Когда сестра выплакалась, Кейлех подошла к ней.

- Ты понимаешь, что наделала?

Арвена охнула.

- Я? Да он сам….

- Это не он, а ты пришла к нему. Он тоже хорош. Так напиться, что не разобрать, где служанка, а где благородная… Хотя какая ты сейчас благородная, если пошла, невенчанная, к мужчине среди ночи? Ты понимаешь, что наделала? Твой жених – глава рода, он знатен, и не простит такую обиду. И ребёнка за его не выдашь, простым твой малыш не будет, чую силу родного отца… Со временем все равно все выйдет наружу, — все это Кейлех сказала тихим спокойным тоном, словно объясняла какой-то урок маленькой Арвене. – Мы будем в большущей выгребной яме, Арвена. Все мы. Помнишь, что случилось с Годриком, когда он меня предал? А ведь его можно было оправдать… шесть лет – большой срок. А тут? Жених в доме. Все честь-по-чести. Ты согласная, Торуй уже и договор составил. Приданное согласовали. Эх!

Кей потерла глаза, словно желая убрать с глаз злые видения, и устало сказала:

- Сейчас мы все спустимся к завтраку. Ты будешь с Йонгу добра и приветлива. Но разыграешь простуду. Пару дней поваляешься в кровати, а там что-то придумаем. Я решу эту прошлему, - быстро обняв сестру, Кейлех вышла из комнаты.

Братья О́ру Золотая Нить и Тойво Громовой Перевал ничего не спрашивали, когда Йонгу, изменяя своей обычной манере, велел срочно собираться восвояси. Даже на слабое возражение Ору, что нельзя так на ночь глядя собираться в путь, Йонгу ничего не ответил. Братья, знавшие его не первый день, впервые видели этого всегда бесстрастного и спокойного мужчину таким взволнованным. Разъяренным. Взбешенным. Нет, он не орал, движения были быстрыми, но не суетливыми. Но что-то в глазах, в складке у губ… заставляло братьев не задавать лишних вопросов. А поспешно собраться и выехать из усадьбы без прощаний и лишних вопросов. Хорошо хоть Йонгу всегда путешествовал налегке: оружие, сменная одежда, да спрятанный кошель с деньгами. Так что к закату они были уже у постоялого двора на границе с владениями Дамионов. Добрые духи хранили их: за весь путь им не встретилось ни одной нечисти.

Постоялый двор умостился на перекрестке, у самой границы земель, и был достаточно приличным, чтобы остановиться там и заказать две комнаты. Цена для комнат была велика, но она была оправданной – на строениях постоялого двора было установленна магическая защита, охраняющая он нечисти и лихих людей. Он был сложен из цельных бревен. Потолок закоптился так, что запросто сошел бы за ночное небо, вздумай хозяин прилепить на него несколько медных звездочек. На стенах кое-где висело старинное оружие, а на камине стояли чучела маленьких птиц. Мимоходом (скорее по-привычке) отмечая все убранство заведения, Йонгу заказал в свою комнату еду и выпивку и разрешил, даже велел братьям остаться в трапезном зале и вдоволь погулять. Сам Йонгу не хотел ничего. Особенно чьего-то внимания, путь и лучших (единственных!) друзей. Комната была самой лучшей в этом заведении: кровать, отгороженная ширмой, стол со стульями, канделябр с двумя свечами, и даже жаровня. На стол тут же были поставлены подсвечник, хлеб с холодным мясом и сыром и бутыль с двумя чарками. Игривая служанка, проводившая его в комнату, обиженно убежала, как только поняла, что господин не желает развлечься. Йонгу желал остаться один. На душе было гадко…

В этот день Лисичка протянула до обеда, а потом дикая смесь надежды и отчаяния заставило ее кликнуть служанку, собраться и найти жениха. И выложить ему на одном дыхании, заламывая руки, что не может быть его женой, что любит другого.

- Мы должны пожениться. Ты будешь моей.

- Йонгу, я люблю другого.

- Ты обещана мне, ты согласилась выйти за меня.

- Я люблю другого. Я не смогу без него.

- Но я не могу без тебя…

Глупые слова.

Как можно высказать словами то, что он чувствовал. Сегодня он нашел ответ на вопрос, может ли любить каменное сердце. Конечно, может! И кровью обливаться тоже может.

Каменное Сердце оставался верен своему имени-прозвищу, и согласился отпустить девушку, буркнув, что будет еще день на постоялом дворе, чтобы Торуй нашел его, чтобы уладить все бумажные дела. А сам надеялся, что девушка передумает.

Глупый Йонгу! Поверил в сказочку, что его кто-то полюбил. Разве можно полюбить это уродливое лицо, этот скрежещущий голос, эти руки?

Йонгу посмотрел на свои руки. Костяшки пальцев выдавались вперед, круглые, белые, будто распухшие, покрытые не кожей даже - шкурой, толстой и грубой, как рогожа. Сами пальцы – толстые, с утолщенными ногтями. Он вспомнил деревянную колоду, обтянутую мешковиной. Колода эта помещалась в дровяном сарае, но никто никогда не колол на ней дрова. Еще маленьким мальчиком он, изо дня в день отбивал об нее кулаки. Плакал он от боли, но не переставал. Кисти опухали так, что он не мог удержать ложки за ужином. Маленькие детские кулаки, израненные, исцарапанные, понемногу теряли чувствительность. Но каждый день приходил он к колоде. Чтобы после выдержать бой с местными законнорожденными… за право жить.

В Орлении благосклонно относились к бастардам. Но, не к таким, как он. Его мать была юной дочерью главы рода, подросток, только вошедший в пору девичества. Как и все благородные дами, она редко совершала прогулки в одиночестве. Но однажды, во время одной из таких прогулок нечто напало (нечисть или лихие люди – непонятно) на ее сопровождающих. Пока воины сражались, лошадь девушки понесла… и красавица исчезла на несколько дней. Ее искали всем кагалом, но когда нашли… раздетую, окровавленную, бредущую по лесу. Девочка была зверски изнасилована, изранена, изуродована. Тело смогли спасти, но хрупкий разум не выдержал подобного испытания. Долгое время безутешный отец держал дочь взаперти, стараясь всеми правдами и неправдами вылечить. Но даже магия отступила. Маги и знахари, который лечили ее, утверждали, что это бесполезно, и объявили, что бедняжка беременна.

Обезумевший отец не находил себе места.

Ребенок родился в срок. Новоявленный дедушка, глава рода, велел положить дитя на мороз и не трогать сутки. Когда о ребенке, наконец, вспомнили, он был еще жив. Тогда впервые подала голос жена главы рода. Ее безапелляционное «Внуку – жить!» решило судьбу младенца. К слову сказать, мать Йонгу так и не пришла в себя, и через три года, по недосмотру нянек, умерла из-за несчастного случая.

Он рос… не как подобает внуку знатного и благородного человека. Он был словно подкидыш, нищенское отродье. Вечная мишень для нападок и насмешек. На него не брезговали поднять руку ни дед, ни дядья, а про челядь уже и говорить нечего. И со двора было не уйти (не смотря на всю ненависть, дед не отпускал его), и остаться было невмоготу. Даже шрам на горле был следствием не стычки с соседями, а «шуткой» его родного дяди. Пьяный мужчина отмахнулся от него кулаком, забыв, что в руке зажат нож.

Вот так и жил Йонгу, прогрызая себе право на эту демонову жизнь зубами. Тренировался в одиночестве и тайно, повторяя подсмотренные за дядьями приемы. И однажды не выдержал – дал старшему брату матери отпор. И даже больше – победил его! А потом… даже дед стал обращать внимание на своего нежеланного внука, а один из дядьев стал брать с собой в самые опасные походы.

Все изменилось, когда Йонгу исполнилось семнадцать лет. К тому времени, его уже начали бояться за силу и ловкость. Сама жизнь, точнее выживание в этом доме, научили этому. Сначала в межродовой стычке погибли два сына и три «желанных» внука, а спустя два месяца страшный мор выкосил треть рода, в том числе деда и его вторую дочь.

Странная штука жизнь. Вчера Йонгу был парией, а сегодня – стал главой рода, единственным живым родственником. Единственный выживший родич, ныне покойная бабка подтвердила его права и даже помогала первое время. Сразу «из гнили – в короли». К слову сказать, с убившими его родственников соседями, Йонгу разобрался сразу.