Первое время: недели, месяцы страхи роились, множились, не давая покоя ни днём, ни ночью, но постепенно, с каждым приходом Максима, они всё мельчали и мельчали, пока парень, высокий и складный, любимый парень единственной дочери, не заставил их полностью исчезнуть.

Ни слова и обещания, ни объяснения и оправдания помогли Маниной избавиться от прилипчивого страха и такого же сомнения. Взгляды, касания, поступки растворили всё то, чего она боялась, чего опасалась.

Максиму было тринадцать, когда он впервые осознал, что его брат не такой, как все. Жестокая правда обрушилась ливнем. Брата лечили, родные пытались помочь кто чем мог, но больше всех старался Максим. Он не отвернулся от Жени, не стал избегать общения, ни разу не назвал его чудовищем или каким другим обидным словом. Он вёл себя так, будто Женина агрессия к противоположному полу была нормальна. Он был рядом, когда родители сдавались.

Жене стало легче. Так казалось. Годы лечения не прошли даром. Он научился справляться со своей неадекватностью и перестал пугать девушек своими жуткими песенками. Всё шло хорошо до шестнадцатилетия, а потом случилось то, что случилось.

Раиса Павловна знала обо всём не по рассказам дочери или Нильского — подробности сообщал муж. Давид любил узнавать абсолютно всё о людях, с которыми сталкивался. А здесь было не столкновение: его школьница Ника поговаривала о свадьбе.

Всерьёз её намерений никто не воспринимал, но всё же и Раю, и Давида волновало то, какие слухи ходят о парне дочери. Оба приняли решение узнать побольше о Максиме. Давид называл это препарированием личной жизни. Он доставал информацию — умел это делать, а как Рая не выясняла, — она слушала и делала выводы.

А потом Максим в тайне от Ники, она была у подружки, пришёл к ним домой.

В его словах не было жестокости, грубости, ненависти. Максим не строил из себя ни героя, ни жертву. Он говорил о брате с любовью и нежностью, не обвиняя того в злых сплетнях, касающихся и самого Максима.

Женя был болен. У него выявили психическое нарушение. И конечно, многие этого не понимали: его обзывали, ему грубили, не принимали в компанию и избегали. Максим же защищал брата.

Но уважение Раисы Павловны он заслужил не этим, а тем, с какой самоотверженностью и искренностью заботился о младшем брате вместо родителей. Бывают люди слабые, бывают сильные. Встречаются бесхребетные. Родители Нильского были как раз такими.

Максим с Никой уже заканчивали школу и встречались несколько лет, когда Нильские решили сплавить старшего сына в лечебницу. С деньгами помог дед Арсений. Он заключил сделку с бизнесменом Светиловым. Сделал это ради спокойствия своих детей, Манина не сомневалась. Договор заключили без юриста, об этом уже позднее плакался сам Арсений после того, как нашли первое тело. К сожалению, оно было не последним.

Долгие разбирательства, суд и следствие. Светилов провернул всё так, будто бы деда об убийстве некой Светы попросил сам внук Женя. Стали копать и под Женю. А там выяснилось, что парень нездоров и лежит в больнице. Прогремели случаи с агрессией, сыграли злую роль соседские сплетни. Добавили дёгтя родители, не доверявшие сыну и плевавшие на его проблемы.

Единственными людьми, не оставившими Женю, оказались дед — но он мало что мог, и Максим. Это он встал против системы и в итоге стал подозреваемым. Считалось, что он помогал брату.

Справедливости так и не добились. Но Нильским повезло: убийства спихнули на другого человека, неугодного Светилову.

Казалось бы, вот оно облегчение, хотя и не полное, но вскоре после поимки «преступника» умер дед, а Женя сбежал из больницы.

И снова волнения, переживания. Манина помнила, как нервничал Максим, а вместе с ним и Ника, как они начали ссориться перед самой его армией, и как он ушёл, не попрощавшись. То было тяжёлое время, непростое. Тогда Ника, обидевшись не на шутку, решила забыть Максима, а Раиса Павловна впервые узнала об измене мужа.

Теперь, когда прошлое вновь ложилось бременем на плечи, Манина смотрела на зятя едва ли не с восхищением. Несмотря на тяжесть воспоминаний, на боль утраты и несправедливость пройденных испытаний, он оставался всё тем же — человеком, которому она доверила счастье своей единственной дочки без каких-либо сожалений.

Ника сжимала руку мужа. Она давно перестала обижаться из-за его недоверия и страха. Первой о своём брате он рассказал не ей, а её маме. Было ли ей тогда неприятно? Да. А сейчас то чувство казалось глупостью.

Она верила ему и не верила в гены. И как в них можно верить, когда они с братом были похоже лишь цветом волос и глаз? Да и его поступки совсем не выдавали психа. Максим, как и все мальчишки в школе был задиристым, мог побить за дело, мог вызвать на стрелку. Но ничто, абсолютно ничто не выдавало в нём ненормальность. Скорее ненормальной была она со своей любовью к змеям и зелёному цвету. Но Максим считал иначе. И спустя годы подарил ту самую Кусю.

Уверенный и храбрый на публике, он становился совсем другим с Никой: растерянным, пугливым, считавшим себя во всём виноватым — родители так воспитали. Но именно за это она его и любила, за это на него сердилась. Этим он был для неё самым лучшим, самый невероятным.

Она уверяла его в том, что нечего опасаться, убеждала в адекватности, но он, подверженный чужому мнению, всё же сомневался. По этой причине они часто ссорились: она видела его одним, а он себя другим, и жить так было тяжело.

Ссоры, обиды разделяли их на долгие часы, дни, но долго сердиться ни ему, ни ей не удавалось. Трудности их лишь сближали. Вместе они преодолевали шёпот одноклассников и ропот их родителей, склоки соседей и грубости родных Макса. Мать с отцом, уставшие от проблем и так и не сумевшие принять болезнь Жени, срывались на старшем сыне и вместо радости за его удачные отношения, испытывали раздражение.

Позднее, после жуткого обвинения братьев и незадолго до ухода Макса в армию, Ника узнала жестокую правду: родители Максима винили в происходящем с Женей именно его.

В тот день он был на занятиях по борьбе — какое-то время увлекался — и Вероника пришла к нему домой. Она хотела всего лишь попросить отца с матерью быть помягче к своим детям, добрее, что ли, хотела показать: она их семью не бросит. Ника считала себя взрослой и собиралась выйти замуж за любимого, его семью считала уже своей, но, упомянув об этом в разговоре, услышала только неискренний смех и почувствовала жалость.

Разговор был тяжёлым. Мать винила во всех своих бедах старшего сына: июньскому первенцу досталось всё, а на младшего, родившегося в холодный зимний период, не попало и трети нужной любви. С Женей даже молока не хватало. Ирина Алексеевна нервничала. Ещё и Максим вредничал, ревновал и до года относился к брату, как к ненужному. В итоге молоко и вовсе пропало. Спустя год, чуть больше всё наладилось. Ирина Алексеевна не знала, в чём причина: то ли в разнице возраста и пришедшем осознании, всё-таки Макс был старше на три года, или в Божьей милости, но дела наконец пошли лучше.

Мальчики взрослели, менялись, начинали отстаивать свои позиции, а вместе с тем и место рядом с мамой. Снова ревность, обиды. Позднее драки и ругань. Мать не справлялась, а отец бесконечно пропадал на работе.

Они жили на волнах: их качало то в одну сторону, то в другую. Было нелегко. В то время, как у старшего в третьем классе всё получалось, у младшего в первом не ладилось всё: он не успевал, не понимал. Дома не желал заниматься. Трудности из первого класса перешли во второй.

Уже тогда, слушая маму любимого парня и глядя на его безмолвного папу, Ника понимала несправедливость отношений. Она слушала, как выплёскивается злость, раздражение и ужасалась.

Долгий и тяжёлый монолог Ирины Алексеевны закончился чередой вопросов: а готова ли Ника тратить свою юность на такого эгоиста, как их сын? Не боится ли она генов? И зачем вообще девушке, у которой вся жизнь впереди, встречаться с парнем, у которого такой проблемный брат?