Лейла вдруг поймала себя на том, что её донимают совершенно не свойственные ей чувства – презрение и брезгливость, а в голове блуждают мысли, которые ещё неделю назад едва ли могли там возникнуть. А ещё говорят, что тяготы и лишения возвышают душу и закаляют характер. Нет, надо всё-таки себя контролировать, а то можно ставить жирный крест на всех надеждах когда-нибудь выбраться отсюда на волю. А Маркел всё-таки скотина, чтоб его…

– Ты хоть знаешь, что это такое? – Корней, вроде бы, вышел из внезапного транса и кивнул на серебристый слиток, который Лейла продолжала держать на ладони. – Не знаешь ведь, – ответил он сам себе. – А это, между прочим, – чистейший тартаррин. И кружку я из него слепил. Вот этими руками. И то, что мы здесь из породы выковыриваем – тоже он, только это, наверное, государственная тайна, которую простым зекам, а не смертникам, никто и никогда не доверил бы.

Стало ясно, что Корней и впрямь сошёл с ума. Мысль о том, что Великая Родина утаила от потенциальных противников одно из месторождений странного и опасного вещества, ещё можно было допустить – этого вполне могли требовать стратегические интересы. Но то, что ради сохранения этой тайны Соборное Отечество готово принести в жертву жизни своих граждан и жителей, пусть даже преступников, было совершенно немыслимо. Такой отъявленной крамолы не позволяли себе даже самые отпетые жулики, самые бессовестные аферисты, с которыми ей по долгу службы приходилось иметь дело. Значит, бывший фокусник, «ученик факира», либо совсем лишился рассудка, либо намеренно распространяет слухи, порочащие честь и достоинство Соборного строя! Всё-таки здесь есть и такие, кто тянет срок за дело…

– Да как ты… – Слова возмущения застряли у неё в горле. Действительно, как только посмел этот доходяга, этот отщепенец, сказать такое!

– А вот так. – Он забрал с её ладони бесформенный слиток и начал мять его пальцами, словно это был размякший пластилин. – Хочешь набалдашник от Жезла Младигора? – Он сунул ей под нос сверкающую бляшку с отверстием посередине, на которой красовались тонко выгравированные изображения песцов и белок, вплетающиеся в причудливый орнамент. – А кольцо Сигурда? Всё, что пожелаете… – Теперь он держал кольцо с камнем, сверкающим множеством мелких граней. – А вот струна от лиры Бояна. – Он одним движением вытянул тонкую упругую нить, и она тут же задрожала в полумраке, наполняя пространство тревожным угасающим звуком.

Теперь впору было подумать, что сумасшествие постигло её саму, а Корней и всё то, что он творит, – лишь плод больного воображения, сон разума, горячечный бред. Вот уж на что, а на психику жаловаться никогда раньше не приходилось. И нервы никогда не подводили. И страх обычно появлялся лишь после того, как исчезала причина, его порождающая.

– А хочешь выйти отсюда? – неожиданно предложил Корней. – Прямо сейчас. До ближайшей границы – всего сотня вёрст. В Тройнхайме тебя примут с распростёртыми… Узница совести. Не можешь молчать, когда от народов мира что-то утаивают. Не желаешь. А я знаю, как уйти и как сделать, чтобы не сразу хватились.

– Ты… – Она уже была готова отвесить ему пощёчину – чтоб синяк на пол-лица. Но сдержалась. Враг явно рассчитывал на неё, а значит, до поры не стоит обманывать его ожиданий. Сначала информация, а потом – справедливое возмездие. Теперь можно хотя бы вообразить себе, что находишься при исполнении, а результаты работы, если повезёт, дадут возможность прекратить этот кошмар. Даже если никто не захочет по достоинству оценить её действия, долг остаётся долгом. Кстати, официального уведомления об увольнении со службы ей никто не показывал и вслух при свидетелях не зачитывал, а это значит, что Внутренняя Стража, возможно, ещё не вычеркнула из боевого реестра спецагента 817/67.

– Никуда я не пойду. А ты-то сам почему до сих пор здесь?

Корней некоторое время молчал, уставившись на стену, морщил лоб, как будто его одолевали тяжкие раздумья. Казалось, он что-то хочет сказать или сделать, но не может решиться.

– Вопрос неверно поставлен – не «почему», «зачем»… – Он едва заметно усмехнулся, по-прежнему глядя мимо Лейлы. – Хочу посмотреть, зачем всё это затеяли и чем всё это кончится. И, кажется, начинаю понимать, хотя до конца не уверен.

– Если ты и дальше будешь говорить загадками, то мне лучше уйти.

– Куда? Ну, куда ты уйдёшь?

Что-то в его голосе насторожило Лейлу, и она бросила быстрый взгляд в сторону выхода. Выхода не было. Из-под ближних нар сочился желтоватый туман, в котором тонули предметы, люди и голоса.

– Ты… Что ж ты делаешь? – Страха почему-то не было. Где-то в глубине души она смирилась с тем, что с ней может произойти всё что угодно. Оставалась лишь наивная вера в том, что хуже, чем есть, уже не будет, потому что хуже некуда. Можно было радоваться любым переменам, любым событиям, даже самым нелепым и непостижимым. Вот сейчас туманная пелена затянет всё окружающее пространство, а потом, когда схлынет наваждение, откроются чистые небеса, по которым можно будет лететь, словно через самый светлый сон из тех, что когда-либо приходили к ней. Доктор, мне иногда снится, что я ангел…

Голубизна небес с лёгкими росчерками высоких облаков раскинулась от горизонта до горизонта. Рассохшаяся скрипучая скамейка, на которой она сидела, осталась на месте, и Корней так же восседал на своей табуретке, и закопчённый чайник стоял на покосившимся столе. Не было ни барака, ни нар, ни товарищей по несчастью. С высокого холма с плоской вершиной, покрытой мягкой свежей густой травой, открывался вид на далёкий белокаменный город, высокие круглые башни, увенчанные золотыми куполами. Она знала, что бывала здесь не раз, но никогда сны не были так похожи на реальность.

– Куда? Куда ты меня затащил? – спросила она неожиданно для себя самой. – Ты что – джинн? Раб кувшина? Ну, скажи хоть что-нибудь, или у тебя язык отнялся?

– Во-первых, это не я тебя затащил, а ты сама. Ты сама сюда хотела. Я здесь так – из любопытства. За компанию. – Корней сорвал с шеи замызганный вязанный шарф, давно утративший былую белизну и скинул с себя арестантскую робу, под которой обнаружилась драная синяя футболка. – Но мне здесь нравится. Здесь хорошо, а там плохо. Я не прочь здесь денёк-другой позагорать. Очень даже не прочь. – Он стянут с себя футболку, обнажая бледные телеса. Из тощей груди торчали рёбра, на уровне живота свисали складки кожи – следы былой полноты. Теперь он казался просто уродцем, побочным продуктом биологического эксперимента. – Возьми. Это тебе. – Предмет, который он протянул Лейле, оказался заколкой для волос в форме кленового листа, слепленной им из того же куска тартаррина. – Он к тебе уже привык, так что, наверное, будет слушаться.

– Кто привык?

– Кто-кто… – передразнил он. – Таро, тати, тайна. Амулет. Талисман! Называй, как хочешь. Чтобы понятно было: твоя волшебная палочка, инструмент для сотворения иллюзий и превращения их в реальность. Было Кольцо Сигурда, теперь будет Заколка Лейлы! Дарю! Для хорошего человека ничего не жалко.

– С чего ты взял, что я хороший человек?

– Чёрной душе светлые сны не снятся.

– Послушай! Но ведь так не бывает. Даже если что-то такое действительно существует, надо же как-то учиться этим управлять. Заклинания, например… Не может быть такого: ничего не было – и на тебе.

– Лейла, Лейла… – Он укоризненно покачал головой, продолжая подставлять лицо солнечным лучам. – Когда ты в церкви ставишь свечку перед ликом какого-нибудь святого, ты же не думаешь о том, по каким каналам связи дойдёт до него твоя мольба. Как можно научиться тому, что лежит за пределами законов природы и человеческой логики? Это дар, Лейла… Он либо есть, либо его нет. Так что просто радуйся тому, что тебя не обделили.

– А с чего ты взял, что нас могут уничтожить? – задала она вопрос, который давно вертелся на языке.

– С чего взял? А зачем они к западу от лагеря шесть ракетных установок поставили? Один залп – и вместо лагеря будет воронка полсотни аршин глубиной. – Он слегка поморщился. Завязавшийся разговор явно портил ему настроение. – Они чего-то от нас хотят, но боятся, что мы начнём делать не то. Страхуются. Знаешь ведь третий принцип Соборности?