— Это из фильма, — механически констатировал я. — В оригинале у Пушкина, кажется, не совсем так…
— Да насрать мне, как там у Пушкина! — внезапно сдетонировала сестричка. В голосе послышались слезы. Не помог, похоже, ее предохранительный палец, не выручил в этот раз. — Все очень плохо, понимаешь? Уж больно по сердцу пришелся этот Сережа нашему предку. Смотришь на них, и диву даешься: у старика половина морщин стирается, когда они вдвоем. Он в нем, походу, чуть не второго сына обрел. Своего-то нет рядом! Свой-то вон куда укатился: в четырех стенах сиднем сидит, на вонючих диванах прохлаждается… Здорово устроился, кстати: отвалил в сторонку, а мне теперь за всех отдуваться! Сегодня папенька по сынку утраченному скучает, а завтра что? Внуков ему подавай? При любом раскладе ты, Алена, крайняя: раздвигай, душенька, ножки — муженька тебе доставили… Ну, как так случилось, скажи? Разве нельзя было по-человечески? — к этому моменту слезы уже вовсю катились по ее щекам. — Отец и сын! Родные же друг другу… Как можно не поладить, не договориться? Ведь так хорошо было раньше… Вместе…, и я тоже… и все кончилось… Чего не поделили? Зачем это все? Почему?
Дальнейших слов стало уже почти не разобрать: сестра рыдала, не закрывая лица, тихо и безысходно, твердо зная, что ровно ни одной вещи на земле ее плач изменить не в состоянии, и твердила свои «зачем» и «почему» не в надежде получить ответ, а просто из-за того, что в мире, где нельзя хотя бы продолжать спрашивать, ей было бы совсем невыносимо остаться.
Тогда я поднялся с дивана и предпринял кое-какие действия. Первым делом сходил пожалеть Алену: поцеловал ее в мокрые щеки и тотчас направился в столовую, унося на губах соленую влагу, но, увы, не боль и страхи своей сестры. Алена не шелохнулась, когда после поцелуя я отстранился от ее заплаканного лица, однако коротко взглянула на меня сквозь слипшиеся от слез ресницы. В столовой я подхватил сервировочную тележку и совершил с ней вылазку на кухню, по окончании которой на тележке выстроились: стакан воды со льдом, ведерко мороженого, плитка шоколада и шот виски. Ничему из этого, разумеется, не под силу было утешить сейчас Алену, но минут через пять, как подсказывал мой опыт, что-то вполне могло пригодиться. Возвратившись в гостиную, я дополнил имеющийся набор стопкой бумажных салфеток и Алениными сигаретами, не запамятовав также о чистой пепельнице и зажигалке. Все это я подкатил к сестре и припарковал тележку справа от ее кресла. Запихнув одну из салфеток в оцепеневшую ладонь, я занял свое место на диване и полностью погрузился в чтение бутылочной наклейки, повествующей о достоинствах клюквенного сока и ради моего развлечения составленной на пяти языках…
Алена высморкалась. Я поднял взор: сестренка швырнула на пол смятую салфетку, а затем оприходовала еще несколько, промокнув подсыхающую уже физиономию и шумно исторгнув из носа все, что не нашла разумным там оставить. Потом покрасневшими от слез глазами она обозрела мои подношения и сцапала шоколадку. В течение следующей минуты шоколадный паззл методично разнимался на фрагменты и тонкие глянцевые дольки одна за другой запихивались в пасть.
— На чем я остановилась? — спросила наконец сестра с легким послекризисным прононсом и, отерев пальцы очередной салфеткой, взяла с тележки стакан.
— Насрать на Пушкина? — предположил я.
— Не-еет, — Алена сморщилась и покачала головой.
— Так я и думал… Тогда, может быть, «время и природа все сладят»?
— Ну, вроде того, — согласилась Алена. — В общем, задницей чувствую: эта шатия, во главе с дорогим папенькой, о чем-то сговорилась и теперь подпихивает мне своего Сережу во всем его павлиньем шике. Ждут, когда я, глупая курица, сомлею от такой благодати и по собственной воле грохнусь перед ним на спинку, четырьмя лапками вверх… В смысле, двумя… Ну, курица же…
— Будь это так, — хладнокровно возразил я, — твою зловещую шатию следовало бы считать сборищем сопливых романтиков. Глупее тактики не придумаешь. Ну, сама посуди, родная (только не задницей, пожалуйста, а головой): нынче не девятнадцатый век, никто на время и природу не полагается — времени у всех в обрез, от природы тоже мало что осталось. Давно бы взяли девушку в оборот, если бы имелось такое намерение. Быстрота и натиск — вот какой рецепт из прошлого по-прежнему актуален. Между тем, твой павлин даже на свидание тебя не надумал пригласить… Не хочу никого расстраивать, но, кажется, ты его не прельщаешь, моя курочка.
— А если пригласит? — сестра, кажется, уже успокоилась и ее мысли стали принимать деловое направление. — Вдруг он еще с духом не собрался или ему отмашки не дали? А при новой встрече выйдет со мной вечерком на балкончик, где чай пьют, вдохнет свежего воздуха от речки, посмотрит на звезды и…
— И?
— И давай приглашать! — уверенно закончила Алена. — Что мне тогда делать?
— Это уж тебе самой нужно решить. Самое простое — отказаться. Будто мало парней ты в своей жизни отшила. Если кто-то, помимо поклонника, от такой развязки огорчится, то это его трудности. К тебе какие претензии? Не приглянулся хлопец, вот и весь сказ: сердцу не прикажешь… Но, возможно, стоит согласиться.
— Это еще зачем?
— Разведка боем, дружок. Парочка свиданий позволит тебе без суеты прощупать почву: выяснить, что за вселенский заговор плетется против твоей девичьей чести и существует ли он вообще. А Сереженьке, напротив, за это время ничего стоящего нащупать не светит. Ему для этого полагается по меньшей мере третьего свидания дождаться. Если ты понимаешь, о чем я…
— А что, это мысль. С такой ерундой я, пожалуй, справлюсь, — Алена закурила. — Да, определенно стоит попробовать. Если у нас до этого дойдет, конечно… Ох, что-то мне уже самой на передовую захотелось! Обалденно может получиться. Вечер, столик у Артема… или у Андрея… или куда там он меня потащит… Вкусный ужин, музычка, разговорчики… А под занавес второго рандеву, я такая: «ты очень классный, мон шер, однако нам лучше остаться друзьями…» Или надежнее будет шампанским в морду плеснуть, как считаешь?
— Ужасная идея. И потом, шампанское… С каких пор ты стала пить шипучку, родная?
— Так я нарочно закажу. Не ради питья — ради кавалера.
— Тогда не заказывай брют: он уместен лишь в начале ужина. К десерту подойдет полусухое или полусладкое… А если серьезно, тебе вовсе не обязательно ставить точку на этом этапе. Такого образцового джентльмена, как Сергей, можно динамить месяцами, безо всякого ущерба для твоего целомудрия. Самое удачное место при твоей особе из тех, что можно ему выделить — тотальная френдзона, какой ее задумал Господь еще до грехопадения… Немного накладно для тебя, конечно: совместные посиделки, вечерние променады, лунный загар. Зато, пока один ухажер трется возле твоей юбки, другим сложнее будет претендовать на равнозначный статус.
— Можно и такое устроить, — сестренка что-то прикинула в уме, — только зачем? С другими я до сих пор разбиралась и без лишнего геморроя — они же не папенькины протеже. Мне бы персонально с этим засланцем как-нибудь аккуратненько разминуться, а с рядовыми бойцами-осеменителями у меня проблем не бывает.
— Считай, что уже разминулась: план у тебя имеется. У презренного врага нет никаких шансов — так или иначе ты на коне. Все! Обсуждать здесь больше нечего. Аллилуйя! Стоило из-за этого заводиться и шоколад пачками жрать?
— Шоколада для сестры пожалел? — Алена неловко усмехнулась.
— А знаешь, что и правда удивительно? С чего ты так перетрусила, подруга? Стоило первому же кандидату в женихи показаться на горизонте, и ты за малым в штаны не надула. С непривычки, что ли? Будь уверена, в твоем положении тебе их еще стадами спроваживать придется. Свежее поколение племенных бычков уже подоспело — жди, на твою долю достанутся самые отборные.
— Типун тебе на язык, солнышко! На стадо у меня никаких нервов не хватит. Тут бы с одним бычком расплеваться — так, чтобы не боднул ненароком…
— Ты слишком всерьез принимаешь эти игры, а вдобавок еще и превратно. Запомни, родная, хоть тебе такое и в диковинку: из вас двоих именно ты — девушка, а не он. Здесь все в твоей власти. И роли у вас очевидные: он — пешка, ты — королева.
