— Я убеждён, — сказал Эгберт, — что она и сегодня выручит вас, и всё кончится наилучшим образом.
Граф Вольфсегг молча поднялся со своего места. Был ли он потрясён рассказом о своём прошлом и чувствовал потребность уединения, или какое-нибудь дело призывало его, но, простившись с Эгбертом, он поспешно свернул в боковую аллею и исчез за деревьями.
Теперь ничто не мешало Эгберту предаться своим мыслям. Он сидел недалеко от того места, где упавшая муфта принесла ему знакомство с певицей. Ему живо припомнилась эта встреча, весь разговор, смеющаяся Зефирина, старый маркиз... Тут за деревьями прошла Антуанета под руку со своим старым родственником. Что сталось с нею? Эгберт на днях прочёл в газетах известие, что маркиза Антуанета де Гондревилль назначена первой фрейлиной новой императрицы, с оговоркой, что Мария Луиза знала маркизу ещё в Вене и сама выразила желание иметь её в своём штате. Вот всё, что Эгберт знал о ней. Граф упорно молчал о своих родственниках; старый маркиз Гондревилль последовал примеру дочери и сына и переселился во Францию. Одна только мать Антуанеты, по-прежнему ненавидевшая Бонапарта, осталась в Австрии. Ни Эгберт, ни Магдалена не решались расспрашивать графа о его племяннице, зная, насколько это будет неприятно ему. Но здесь, среди этих деревьев, перед этим великолепным дворцом, который сделался её жилищем, образ красивой девушки опять воскрес в душе Эгберта. Предчувствие говорило ему, что она несчастна и что действительность не оправдала её ожиданий. Но ему и в голову не приходило, что в эти минуты, когда он предавался ленивому раздумью, только несколько шагов отделяет его от прекрасной маркизы.
В непосредственном соседстве от дворца отделено было от сада небольшое пространство, исключительно предназначенное для императора и его двора. Высокие густые деревья и живая изгородь за решёткой служили достаточной защитой от праздного любопытства гуляющей публики.
В одной из боковых аллей этого небольшого дворцового сада, который был совершенно безлюден в этот ранний час утра, медленно ходили взад и вперёд кавалер и дама. Никто не решился бы помешать их разговору, если бы они даже выбрали менее удобное время для своей прогулки. Всякий, завидев их издали, поспешил бы свернуть в сторону.
Это были Наполеон и Антуанета.
Он говорил один; она шла молча, опустив голову. Глядя на неё, трудно было решить: слышит ли она его слова, так как вся её фигура скорее напоминала автомат, чем живое существо. Она опустила вуаль своей большой шляпы, и сквозь этот тёмный покров, при тусклом освещении пасмурного утра, щёки её казались мертвенно бледными.
— Зачем отказываетесь вы от предложения маркиза Цамбелли? — спросил Наполеон. — Он происходит из старинного дворянского рода, и я ценю его заслуги. Верьте мне, Антуанета, я не стал бы советовать вам выйти замуж за человека, недостойного вас. Он знает и любит вас не со вчерашнего дня. Вы сами говорили мне, что он ещё в Австрии ухаживал за вами.
— Я также не раз говорила вам, что всегда боялась вас и страх был сильнее всякого другого чувства, — возразила с горечью Антуанета.
— Вы были настроены против меня. Мои враги, австрийцы, вероятно, порассказали вам много ужасного о Цамбелли. Но вы измените своё мнение об этом человеке. Вспомните, как вы прежде ненавидели меня, а потом... — добавил он с усмешкой.
Антуанета вздрогнула, но ничего не ответила ему.
— Я требую, чтобы вы послушались голоса рассудка, — продолжал Наполеон. — Вы не будете несчастны с маркизом Цамбелли; он заразился в Германии разными романтическими бреднями, которые так нравятся женщинам, а это обстоятельство, в связи с общими юношескими воспоминаниями, поставит ваш брак в лучшие условия, чем большинство браков.
Наполеон не желал оскорбить её, но подобные объяснения были не в его характере, тон его голоса оставался холодным и суровым. Он обходился с нею, как вообще привык обходиться с людьми, даже с теми, которых он считал достойными привязанности и воображал, что они дороги ему. Равнодушие его возмутило Антуанету; она готова была вынести его гнев, но не могла примириться с мыслью быть брошенной им.
— Ваше величество, — резко заметила Антуанета, — вы забываете, что в делах супружества, помимо чужих советов, привязанность должна также играть некоторую роль. Я не люблю маркиза Цамбелли, и это должно быть известно вашему величеству; а при этих условиях я не желаю променять свою свободу на супружеское рабство.
— Вы говорите о любви! Разве я спрашивал своё сердце, оттолкнув от себя Жозефину?
— Если вы не послушались своего сердца, то вы поступили так, как вам казалось нужным и разумным. Во всяком случае, вы делали как хотели, а я должна покоряться чужой воле.
— Да, но я этого хочу.
Сопротивление раздражало Наполеона. Он почти оттолкнул от себя её руку, которую до этого нежно сжимал в своих руках.
— Я требую и от вас, Антуанета, чтобы вы повиновались мне. Вы напрасно делаете вид, что сердитесь на меня, все эти женские проделки не производят на меня никакого впечатления. Вы должны выйти замуж. Мы не можем помешать злословию, и потому им будет нетрудно восстановить против вас императрицу. Я не желаю скандалов при моём дворе. Сделавшись маркизой Цамбелли, вы сохраните прежнее положение при императрице и останетесь при мне... Ваш муж будет часто в отлучке по делам службы...
Наполеон говорил быстро и отрывисто по своей привычке. Заметив, что она отстала от него на несколько шагов, он замолчал и оглянулся. Лицо его оставалось таким же бесстрастным и холодным.
— Разве вы больны, Антуанета?
— Я жду, какого рода будут ваши дальнейшие распоряжения относительно будущей супруги маркиза Цамбелли.
— Вы такая же глупая, сентиментальная немка, как все ваши соотечественницы!.. — сказал с досадой Наполеон.
— Я не привыкла, чтобы со мной обращались подобным образом...
Антуанета была вне себя от негодования. Невольным движением она откинула вуаль со своего лица. На щеках её выступил яркий румянец. Глаза её блестели. Она была необыкновенно хороша в эту минуту. Наполеон отвернулся, чтобы не поддаться очарованию её красоты, но тотчас же опять взглянул на неё. Он наблюдал борьбу страстей на её лице, выжидая минуту утомления, когда она опять покорится его воле.
Ему недолго пришлось ждать. Она не выдержала его сурового взгляда и залилась слезами.
— Вы плачете, потому что не выносите, чтобы с вами обращались как с мужчиной! Разве я требую от вас чего-нибудь неразумного или того, что свыше человеческих сил? Неужели вы принимали меня за аркадского пастушка! В нашем положении мы должны прежде всего соблюдать приличия и чувство собственного достоинства. Я желаю вам добра и люблю вас. Но я не Геркулес и не буду сидеть за прялкой у ног Омфалы. Никогда женщина не заставит меня изменить моего решения. Повторяю вам, этот брак необходим. Когда вы успокоитесь, то сами придёте к такому же убеждению. До свидания, Антуанета.
— Вы уходите от меня! — проговорила она, рыдая.
— Не думаете ли вы перевернуть свет вашими слезами!
Он слегка прикоснулся к своей шляпе в виде поклона и медленно направился вдоль аллеи к дворцу, заложив руки на спину.
Антуанета в изнеможении опустилась на траву под тёмными ветвями сосен. Ей казалось, что её погребли заживо. Будущее закрыто для неё; осталось одно прошлое. Она вспомнила блистательный бал перед началом австрийской войны, когда, олицетворяя собой богиню победы, она поднесла Наполеону лавровый венок и он бросил на неё взгляд, в котором выражался немой вопрос и требование. Она не ответила отрицательно, хотя предвидела трагический конец подобной любви. Страсть и честолюбие были сильнее всех других соображений. Быть любовницей Цезаря считалось величайшим счастьем для женщины как в старом Риме, так и в новом, который во всём подражал ему. Антуанете казалось, что она нашла цель жизни в задаче привязать к себе самого гениального человека столетия. Отказавшись от родины, пожертвовав для него будущностью, семейными отношениями и традициями, она надеялась, что его связь с ней будет прочнее и продолжительнее, чем с другими женщинами. Покинутая и растерянная, с краской стыда на лице припоминала она теперь дни своего мнимого счастья. Он не только разошёлся с ней, как с Жозефиной, но бросает её как плод, проеденный червями, или как пресыщенный пьяница небрежно передаёт опрокинутый кубок своему соседу. Разве она заслужила подобное унижение! Разве мог человек, в котором была хотя бы слабая искра любви к ней, бросить её таким образом! Год тому назад она преклонялась перед ним, как перед высшим, неземным существом. Каким жалким и ничтожным казался он ей теперь! Какую постыдную роль играла она сама во всей этой истории! Не любя её, он удостаивал её своим вниманием для удовлетворения мимолётной прихоти победителя. Неужели гордая, блестящая Антуанета не заслуживала лучшей участи! Новый Цезарь дарил её как невольницу своему любимцу. Может быть, именно в один из моментов, когда она в опьянении блаженства покоилась в его объятиях, он выбрал того, кому хотел передать её. Всё глубже и яснее чувствовала она свой позор и унижение.
