.

— И как же это понять, что ты не боишься?

— До сих пор не пойму, хороший я Хозяин или плохой? Почему Лешаки всё со мной воюют? Почему не перешли ко мне, если так хотят в этот лес? Почему постоянно встают вурдалаки? Какой Леший каждый день бьётся? Я уж привык. Да так быть не должно. Не охотно принимает меня лес Хозяином, а после того, как разрешу пожечь его на корню, так и вовсе он меня отринет. А это и так и эдак смерть. Видать, суждено так.

— Это зря ты так, Лешенька. Тебя всякая птица и зверь уважает. Все в руки идут. Каждая тварь тебя слушается.

— А надо, видать, пожестче. Лес это не лужайка одна с цветочками да травками-муравками. Много всего происходит в лесу.

— Ну ты как хочешь, рассуждай, а я по-другому скажу. Надо будет — я по этим руслам реки пущу, как сразу сказал. Чтоб воды было больше — лес защищать.

— И тогда смешаешь источники с живой и мёртвой водой и ни одного у нас не будет.

— А нам они особо и без надобности!

— Я в своём каждый день купаюсь, — не согласился я.

— Будешь купаться в другом месте. Я тебе реку ближе пушу, вертать не буду. Разберёшься со временем.

Тревожно. Начал заниматься сырой рассвет. Надо бы немного отдохнуть. Отправил Водяного спать в пристройку, сам вернулся к Раде в комнату.

Девица спала, раскинувшись по своей половине кровати. Её сын, Радогор, сам добрался до матери и пробовал добыть себе еды. Я растолкал Раду.

— Девица, у тебя ребёнок голодный.

— А-а, который? — сонно ответила она, высвобождая грудь.

— Да уже оба, — я за ней наблюдал. Она покормила Радогора, не поднимаясь, потом взяла на руки Велислава и привстала, приложив второго ребенка к другой груди. Я положил ей под спину подушку. Рада, прикрывая глаза, прошептала.

— Лешенька, если я засну, положи детей между нами, а?

— Хорошо, Рада.

Она и впрямь заснула. Я забрал у неё ребенка и положил рядом с братом. Посмотрел на Раду. Одел её, накрыл и лёг спать сам. Какое-то время смотрел на детей и на свою руку рядом. Знают мои руки и тепло новорожденных волчат, оленят, другой лесной живности. А теперь подержал в руках детей людских. И те же самые руки мои знают тяжесть топора. Знают, как опускать его на чужие головы.

И лежу я сейчас в кровати с чужими детьми и чужой женой, а её муж умрет завтра, может, и так ничего этого и не увидит.

А сам я? Подсмотрел чужую жизнь за одну ночь. А завтра пойду своею жизнью жить, мне привычною.

Заснул всё-таки. Проснулся уже от того, что Рада сама меня будила. Глаза открыл, понял, что пошевелиться не могу.

А всё потому что на груди у меня спит один ребёнок. На голове второй ребёнок — грызёт мой рог. На животе у меня Баюн, блохастая нечисть, мурчит довольно, а в ногах спит белый волк.

— Девица, признавайся, а ты где спала?

Что-то покраснела она подозрительно.

Со всех сторон обложили, что и не сдвинуться. И это в моей постели собственной. Вот она какая — жизнь семейная…

С утра уже все были на месте. Прилетел Кощей. Водяной пришёл сонный. Отлучался всё-таки к Кикиморе. Рада нас накормила завтраком, а после Кощей сообразил для неё одежды поудобнее и подарил меч.