В другое время порча камня, единственной улики против убийцы Жана Бурдона, сильно огорчила бы его. Но теперь он думал только о своей несчастной судьбе. Не радовали его и лестные отзывы о нём сопровождавших его французских солдат.

— Этот капитан храбрый человек! — говорили они, указывая на него. — Более трёх часов дрался он против нас с горстью людей!..

Эгберт, вспоминая о своём поражении, с ужасом думал, что, может быть, та же участь ожидает австрийское войско. Оно представлялось ему разбитым и уничтоженным.

В это время действительно решалась судьба битвы, хотя иначе, нежели ожидал этого Эгберт.

Маршал Лан с дивизией С. Илера двинулся по дороге между Асперном и Эслингеном. Его первая атака была настолько удачна, что он принудил австрийцев к отступлению и готовился нанести последний удар, чтобы прорвать австрийскую боевую линию. Но в этот решительный момент эрцгерцог Карл, взяв знамя гренадерского полка, бросается верхом навстречу неприятелю на глазах всего войска. Его пример увлекает нерешительных и ленивых. Сам главнокомандующий принимает участие в битве! Никто не хочет отстать от него. Каждый хочет разделить с ним венец победы или честь смерти на поле битвы. Пока неизвестно, на чьей стороне перевес. Но с прибытием резервов австрийцы ещё решительнее атакуют неприятеля. Маршал Лан с трудом удерживает позицию. Он посылает одного из офицеров главного штаба к императору с просьбой прислать ему подкрепление. Он хочет ещё раз попытать счастья, которое начинает изменять ему.

Посланный офицер и Эгберт прибыли одновременно к кирпичному заводу за Эслингеном. В нескольких шагах отсюда перекинут мост через узкий рукав Дуная на Лобау. В стороне от дороги на походном стуле сидит император перед столом, на котором лежат карты и подзорные трубы. Вокруг него адъютанты и офицеры молча наблюдают за битвой. В отдалении слуги держат за поводья осёдланных лошадей. Всё пространство от этого места до Дуная и Эслингена занято полками старой гвардии. Неподвижно стоят гордые ветераны в своих высоких медвежьих шапках. Эта непобедимая армия представляет собою единственное наличное войско, которое ещё было в распоряжении Бонапарта. Перед кирпичным заводом возведена сильная батарея для защиты моста на случай внезапного нападения из Энцерсдорфа, который уже находился во власти Розенберга.

Пройти мост не было никакой возможности. Эгберту приказали остановиться. К нему подошло несколько офицеров из свиты императора. Они приветливо поздоровались с ним.

— Теперь наша очередь повесить голову, — сказали они. — Ваши соотечественники приготовили нам ловушку, и мы попали в неё.

Бонапарт, отправив курьера маршала Лана с отказом, оглянулся в ту сторону, где стоял Эгберт. Заметив австрийский мундир, он приказал подвести к себе пленника.

Эгберт отдал ему честь левой рукой, так как правая была у него на перевязи.

Император равнодушно взглянул на него полусонными глазами, но через секунду усталое лицо его неожиданно оживилось.

— А, это вы, месье Геймвальд! Я узнал вас, несмотря на ваш мундир и ваши раны. Откуда вы?

— Из Асперна, ваше величество.

— Деревня опять отнята у нас?

— Да, ваше величество, до церкви.

— Кто командует австрийцами?

— Генерал Вакант, а на запад от деревни генерал Гиллер.

— Куда девался корпус Беллегарда, который вчера дрался в Асперне?

— Он присоединён к остальной армии.

— Кажется, ваш эрцгерцог хочет доказать мне, что переправа через большую реку на виду у стотысячной армии — непростительная глупость. Я думал, что имею дело с прежними австрийцами! Разве Германия переродилась? Но я, во всяком случае, справлюсь с нею! — Бонапарт встал со своего места и, скрестив руки на груди, спросил:

— Как велика потеря?

— Я потерял около трети моего отряда.

— Почему вы не остались со своими книгами? Наука — настоящее призвание немцев...

Разговор прерван. Генерал-майор Бертье сделал знак Эгберту, чтобы он отошёл в сторону. На взмыленной лошади прискакал гонец из Лобау с депешей к императору.

Адъютанты, к которым подошёл Эгберт, многозначительно переглядываются между собой.

— Вероятно, опять порван мост! — сказал один из них вполголоса. У всех лица кажутся озабоченными и серьёзными.

Эгберт задел локтем стоявшего около него господина и хочет извиниться. Но тот с поклоном предупреждает его. Это шевалье Цамбелли. Оба пристально смотрят друг на друга.

«Что, ты бессмертен, что ли? Отчего ни одна пуля не поразила тебя?» — читает Эгберт на мраморном лице Цамбелли.

«Камень, видевший твоё преступление, спас мне жизнь», — хочет сказать он в свою очередь. Но ни тот, ни другой не решаются нарушить молчание.

Император прочёл депеши и отдал вполголоса какие-то приказания Бертье.

Затем он повернулся в ту сторону, где стояли слуги, и громко крикнул, чтобы ему подали лошадь.

Солнце прямо светило ему в лицо, которое и теперь поразило Эгберта своей неподвижностью. Трудно было прочесть что-либо на этом широком мраморном челе, осенённом чёрной прядью волос.

Мамелюк Рустан подвёл императору лошадь. Он ловко вскочил на неё. Окружённый облаком пыли, освещённый солнцем, точно гомеровский бог войны, мчится он через Мархфельд к своим сражающимся легионам. За ним скачут его адъютанты. Цамбелли в их числе.

Эгберт стоит ослеплённый и взволнованный. Ему кажется, что холодный всеобъемлющий взгляд этого человека, чуждого человеческих ощущений, пригвоздил его к месту.

Но едва Наполеон скрылся из виду, как все заговорили разом.

— Даву не может перейти Дунай. Мост окончательно уничтожен! — сказал один.

— У нас не хватает боевых запасов! Проклятый день! — говорят другие.

— Мы попали в мешок; если эрцгерцог догадается покрепче затянуть узел, тогда — vogue la galere! Мы все очутимся на дне Дуная.

— По крайней мере наступит конец этой человеческой бойне.

— Напрасно чума не извела его в сирийских пустынях! — бормочет старый полковник, только что получивший известие, что сын его убит наповал.

Бертье сидит у стола и записывает приказания императора.

Между тем перевязочный пункт переполнен тяжело раненными. Они рассказывают ужасы о резне, которая происходит на поле битвы.

Асперн опять занят австрийцами. Французы бегут к единственному мосту, который ведёт в Лобау. Начальники с трудом могут сохранить какой-нибудь порядок в этой неистовой суетне окровавленных, изнурённых солдат, жаждущих отдыха и покоя. Проходит партия австрийских пленников. Эгберт хочет присоединиться к своим товарищам, но Бертье останавливает его.

— Император говорил с вами, — сказал Бертье. — Он может опять потребовать вас по своём возвращении.

Эгберт едва держится на ногах от усталости и потери крови. Он садится в изнеможении у моста на кучу сваленных досок. Кругом со всех сторон слышатся крики, гром пушечных выстрелов, лошадиный топот. Мост запружен телегами с порохом и артиллерией. Тяжело раненные падают под ноги лошадей. Общее смятение увеличивается с каждой минутой.

Неподвижно стоит императорская гвардия и подсмеивается над бегущими.

— Ну, сегодня маленький капрал плохо исполнил своё дело, — говорят они между собою. — Теперь он уже не должен ворчать, если с другими случится неудача. Он сам узнал, как это вкусно.

— Да не удирайте же так быстро, — кричат другие бегущим. — Смотрите, потеряете подошвы!

— И штаны в придачу!

— Как будто в воде лучше умирать, чем в огне! — замечает старый ветеран.

— Разве ты не знаешь, старина, что эти жабы перескочут через всякое болото!

В это время на мосту происходит невообразимая суматоха и толкотня. Каждый старается проложить себе дорогу и столкнуть более слабого. Несколько человек раздавлено артиллерией. Иные перелезают через повозки, на которых перевозят раненых. Крики, визг, говор, грохот артиллерии — всё это раздаётся разом.

Император вернулся, весь покрытый пылью.

— Лан ранен, — сказал он, обращаясь к Бертье, на лице которого отразился ужас при этом известии.