— Террор, — ответил ему Уваров, — террористический акт. Правильно?

— Точно, как говорит мой друг Иван Шмелев. Правильно, террористический акт. Он это может. И вот в один прекрасный день нашему террористу приходит в голову безумная мысль — а мы уже выяснили, что только безумие помогает нам раскрыть это дело, да? Так вот: безумная мысль Монахова состоит в том, что он понимает, что может сделать террористический акт в любое удобное для себя время. И что он делает? Он продает свое умение! Он организовывает зрелища! И показывает их богатеньким Буратино, которые с жиру бесятся. А таких много, товарищ генерал, уверяю вас.

— Стройная версия, — задумчиво произнес Уваров. — И красивая, надо признаться.

— Потому что безумная.

— И ты говоришь, что неподалеку от того места, где состоится битва века, кто-то из этих Буратино будет отмечать какой-то праздник?

— Представляете, какой спектакль они себе заказали? И представьте, какие возможности у этого человека, если он может организовать такое?!

— Да уж, — пробормотал Уваров. — Но это слишком, тебе не кажется?

— Товарищ генерал, напоминаю! Как только мы начнем оперировать простыми логическими предпосылками, мне хочется застрелиться от бессилия. А как только я начинаю сходить с ума, мне многое кажется понятным!

— Ну, хорошо, — вздохнул Уваров. — Попробую принять эту версию и не сойти с ума. Но мне еще кое-что надо тебе рассказать в связи с этим делом.

Олег изумленно вытаращился на него. То, что генерал рассказал о Монахове, было, выражаясь языком газетчиков, сенсационно. Но если он оставил еще что-то на потом — значит, информация эта будет покруче предыдущей.

— В той операции, о которой мне рассказал мой информатор, — сообщил Уваров, — выжил только один человек. Его личный знак был — «К-1». Звали этого человека — Глеб Сергеевич Дроздов.

— Ну вот видите, — сказал Олег. — Он давал знак этим Дрозду. Только с какой целью — еще не знаем. Но узнаем.

— Дай-то Бог! — сказал Уваров.

Вдруг на столе Уварова заговорил селектор голосом секретарши генерала:

— Константин Григорьевич! Тут какая-то женщина разыскивает подполковника Калинина. Говорит, что это срочно.

— Фамилия женщины? — резко спросил Уваров.

— Дейнека. Елена Дейнека.

— Что?! — вскрикнул Олег и побежал к двери.

Выскочив из кабинета Уварова, он прямо в дверях столкнулся с Леной.

— Что? — закричал он. — Что с Иваном?!

— Все в порядке, — спокойно ответила ему Лена, хотя глаза ее выдавали встревоженность. — Он жив. Но на него покушались. Он сказал, чтобы я ехала к тебе немедля. Он попросил тебя, чтобы ты меня спрятал. — Все это она говорила совершенно спокойным голосом. — Он сказал, что вы встретитесь там, где договорились.

Она наконец посмотрела прямо на него, и ее глаза стали стремительно наливаться слезами.

— Его хотели убить, Олег, — заплакала она наконец. — Что происходит?!

Гости приходили почти без опозданий. Начало празднования юбилея было назначено на необычно раннее время, но опоздавших почти не было. Да не почти — просто не было, и все.

Зал кафе «Дубрава» дышал чистотой, убранством и торжественностью. Сам именинник сидел во главе стола, который был ближе всего к окну, занимавшему почти всю стену.

Там, за стенами трехэтажного здания, на последнем этаже которого и расположилась «Дубрава», раскинулись поля — Москва здесь заканчивалась.

Еще далее виднелась грандиозная стройка. Если кто спрашивал, что там строят, ему отвечали — какой-то сумасшедший хочет иметь собственную взлетно-посадочную полосу. Пусть с ума сходит, раз нравится. На том спрашивающий и успокаивался.

Сын юбиляра, Юрий Силантьев, ходил между гостями и радушно осведомлялся, все ли в порядке, все ли так, как надо, не нужно ли гостям что-нибудь еще, пусть не стесняются, говорят, ни в чем отказа не будет.

Официанты бесплотными тенями перемещались между столиками, появляясь именно там и в то время, когда это было нужнее всего.

— Внимание, господа! — крикнул Юрий Силантьев. — Валерий Ильич хочет произнести несколько слов!

Недалеко от столика юбиляра стоял другой стол, за которым сидели представители коллег виновника торжества из северной столицы — Санкт-Петербурга. Во главе этого стола сидел седоватый грузный мужчина. Он и поднялся.

— Господа! — сказал он, поднимая вверх бокал на высокой ножке. — Не мне вам говорить, насколько бессилен наш язык, чтобы передать адекватно те чувства, которые переполняют всех присутствующих и которые трудно высказать так, чтобы наш дорогой юбиляр понял, насколько сильно мы его любим, ценим и уважаем. Наш вечер только начинается, и здесь вообще будет сказано много теплых слов в адрес уважаемого Алексея Юрьевича. Семьдесят лет, господа! И посмотрите на него! Он просто юноша! А почему? Потому что правильно относится к жизни. Одно из главных достоинств человека, к которому мы сегодня пришли, — уважение. Уважение к себе, к своему слову, то самое уважение к собственной личности, которое неизбежно порождает и уважение к нему окружающих. А вместе с ним — остальное, что нам так сильно нужно в жизни, — любовь, здоровье, ну и, конечно же, деньги. Как говорилось в старом и добром фильме «Берегись автомобиля», деньги еще никто не отменял. И вряд ли отменят, добавлю я! Алексей Юрьевич знает цену деньгам и знает, как можно ими распоряжаться.

Валерий Ильич внимательно оглядел зал, словно хотел взглянуть в глаза каждому.

— Вот посмотрите, господа, что делается, — продолжал он. — Деньги… Никто из присутствующих не станет со мной спорить, что они являются определяющим фактором в нашей жизни. Через несколько минут вы получите живое подтверждение этой мысли. Вы собственными глазами сможете убедиться, на что способны деньги. Вы видели когда-нибудь, как разбираются между собой уголовные и полууголовные банды? В газетах вы об этом читали, конечно, но видели ли вы это собственными глазами? Уверен, что нет. Сын Алексея Юрьевича, Юра, рассказал мне подоплеку этого события, и меня просто восхитило все это. В подарок своему отцу он приносит сегодня целое представление, и мы с вами тоже станем его зрителями. Видите это окно? Видите? А эти поля вы видите? На них никого сейчас нет, но это только пока, уважаемые господа. Стоит нашему юбиляру только дать сигнал, как эта арена наполнится людьми, бойцами, которые бросятся друг на друга и станут уничтожать каждого, кто встанет у них на пути. Жестоко? Наверное. Жизнь вообще — жестокая штука. Это не к сожалению и не к счастью — это простая объективность. Такая же, каковой объективностью является такая вещь, как деньги. Сейчас, господа, вы увидите нечто такое, что может потрясти ваше воображение. И потрясет, будьте уверены. После того как все закончится, у нас будет время переварить увиденное и высказаться. А теперь я хочу вас попросить, господа, чтобы вы, в свою очередь, попросили нашего сегодняшнего юбиляра дать этот долгожданный знак. Гладиаторы наготове. Осталось только пустить их на арену.

Дрозд нашел такое место, с которого ему было бы видно все, что будет твориться на поле битвы.

— Ну что, Ваня, — спросил он Шмелева, — дадим уголовникам то, что они просят?

— Они просят территорию, — усмехнулся Иван. — Отдашь, что ли?

Они были уже на «ты».