Лицо его было закрыто маской. Иван посмотрел в глаза своему противнику и понял, что это не просто нанятый киллер, — перед ним стоял убийца по призванию. С соответствующими глазами. Иван вспомнил, что глаза — зеркало души, но развивать эту мысль дальше у него не было ни времени, ни желания.

Внезапно хлопнула подъездная дверь. Незнакомец кошкой повернулся и, сбивая с ног вошедшего в подъезд, бросился прочь.

— Рехнулся?! — возмущенно крикнул пострадавший от падения жилец.

Но тот уже выскочил наружу.

Иван бросился за ним, и жильцу снова не повезло. Как раз в это время он вставал, но был вынужден снова сесть прямо на холодный пол, потому что Иван непроизвольно задел его, проносясь мимо.

— Да вы что?! — взъярился жилец.

— Извините! — крикнул на ходу Иван и выскочил на улицу. Оглядевшись во все стороны, он увидел тень незнакомца, который как раз в эту секунду огибал угол дома. Иван бросился следом.

Здесь ему не повезло. Он снова столкнулся с жильцом, уже другим. Прямо на самом углу дома он всем телом налетел на человека, да так «удачно», что оба покатились по земле, а Иван еще вдобавок головой сильно ударился о булыжник, лежавший на тротуаре. Когда он вскочил, человека, напавшего на него, и след простыл.

Мужчина, которого Иван сбил с ног, кряхтя и проклиная все на свете, поднимался с земли.

— Совсем офонарели, — ворчал он. — Что один чуть не зашиб, что второй… С ума все посходили.

— Извините, — сказал ему Иван.

Больше ему нечего было сказать.

Моисея всего колотило. Его трясло так, словно он только что был вытащен из ледяной проруби, в которой он пробыл сутки, не меньше. Частая крупная дрожь буквально сотрясала его тело.

Он мчался на машине не разбирая дороги. Если бы кто сейчас попался ему на пути — задавил бы не задумываясь.

Потому что Моисей был зол.

Впервые в жизни он так опростоволосился. Впервые в жизни он не выполнил поручение, которое ему дали. Впервые в жизни он не сделал дело, которое ему доверили. Это было так немыслимо, что он отказывался верить самому себе. Этого не могло быть!

Но это было. Он только что не смог убить человека, которого полчаса назад сам считал уже покойником. Собственно, он уже никем его не считал, он уже просто не думал о нем как о живом человеке — вот и все. Для него просто оставался объект, которого он проследил до определенного дома и позвонил куда надо. Получив обычные для таких случаев указания, он остался ждать. Естественно, он проделал кое-какую работу, чтобы обезопасить себя от незапланированных случайностей.

Кто же мог предположить, что у объекта окажется такая невероятная, нечеловеческая интуиция? Его, Моисея, предупреждали, что объект непрост, что у него и подготовочка что надо, и всякое такое, но что эти предупреждения для Моисея. И не таких убирали с дороги. Нет, не ожидал он, что так все выйдет.

Да и кто такое мог ожидать?!

Моисей был вне себя. Впервые жизни он не смог убить человека, которому его хозяева вынесли приговор. И виноват в этом только он, Моисей. И никто другой.

Но — ничего еще не закончилось. Как там пелось в старой песенке?

«Все опять повторится сначала»?

Уваров слушал Калинина молча, внимательно и перебил его только один раз, когда захотел уточнить важную для себя деталь.

— Сколько, вы сказали, человек предполагается арестовать? Если я правильно понял — то в этой битве собирается участвовать не меньше ста человек.

Калинин покачал головой:

— Вы не совсем поняли, что я хочу вам предложить, товарищ генерал.

И стал излагать свою точку зрения подробнее. Больше Уваров не перебил ни разу.

Когда Калинин закончил, он сказал:

— Не знаю, нравится ли мне это. Но, как я понимаю, лучшего варианта вы предложить не можете?

— Лучший вариант, может быть, и есть, — пожал плечами Олег. — Но я его не знаю. Этот же вариант мне представляется весьма перспективным.

Уваров кивнул.

— А теперь послушайте немного меня, — сказал он. — Я тут навел кое-какие справки.

Калинин насторожился.

— По своим каналам, — добавил Уваров.

Калинин понял, что генерал собрался сказать ему что-то очень важное.

— Товарищ генерал… — сказал он, глазами показывая Уварову на стены кабинета.

Тот понял его и усмехнулся.

— Когда я говорю, что навел справки, — проговорил он, глядя на Олега веселыми глазами, — это иногда означает, что я общался с некоторыми людьми. Я же не в архивах копался, а встречался кое с кем.

Олег облегченно вздохнул и кивнул головой, давая Уварову понять, что он понял.

Сказанное генералом могло значить только одно: отныне он знал, что не один. И дело не только в Стрельцове, Шмелеве и Уварове.

Наверху есть люди, которые заинтересованы в том, чтобы дело, над которым они работали, было раскрыто. Приятно работать, зная, что борешься не с властью, которая дает тебе эту работу, а только с отдельными ее представителями, возомнившими себя всесильными.

— Так вот, — продолжал Уваров. — Я навел кое-какие справки. Говорит ли вам что-нибудь такое имя — Монахов Игорь Николаевич?

Олег отрицательно покачал головой.

— Нет, — признался он.

— Так вот. Это — «К-2».

— Что?!

— Некому Монахову Игорю Николаевичу принадлежал когда-то такой знак: «К-2».

— Не понимаю.

— Он принадлежал к спецназовской элите, — объяснил Олегу Уваров. — Мой человек не знает, что конкретно входило в состав задания той группы, в которую входил Монахов, когда погиб, но знает, что группа эта называлась — «Спартак».

— «Спартак»?! — вскрикнул Калинин.

— Причем писалось это почему-то латинскими буквами.

— «Спартак» — латинскими буквами?!

— Совершенно верно.

— Так! — пробормотал Олег, будто уходя в себя. — Мне нужно подумать. Мне нужно подумать.

— Думайте, Олег Романович, думайте, — поощрил его Уваров.

Калинин поднял на него глаза и признался:

— Мне не думается в вашем кабинете, Константин Григорьевич. Тем более вслух.

— Как вы думаете, Олег Романович, — небрежно спросил у него генерал, — может ли измениться место, время и, извините, способ встречи дроздовцев и уголовной братии?

Калинин твердо ответил:

— Нет.

— Значит, машина заработала?

— Да.

— Так чего же вы боитесь? Думайте вслух, говорите, не бойтесь.

— Ладно, — кивнул Олег, понимая, что Уваров преследует какую-то цель и, если была бы вероятность, что прослушивание их хоть в малой степени им навредит, он не стал бы настаивать. — Монахов, говорите вы? Не знаю, но вполне допускаю. Элитарный спецназовец? Принимается. Значит, многое умеет. Так?

— Умел, — поправил его Уваров. — Он погиб, я же говорил тебе.

Калинин возбужденно заговорил:

— А если на минуту предположить, что он не погиб? Что он жив и здоров? Не уверен, что ваш информатор, Константин Григорьевич, видел его хладный труп. Ведь не видел?

— Нет, разумеется.

— Ну и вот. Давайте-ка предположим, что он жив, хорошо? Так-так… Знаете, товарищ генерал, с самого начала этого дела я просил своих подчиненных подбрасывать мне совершенно безумные идеи, чтобы попробовать хоть как-то объяснить совершенно непонятные, дикие вещи, происшествия. И когда версия была совершенно сумасшедшая, когда мы предлагали такую абсолютно невероятную, безумную версию для обсуждения, вдруг выяснялось, что нам становится что-то понятным. Во всем этом безумии выстраивалась беспощадная логика.

Он замолчал, тупо глядя мимо генерала. Тот нетерпеливо напомнил о себе:

— Продолжайте, подполковник.

Олег вскинул на него глаза и взволнованно взъерошил себе волосы:

— Итак, он жив. И многое знает и умеет. А вокруг все летит к черту. Организации, которые он привык уважать, разваливаются. Он плюнул. Разозлился. На коммерческие структуры он тоже плевать хотел. Гордый, как версия, товарищ генерал, как версия! Итак… Что ему делать? Как применить свои знания и умения? Вспомним, что он элитарный спецназовец. Это, товарищ генерал, необязательно означает беззаветную преданность Родине — тем более если Родина обижает его. Мы говорим о безумии, да? Вот и представим себе на минуту безумного спецназовца, который в обиде на всех. Что он захочет сделать? И, главное, — что сможет?