Но несмотря на предубеждения взрослых и самого Второго, ученики пытались размышлять. И поэтому, внезапно прозвучавший вопрос от парня за первой партой, удивил Второго, и без того витающего в пасмурных облаках. Среда приближалась. Получит ли он свои деньги? А если нет, что сделает мама? Запас кружек был большим, но спасут ли они в этой ситуации? И сколько ещё он сможет терпеть издевательства? Не лопнет ли терпение? В последнее время мама была просто невыносима, а вчера и сегодня желание убить её красочно рисовалось воображением едва ли не каждую минуту.

Но нельзя.

Второй подумал о Первом. Это из-за него возникло столько проблем. Победить должен был он, но Первый только и делал, что мешал. Наверняка, и в случившемся с Четвёртой виноват был он.

Второй ненавидел Первого.

— Михаил Евгеньевич, вот вы говорите, Раскольников осознал свою вину, ужас поступка и принял достойное наказание, а мне так не кажется.

Второй размозжил голову Первого. Как Раскольников. Топором.

— И ещё: вам не кажется, что люди в наше время, совершающие самосуд над преступниками, поступают правильно?

— Что? — перед глазами Второго Первый лежал в луже крови. Облака окрасились нежно-голубым. И это было правильно.

— Михаил Евгеньевич, я имею ввиду, что мы же не знаем, какие там черти у кого в голове? Может, эта старушка прожила вовсе не святую жизнь, может преступники нашего времени совсем и не рады тому, как поступили, но им не хватает смелости. А общество, готовое растерзать любого из-за несогласия с системой, оно поступает как раз хорошо, и зря мы все так против самосуда. Может, окажись Раскольников в нашем веке, и его наказание стало бы не совестью, а чем-то пожёстче?

— Пожёстче?

— Вы меня слушаете? — парень повторил свой монолог.

Учитель опомнился:

— Тебе, Гриша, не нравится произведение?

— Я пытаюсь посмотреть на произведение другим взглядом. А то все восхищаются книгой, восхищаются, а по мне так это мутотень. Так что да, мне оно не нравится.

Второй поднялся и машинально схватил портфель. Первый в мыслях издал свой последний хрип. Застёжка щёлкнула с такой силой, что сильно ударила по пальцу. Глаза учителя наполнились влагой. Перед внутренним взором пролетел ремень в материнских руках. Она не любила «Преступление и наказание». Она не разрешала его читать, потому что считала пустым произведением, не способным научить борьбе, необходимой в жизни. Раскольников сдался. И мама всегда боялась, что её сын тоже сдастся под напором жизненных обстоятельств. Или совести. Она не любила совесть. Поэтому совести у неё не было. И признаваться в этом она не стеснялась. Второй читал книгу украдкой, пряча её за порошками в ванной комнате, потому что все прочие места мама проверяла. Так что говорить о Раскольникове с классом было настоящим счастьем.

— Я не знаю, каким скудным умом надо обладать, — медленно и тихо начал Второй, отгоняя назойливую грусть прошлого и щёлкая застёжкой, — раз ты говоришь такие вещи про великое произведение. Раскольников — ярчайший персонаж всех времён. Он не просто персонаж, он герой любого времени, потому что сумел возвыситься над серостью и обыденностью, над стадом овец, называемых людьми. Он сумел сделать то, на что требуется сила, а она, увы, имеется далеко не у каждого. Ты очень и очень глупый, Гриша, если не способен понять написанного сквозь строки. «Преступление и наказание» — это история не об убийстве и его последствиях. Это история о том, как одиноко быть настоящим, а не притворщиком, как все.

Класс поразила тишина. Она была настолько плотной, что, казалось, позаимствуй у Раскольникова топор, и тот разрубит тишину, как дрова на щепки. Второй почувствовал себя Богом. Ему нравилось видеть восхищение, смешанное с испугом на юных лицах. Он хотел бы, чтобы сейчас здесь была мама. Произведённым эффектом она была бы довольна.

Прозвенел звонок, но никто не сдвинулся с места. Второй сообщил о завершении урока. Неуверенно школьники начали собираться. Тот самый парень, поднявший такую смуту в душе учителя, вышел из кабинета, даже не обернувшись. Никто не произнёс ни слова, не попрощался с любимым учителем. Это задело Второго. А в конце дня для беседы позвал директор.

Второй ненавидел, когда его учили как преподавать собственный предмет. Виноватый во всех бедах Первый мысленно умер ещё раз.

Застёжка на портфеле щёлкала и щёлкала.

Дома встретила мама. Она снова играла недовольством, используя обидные слова. В общем, была не в духе. Поэтому Второй, тоже не в настроении, не стал рассказывать о донесении учеников. Сел обедать, громко щёлкнув застёжкой. Пальцу вновь стало больно.

Суп был невкусным, болтовня мамы однообразной и грубой, её желание получить деньги выбешивало до зубовного скрежета.

А потом она спросила про тему урока, и пришлось сообщить о книге. Мама брызгала слюной, злилась. Он попытался объяснить свою точку зрения. Мама ударила его портфелем, взяв тот в комнате. Сказала, что жалеет о том, что родила такого глупого сына. Заговорила об отце.

Он ненавидел отца и сказал об этом. Ему показалось, что мама смеётся.

Удар в живот, ногами по рёбрам.

Душа в миг наполнилась тьмой. Из неё показались лица людей, что когда-то смеялись над Вторым. Мальчишки из детства, не признававшие его слабости, одноклассники, забиравшие очки, девчонки, не воспринимавшие всерьёз неумелые ухаживания. Первая любовь, что сравнила его с верблюдом после поцелуя. Все они давились хохотом, наблюдая за тем, как очередной человек унижает Мишу.

Пальцы потянулись к шее и начали давить. Мама закатила глаза, хватая ртом воздух. Мама умерла.

— Не огорчай меня, сын. Закрыли тему. И ешь давай. Я зря что ли, суп грела? — Мать отхлебнула из ложки.

Второй очнулся. Опустил взгляд на пол. Там лежал призрак матери, а сама она, живая, невредимая и очень недовольная сидела за столом.

Второй быстро покончил с едой и ушёл в свою комнату. Какое-то время готовился к уроку, но потом литература, облепленная, словно ядовитыми пауками, мыслями об Игре и проклятом Первом, потонула в раздражении и злости. Они вытеснили все сюжеты и всех героев. Недовольный бубнёж мамы под телевизор лишь ускорил процесс.

Раскольников — не злодей, осознавший свою вину. Раскольников — герой среди злодеев. И Второй собирался стать таким же, убив никому не нужного бабника Первого, с которого и начались все проблемы. Если бы не он, то сейчас они с мамой пересчитывали бы деньги — ещё одно её любимое занятие. И она бы пребывала в хорошем настроении, а не доставала его. Если бы не он, Второй сейчас не думал бы об убийстве вне Игры. Если бы не он, не было бы срыва на уроке. Если бы не Первый, всё было бы хорошо. Да и к тому же он, Михаил Евгеньевич, светоч школы, дарящий просвещение юным умам, был нужен миру. А Первый? Что давал Кирилл Анатольевич? Только форму. Идеальную форму женских тел. Но разве это было так уж необходимо?

Нет.

Ближе к вечеру, едва мама села за просмотр любимого жанра — очередного фильма ужасов, в котором опять находила одни недостатки, Второй под предлогом обычной прогулки, отправился к Первому, выслушав при этом уйму злых слов. Мама не могла избавиться от своего негодования по поводу отсутствия ожидаемых денег и пилила сына в то время, как застёжка щёлкала и щёлкала.

В конце концов, второй взял портфель, положил в него всё необходимое, вышел из квартиры и остановил машину возле дома Первого. Щёлк-щёлк.

Оскалился улыбкой в предвкушении, расплатился, вышел на свежий воздух.

Первого он увидел сразу. Тот стоял на балконе с обнажённой красоткой. Женщина ласкала его тело, зазывно поблёскивая золотом на руке. Её рука спускалась к набухшей плоти.

У Второго никогда не было такого разврата. Он пригляделся к балкону второго этажа и узнал женщину.

Терпение лопнуло. Застёжка, застигнутая врасплох усердием владельца, отвалилась, испугавшись внутренней злости.

Дальнейшее происходило, как в тумане, и за всё это время Второй подумал о правилах лишь один раз — когда женщина закричала, и её крик слился со звуком, навсегда запечатавшим в сознании сирену, как отражение уже пустого страха.