На XIII съезде партии Красин впервые после многолетнего перерыва избран членом ЦК. Возможно, подтверждению партийного статуса Красина способствовал факт недавнего официального признания Великобританией СССР, в чем заслуги Леонида Борисовича трудно было не замечать. Но, скорее всего, Сталин пытался таким образом успокоить брожение умов среди коммунистов после смерти Ленина, проведя в ЦК старого соратника Владимира Ильича. Ведь главную задачу Сталин видел в устранении Троцкого из структуры принятия принципиальных решений в партии. И это при поддержке Каменева и Зиновьева генеральному секретарю удалось. Наступил новый этап внутрипартийной борьбы, когда за Львом Давидовичем предстояло последовать тем, кто сегодня так опрометчиво содействовал устремлениям Иосифа Виссарионовича. А Красин уже в силу состояния здоровья, сосредоточенности на внешнеполитических вопросах и самоустранения от внутренних проблем государства представлялся человеком безобидным и неопасным. Так что вполне подходящая кандидатура для членства в ЦК.

Но надо сказать, что все эти внешние проявления укрепления его положения уже мало интересовали Красина. Равно как и повторное избрание в декабре 1925 г. на XIV съезде партии в члены ЦК, как бы в подтверждение отсутствия к нему претензий со стороны Сталина. А возможно, в Кремле сочли, что негоже держать на таком важном посту посла в Лондоне человека, не имеющего подтверждения статусности в правящей партии, чем, безусловно, являлось членство в Центральном комитете.

Все это партийное действо с его ритуалами по-прежнему оставляет Красина равнодушным: на заседаниях он занят тем, что пишет письма своей возлюбленной, Тамарушке-красавице: «Я соскучился очень по тебе и очень тебя бы хотел иметь рядом со мной… и посидеть бы с тобой близко совсем, и приласкать»[1713]. Не знаю, но мне почему-то представляется, что именно об этом думал Леонид Борисович во время партийного доклада на съезде. И эти три точки пропуска в тексте не Красин поставил. Это, скорее всего, изъяла часть фразы из письма его дочь, когда готовила письма к публикации. А что там было написано, это уж зависит от пределов фантазии каждого. И почему нет? Ведь строки эти ложились на бумагу в последние минуты 1925 г., а под Новый год принято загадывать желания.

Не знаю, как для всех сторон нашего традиционного треугольника, а для нас, исследователей-историков, любвеобилие Леонида Борисовича стало большой удачей: появился новый источник информации. Письма ко второй жене. Верный своим привычкам, он так же добросовестно пишет Тамаре в Берлин, где та находится с новорожденной, затем в Петроград и Москву. Наверное, это непросто даже для Красина. И он невольно начинает повторяться.

Итак, напомню: правительство лейбористов (22 января — 4 ноября 1924 г.) Рамси Макдональда (которого в политических кругах по-свойски называли Джеймсом) признало СССР де-юре. Поначалу, вспоминал советник представительства СССР в Великобритании Ян Берзин, общение Москвы и Лондона было «несколько похоже на сказку, сначала добрую, потом злую, но все-таки сказку». А пока этап злой сказки не наступил, дела напоказ шли на лад. «Когда отказ в дипломатическом признании какого-либо народа связан с отказом от торговли с этим народом, то это безумие обходится весьма дорого»[1714], — напишет Макдональд в своей книге «Внешняя политика рабочей партии». Наверное, неплохо бы сегодня в Лондоне кое-кому эту работу перечитать.

Правительство Макдональда (он же занимал и пост министра иностранных дел) и его заместитель в МИД Артур Понсонби вели себя вполне лояльно, если не сказать дружески. «Полпред имел свободный доступ ко всем членам правительства, — вспоминал свидетель тех событий, тогда советник полпредства, И. М. Майский. — Разумеется, в отношении нас строго соблюдались все требования дипломатического этикета. Но самое главное, в течение этих девяти месяцев нам удалось закончить с правительством переговоры об урегулировании старых претензий английской стороны, корнями уходящих еще в царские времена… Это урегулирование нас не вполне удовлетворяло, но все-таки это было урегулирование, которое открывало дорогу для нормализации политических и экономических отношений между обеими странами в будущем»[1715].

^{Джеймс Рамси Макдональд. 1920-е. [Из открытых источников]}

Правительство лейбористов предложило создать англо-советскую комиссию, за что с готовностью ухватились в Москве. И здесь снова, как черт из табакерки, возник Красин. Леонид Борисович расценил это как хорошую возможность возобновить вопрос о британских кредитах, чего, понятно, не могло быть без хоть какой-то видимости урегулирования по-прежнему остро стоящей проблемы задолженностей по старым обязательствам России и выплаты компенсаций британским компаниям и подданным.

Казалось бы, вот место для Леонида Борисовича — гуру в этих вопросах. Но в апреле 1924 г. делегацию по урегулированию возглавлял Раковский. Рядом с ним Шейнман, торгпред в Берлине Б. С. Стомоняков и член ЦИК А. А. Иоффе[1716]. Как видим, люди известные, хотя и не очень сведущие в лондонских лабиринтах. А о Красине вновь благополучно «забыли», хотя он непосредственно участвовал в разработке плана переговоров[1717]. С британской стороны основную партию вел первая скрипка кабинета А. Понсонби. Поскольку Макдональд, напомню, занимал и пост министра иностранных дел, то все бремя переговоров легло на его заместителя. Комиссия начала заседания с 16 апреля (всего состоялось 11 пленарных заседаний).

^{Христиан Георгиевич Раковский. 1922. [РГАСПИ. Ф. 491. Оп. 2. Д. 199]}

Но начало работы комиссии омрачило появление в прессе 14 апреля 1924 г. «Меморандума банкиров», который подписали директора всех крупнейших банков Великобритании. Банкиры требовали признания всех государственных и частных долгов, «справедливого соглашения о реституции частной собственности», национализированной большевиками, отмены декрета о национализации промышленности и банков[1718]. Этот демарш сразу накалил обстановку вокруг переговоров.

Советская сторона, демонстрируя решительную глухоту, придерживалась стандартной линии — признать госдолги при условии получения соответствующего кредита и при этом демонстративно игнорировать бывших собственников национализированного в СССР имущества, противопоставляя им претензии советского правительства и частных лиц по интервенции. А зверств те же англичане совершили на Русском Севере достаточно. Одни концлагеря чего стоят! Безусловно, это очень упрощенный подход, но это и не объект нашего исследования.

30 июля 1924 г. Политбюро рассмотрело проект договора с Великобританией и приняло ряд поправок к нему, поскольку предложения противной стороны носили весьма жесткий характер, требуя предоставления «справедливой и эффективной компенсации» бывшим собственникам национализированных предприятий на территории СССР, принадлежавших до октября 1917 г. подданным британской короны. Также Лондон накладывал многочисленные ограничения на использование кредита, в котором нуждалась советская сторона, обязывая производить закупки только в Великобритании, а сам заем дополнительно обеспечить предоставлением специального «залога»[1719]. Фактически предлагалась схема, которую англичане столь успешно культивировали в отношениях с царским правительством. Правда, появилось и нечто оригинальное: англичане предъявили претензии на 800 тыс. ф. ст. в качестве компенсации ущерба «британским подданным, подвергшимся тюремному заключению либо другим формам преследования личности» от советских властей. Всего же их претензии достигали суммы в 39 млн ф. ст.