Только во второй половине дня все формальности были улажены, и японские крейсеры вышли из Владивостока. Идэ приказал поднять сигнал: полный ход. Он дал слово, и он его сдержит. Его не волновало, что для этого должны сделать механики и машинисты: им приказали выжать из машин все.
В 11 часов 8 января 1916 г. контр-адмирал Идэ подписал телеграфное донесение морскому министру: «В 10 часов утра 232 ящика ценного груза благополучно выгрузил на берег». А в 15 часов командир военно-морского района Майдзуру отправил в тот же адрес телеграмму: «Ценный груз, находившийся на борту „Токивы“, благополучно выгружен на берег, погружен на поезд и сейчас под охраной отряда морской пехоты следует в пункт назначения». «Токива» и «Титосэ» незамедлительно вышли из Майдзуру[520].
А в тот же день (6 января 1916 г.), когда не особо избалованные в последние годы интересными зрелищами жители Владивостока наблюдали со всех окрестных сопок, как японские крейсеры покидают порт, в Банк Англии поступило письмо с приложенным к нему чеком управляющего Лондонским отделением «Йокогама спеши банка»[521] K. Тацуми, в котором указывалось, что банк уполномочен по поручению императорского правительства Японии «передать вам сумму в 2 000 245 ф. ст. в качестве примерного платежа за 232 ящика со слитками золота, полученные во Владивостоке»[522].
Учитывая разницу во времени, могу предположить, что к тому моменту финансовому уполномоченному императорского правительства Японии в Лондоне Кэнго Мори было известно о заключении специалистов «Нихон гинко». Как зафиксировали последние в своем протоколе, «японская доля в этой партии золота составляет 232 ящика слитков стоимостью на сумму 2 000 245 ф. ст., а английская — 949 ящиков слитков стоимостью на сумму 8 001 710 ф. ст. …В обоих случаях вес одного ящика равен 4 1/2 пуда. По русской системе мер 62 пуда равняются одной тонне»[523].
Не знаю, насколько точно переведены на русский записи японских банкиров, но должен признаться, что слово «доля» в их документе меня впечатлило.
А почти в это самое время в начале января 1916 г. на вокзале в Токио царило всеобщее смятение: по перрону прохаживался сам император Японии! Вопреки всем традициям протокола дворца, он лично встречал члена царской семьи, великого князя Георгия Михайловича[524], двоюродного дядю царя. После настоятельных рекомендаций российского посла в Токио великий князь прибыл в Японию по личному поручению Николая II.
Георгий Михайлович, как и было официально объявлено, принес поздравления императору Тайсё[525] по случаю интронизации. Однако реальная причина его появления в Токио заключалась в необходимости укрепить взаимное доверие между двумя странами, которое все еще сильно омрачали последствия недавней войны.
Несколько забегая вперед, отмечу, что и в России, ожидая ответного визита дяди правящего императора Ёсихито (Тайсё), принца Котохито Канъина[526], постарались не ударить в грязь лицом. Ну, изо всех сил. Настолько, что вызвали оторопь у жителей Петрограда, у которых еще были свежи воспоминания о русско-японской войне. По рассказу одного французского офицера, «на Марсовом поле его извозчик обернулся к нему и, указывая на занятых обучением новобранцев, спросил его насмешливым тоном:
— Зачем их обучают?
— Да для того, чтобы драться с немцами.
— Зачем?.. Вот я в 1905 году участвовал в кампании в Маньчжурии, был даже ранен при Мукдене. Ну, вот! А сегодня, видишь, все дома украшены флагами, а на Невском стоят триумфальные арки в честь японского принца, который должен приехать. Через несколько лет то же самое будет с немцами. Их тоже будут встречать триумфальными арками. Так зачем же убивать тысячи и тысячи людей, ведь все это, наверное, кончится тем же, что и с Японией»[527].
А ведь, наверное, прав был во многом этот русский мужик, хотя многого он, конечно, не знал, но зато, может быть, как ветеран помнил, что этот принц-генерал в недавней войне сражался против России. И, видимо, воевал неплохо, раз повышен за боевые успехи до генерал-лейтенанта. Но извозчик, конечно же, не ведал, что в это самое время русское золото удалялось от родных берегов на японских крейсерах, тогда как в самой России с января 1916 г. фактически введен запрет на свободное установление валютного курса рубля, который в дальнейшем определялся властями[528].
По настоятельной просьбе британцев все приготовления к переходу в Канаду велись в обстановке строгой секретности. Определенно, все основания для этого были. 15 января 1916 г. уже известный нам немецкий рейдер «Мёве» захватил британский пароход «Аппам» (Appam). Судно вышло из порта Дакар в Сенегале в Плимут. Однако вскоре связь с пароходом пропала. Поначалу господствовало предположение, что «Аппам» постигла обычная для того времени судьба: торпедирован и затонул. Эти домыслы подтверждала и обнаруженная вскоре пустая спасательная шлюпка с судна. Но вскоре «Аппам» обнаружился в нейтральных США, куда судно привела германская призовая партия. На «Аппам» немцы пересадили также свыше 130 моряков с семи других потопленных ими британских транспортов. При досмотре выяснилось, что помимо обычного коммерческого груза — какао-бобов, сои, кукурузы, хлопка, олова и пальмового масла — на борту находится 16 ящиков с золотом из Западной Африки. А далее завертелась судебная карусель между британским судовладельцем и Германией. В итоге «Аппам» вернули владельцам, а когда США вступили в войну, то немецкие моряки из призовой команды стали первыми военнопленными в американских лагерях.
Мне удалось разыскать австралийскую газету «Меркюри»[529]. В ней со ссылкой на командира немецкой призовой партии лейтенанта Берга сообщается, что в руках рейдеров оказалось золота на 210 тыс. ф. ст. В Лондоне также сделали свои выводы: впредь на гражданских судах можно перевозить золота не более чем на 500 тыс. ф. ст. То есть немцы в принципе могли бы получить и больше.
12 января 1916 г. «Токива» и «Титосэ» прибыли в Йокосуку, где должны были пополнить запасы угля и получить необходимое для океанского плавания снабжение.
А несколькими часами позже в тот же день, 12 января 1916 г., завершилась спешная, скорее похожая на бегство, эвакуация английских, австралийских и французских войск с Галлиполийского полуострова, где они потерпели сокрушительное поражение. «Неудача полная, но катастрофы удалось избежать», — пометил в своем дневнике М. Палеолог.
С этим утверждением французского дипломата можно поспорить. Еще в начале декабря 1915 г. Георг V направил Николаю II «совершенно паническую» телеграмму, которая привела царя, по утверждению очевидцев, в сильное волнение. В ней сообщалось, что «англичане думают бросить все в Турции и все силы устремить на защиту Египта, где немцы хорошо ведут свое дело»[530]. Уже тогда было понятно, что союзный десант ждет тотальное уничтожение турецкими войсками. Так что это, если не катастрофа? Стремление опередить русских и первыми взять под контроль проливы привело лишь к огромным людским жертвам, о которых помнят и сегодня не только в самой Великобритании, но и в далекой Австралии, в чем я сам имел возможность убедиться во время поездок в эту страну. Таков оказался бесславный конец этой дорогостоящей авантюры Лондона.
В Петрограде хорошо помнили, что именно Лондон и Париж дважды нагло лишали Россию законных плодов в победоносных войнах с Турцией, блокируя попытки Санкт-Петербурга расширить свое влияние на черноморские проливы. Так думали на Западе тогда, так думают и сегодня: «Хотя Россия по существу никогда не являлась балканским государством, вся ее экономическая и дипломатическая жизнь зависела от свободы прохождения через проливы, какой бы ценой эта свобода ни достигалась. Однако эта цель во все возрастающей мере ставилась под угрозу действия со стороны двух других основных членов трехстороннего союза. По крайней мере в двух главных случаях и в бесчисленных других малозначимых эпизодах России пришлось отступить в данном вопросе перед лицом объединенной силы в Восточной Европе. На сей раз она была твердо намерена не повторять этих ошибок»[531].
