Охранники остались на прежнем месте, в нескольких шагах от них, держа в поле зрения и Силантьева с незнакомцем, и снующих вокруг суетливых киношников. Они уже начинали понемногу привыкать к этой раздражавшей поначалу мельтешне лиц, декораций, переодетых в дикие, ничего, кроме смеха, не заслуживающие лохмотья актеров и статистов. Сейчас им хотелось одного — поскорее уйти из этого сумасшедшего дома.

Силантьев достал из пачки сигарету.

— Так что вы хотите мне сказать?

Незнакомец досадливо поморщился.

— Я? Ну, во-первых, хочу вам порекомендовать уволить ваших битюгов.

— Мою охрану?

Силантьев от души расхохотался. Нет, это даже забавно: какой-то ханурик считает себя вправе давать ему рекомендации.

Но в следующую секунду его смех оборвался, а сигарета выпала из рук.

Он не заметил, как незнакомец нажал кнопку на панели лебедки и платформа, на которой они оба стояли, дрогнув, поплыла вверх.

— Что за фокусы, я не понял?! — возмутился Силантьев.

Охранники бросились к платформе, но Силантьев крикнул им:

— Да стойте же на месте, уроды!

Платформа плавно поднималась вверх. Фигуры стоящих внизу охранников становились все меньше, зато лучше становился общий обзор — весь павильон с его внушительными декорациями, толпами людей лежал как на раскрытой ладони. Силантьев не боялся высоты и невольно залюбовался открывшейся картиной.

— Красиво? — спросил незнакомец.

Непонятно, что он имел в виду — то, что они видели сверху, или то, как легко и изящно незнакомец продемонстрировал свою ловкость. Если это так можно назвать.

— Ну хорошо, — сказал Силантьев, вновь доставая сигарету. — Значит, вы и есть Дервиш? Меня зовут Юрий Захарович.

Сам не зная почему, Силантьев не решился подать ему руку.

— Так вы не ответили, — сказал Дервиш. — Вам нравится этот вид сверху?

— Да уж, впечатляет, — признался Силантьев. — Мне вас и порекомендовали как большого специалиста по устройству разных впечатляющих зрелищ.

— Только для людей, которые способны это оценить.

— Финансово?

— И эстетически тоже. Вы какие зрелища предпочитаете?

— Трудно сказать определенно. Ну, наверно, такие, которые способны будоражить, чтобы кровь застывала в жилах. Вы понимаете?

— Что конкретно?

— Ну, я думал, что вы мне сами предложите что-нибудь на выбор. Но вот сейчас, именно в эту минуту, у меня возникла одна любопытная идея.

Силантьев еще раз посмотрел вниз.

— Скажите, Дервиш, вы любите музыку? — неожиданно спросил он.

— Какую именно?

— Современную, эстрадную. Попсу, как это сейчас называют.

— А разве это можно любить?

— Я тоже так думаю. Знаете, она меня дико раздражает. Такая пошлость… Но даже не в этом дело. Я терпеть не могу этих так называемых звезд эстрады, этих тупых, бездарных, безголосых идиотов — у меня такое впечатление, что они держат меня за последнего кретина. Публика — дура, все схавает. И целыми днями, с утра до вечера я, человек, воспитанный на «Битлз», должен слушать этих шутов гороховых — по всем программам, по всем радиостанциям, в машине, на работе, дома…

— Мне кажется, вы не совсем по адресу обратились, — прервал его Дервиш. — Вам стоило бы встретиться, например, с Иваном Демидовым и изложить ему свои претензии.

— Подождите, я еще не все сказал. Вы знаете такого певца — Александра Ягодина?

— Нет, не знаю.

— Нет? — удивился Силантьев. — Как же так? Это же корифей, можно сказать, уже почти мэтр.

— Юрий Захарович, мне некогда заниматься ерундой, я не трачу времени на всяких Ягодиных, Плодово-Ягодиных и прочую лабуду. Я занимаюсь делом. И давайте поговорим о нем.

— Хорошо. Так вот, этот Ягодин недавно давал интервью одной газетенке… Вернее, сначала в другой газетенке, такой же «желтой» и бестолковой, опубликовали кое-какие пикантные сведения из его жизни. Тогда в ответ, чтобы дать достойную отповедь, он организовал для себя интервью, там он как бы разоблачил всех клеветников, сказал, что он хороший и добрый, да к тому же еще и смелый, заключил с журналисткой, которая брала интервью, маленькое пари.

Силантьев, чтобы сделать эффектную смысловую паузу, достал сигарету и не спеша ее прикурил. Дервиш молча ждал продолжения.

— Вы знаете «тарзанку» в парке Горького? — спросил Силантьев. — Конечно, знаете. Там, как мне кажется, немного повыше будет, чем здесь, а?

Видимо, для наглядности Силантьев стряхнул вниз столбик пепла с сигареты, целясь при этом в голову одного из своих недотеп-охранников.

— Так вот, прыгнуть с нее у этих безмозглых попсушников считается высшим шиком и проявлением героизма. И целое событие для «Светской хроники» во всех этих газетенках. И Ягодин заключил пари с журналисткой, что в назначенный день и в назначенный час он спрыгнет с «тарзанки».

Силантьев снова сделал паузу, внимательно глядя на Дервиша и пытаясь понять, вник ли он уже в его замысел или ему придется растолковывать.

— А представляете, какой будет шум, если случайно — совершенно случайно — веревка оборвется?

— У вас с этим человеком какие-то личные счеты? — задал неожиданный вопрос Дервиш.

— Да никаких! Я с такой босотой и знаться не желаю, какие могут быть с ним счеты!

— Это легко проверить. Дело в том, что я не киллер и не принимаю участия в заказных убийствах. Я провожу акцию, только если точно знаю, что в этом нет личных или корыстных соображений. И если он не увел у вас жену и не является вашим конкурентом — тогда пожалуйста.

— А «замочить» просто так, ради зрелищности, значит, можете… М-да, интересно. Чистое искусство, зрелище ради зрелища. Хорошо, вы можете проверить — ничего личного, кроме некоторой антипатии, у меня к этому Ягодину нет. Назначайте цену.

— Задаток — пять, а после акции — еще пятнадцать тысяч, баксов, разумеется.

— Я понял, можно не пояснять. Надеюсь, это того стоит. Когда возьмете задаток?

— Я вас найду.

Силантьев не успел и глазом моргнуть, как Дервиш исчез.

Он вскочил в какой-то люк в стене, которого Силантьев поначалу не заметил. Но перед тем, как исчезнуть, он успел нажать на кнопку, и теперь Силантьев медленно опускался на платформе вниз.

Мысленно Силантьев поздравил себя с тем, что ему довелось встретиться с весьма незаурядной личностью. Его точные, рассчитанные действия, в которых не было ничего лишнего и случайного, выдавали в нем профессионала высокого класса и не могли не вызывать уважения. Такой человек мог бы быть очень опасным врагом, и вряд ли можно позавидовать тем, кто имел неосторожность испортить с ним отношения…

Внизу Силантьев поймал за рукав режиссера и, описав ему Дервиша, спросил, не знает ли он его и не работал ли тот когда-нибудь на этой площадке.

— Никогда не видел и не знаю, — уверенно ответил режиссер.

— Странно. Ориентируется он тут как в собственной прихожей.

Силантьев сделал знак своим верным телохранителям, которые показали себя сегодня отнюдь не блистательно, и направился к выходу из павильона.

Дервиш заехал в магазин «Мелодия» на Новом Арбате и купил все имевшиеся в продаже кассеты с записями певца Александра Ягодина.

Творчество этого исполнителя никак не вписывалось в круг интересов Дервиша, и он не преувеличивал, когда сказал Силантьеву, что понятия не имеет о существовании названной поп-звезды. Сейчас, прослушивая его записи на магнитофоне в салоне автомобиля, Дервиш пришел к выводу, что, вопреки утверждениям Силантьева, Ягодин далеко не бездарен. По крайней мере, голос у него был несомненно хорош, да и репертуар подобран со вкусом — французские шансоны, рок-н-роллы пятидесятых, песни из старых кинофильмов и приятные лирические баллады. Была, правда, во всем этом некая слащавость и манерность, упоение собственными вокальными возможностями — но это уже для тонких ценителей, к каковым Дервиш себя, разумеется, не относил.

Ну что ж, среди всех этих поэтов, артистов и певцов считается высшим шиком рано уходить из жизни. Наркотики, самоубийства, СПИД. Умершего тут же обожествляют и превозносят до небес, рождается культ, которому поклоняются толпы безутешных поклонников. Охапками носят цветы на могилу, там же поют его песни, расписывают стены на Новом Арбате и кричат, что ранняя смерть — знак некой избранности и свидетельство божественной миссии умершего. Взять хотя бы того же Талькова — обычная грызня за место на сцене, криминальная разборка, смерть — и вот уже отовсюду трубят, что это убийство организовано неведомыми темными силами, ему уже придается мистический смысл, а смысла-то в этом не больше, чем в пьяной кабацкой поножовщине…